Бранли Хопкинс был одним из тех несчастных, которым везет всегда и везде, причем с ранних лет. Его блестящая карьера началась еще в студенческие годы, когда он проявил себя блестящим аналитиком биржевого курса, безошибочно предсказав бум в микроэлектронике и генной инженерии и столь же безошибочно провидя потери, связанные с акциями автомобильных предприятий и учреждений общественного пользования.
Будучи человеком, никогда не пренебрегавшим интуицией, Бранли уже к тридцати годам сколотил приличное состояние. В последующие пять лет он продолжал увеличивать свое богатство, постепенно избавляясь от тех, кто тянулся к нему, как слепой тянется к своей палке. Ему приписывали несколько банкротств и не одно самоубийство, но Бранли был из тех, кто перешагивает через трупы спокойно, даже не интересуясь персоной усопшего.
Когда ему исполнилось тридцать пять, он окончательно перестал консультировать кого бы то ни было и все свое внимание сосредоточил на росте собственного благосостояния. Это стало для него своего рода игрой: он хотел проверить, удастся ли ему потакать любому своему капризу, если жить только на проценты с основного капитала, не затрагивая оного.
И вскоре, к собственному удивлению, он обнаружил, что деньги у него накапливаются быстрее, чем он способен их тратить. Бранли был человек, можно сказать, утонченный; худоба и аккуратная бородка придавали ему вид аскета, а одежда, хоть и модная, отличалась строгим стилем. Он точно установил для себя, сколько вина и женщин, а также как громко петь он может себе позволить. Вначале его даже забавлял тот факт, что его пороки не поспевали за геометрической прогрессией сложных ежедневных процентов с капитала. Но постепенно эта забава сменилась скукой, апатией и горьким разочарованием в жизни и людях.
К тому времени, когда ему исполнилось сорок, он почти перестал покидать свою роскошную кооперативную квартиру — пентхаус, занимавший весь верхний этаж эффектного дома-башни в Манхэттене, насыщенный такой роскошью и удобствами, которые только можно себе представить. Он решил порвать последние связи с окружающим миром и сделаться отшельником, но отшельником, устроившимся с царским комфортом. Для этого, вероятно, требовался компьютер. Но не из тех, что есть повсюду. Бранли нужен был такой компьютер, который мог бы отвечать его специфическим нуждам и который позволил бы ему жить так, как он хотел, невдалеке от безумной толпы, но все-таки отдельно от нее. Не покидая квартиры, он разыскал самого лучшего, самого талантливого в стране конструктора и вытащил его из подвального помещения близ Сан-Андреас Фолт в геологическую безопасность Манхэттена.
— Создайте мне специальную компьютерную систему, приспособленную к моим индивидуальным потребностям и желаниям, — приказным тоном сказал Бранли молодому инженеру. — За деньгами дело не станет.
Инженер хмуро осмотрел квартиру, почесывая заросший подбородок. Бранли огорченно вздохнул, смирившись с тем, что придется провести по меньшей мере неделю с этим странным молодым человеком. В действительности тот прожил у него чуть ли не месяц, после чего засобирался к себе в Калифорнию.
— Здесь нельзя заниматься творческой работой, — сказал он. — Слишком мало солнца.
Прошло полгода, прежде чем инженер снова ступил на порог квартиры Бранли. Лицо его на этот раз озаряла блаженная улыбка, а в руках он держал серый металлический ящичек.
— Вот вам. То, что заказывали.
— Это? — недоверчиво спросил Бранли. — Это и есть компьютер, который вы для меня создали?
С улыбкой, почти ангельской, инженер пронес свое изобретение мимо изумленного Бранли прямо в кабинет и осторожно поставил на редкостной красоты сиамский столик из тикового дерева.
— Он сделает все, что вы захотите, — сказал молодой человек.
Бранли не сводил с аппарата глаз. Слишком уж простецкий! Обыкновенный кусок серого металла с небольшим углублением наверху.
— А где же он включается? — спросил Бранли, подходя к столу.
— Включать его не нужно. Он работает на миллиметровых волнах. Это новинка. Вы только держите его именно здесь, чтобы хоть раз в неделю на него падало солнце, и он будет служить вам вечно.
— Вечно?
— Почти, то есть всегда.
— В самом деле?
Глаза инженера сияли.
— Вам даже не нужно осваивать язык машины и пользоваться клавиатурой. Достаточно сказать ей на чистом английском, что вам нужно, и она выработает для себя программу и автоматически соединится со всеми вашими электробытовыми приборами. Ничего подобного в мире еще нет.
Бранли опустился в широкое кресло, стоявшее у окна с видом на реку.
— Хорошо, если он действительно будет работать так, как вы говорите. В конце концов, я на вас так потратился…
— Вы что, сомневаетесь? Да этот малыш, мистер Хопкинс, сэкономит вам кучу денег, — и любовно похлопав ящичек, инженер принялся перечислять: — Он обеспечит вам максимальную эффективность освещения и отопления, будет вести учет ваших продовольственных запасов и автоматически пополнять их из универсама. То же самое в отношении одежды, прачечной, химчистки. Он сохранит результаты ваших терапевтических и стоматологических обследований, будет вести вашу бухгалтерию, ежедневно следить за вашими ценными бумагами и ежечасно, если пожелаете, за электроприборами, он будет писать письма и отвечать на телефонные звонки…
Инженер замолк, чтобы перевести дыхание, и Бранли, воспользовавшись этим мгновением, быстро поднялся с кресла и начал деликатно подталкивать восторженного молодого человека к двери, а тот, нисколько не смущаясь, продолжал:
— В него заложена специальная обучающая программа. Только скажите, что вам нужно, и он тут же решит, как это сделать. Ничего подобного в мире еще нет.
— Прекрасно! — воскликнул Бранли. — Если он проработает месяц без сбоев, вы получите чек. — И он закрыл за гостем дверь.
Месяцем позже Бранли велел компьютеру послать инженеру деньги. Молодой человек оказался в высшей степени порядочным. Маленький серый ящичек делал все, что ему приказывали, и даже больше. Он понимал каждое слово, сказанное Брэдфордом, и, словно джин из сказки, выполнял его пожелания. Когда Брэдфорд просыпался, завтрак, независимо от времени его пробуждения, был уже готов, причем меню всегда было разнообразным. С помощью оптического сканирующего устройства компьютер, с тем же успехом, что и подобное устройство в универсаме, узнающее цену на банке с горошком, читал книги из библиотеки Бранли и целиком запоминал содержание каждого тома. Бранли мог теперь, проснувшись ночью, попросить почитать ему что-либо из мировой классики, испытывая при этом, как в детстве, ощущение уюта, спокойствия и счастья.
А еще компьютер внимательно следил за телефоном, не позволяя звонившему беспокоить Бранли, покуда тот сам не определял, стоит ли разговаривать с данным индивидуумом.
Через месяц и неделю после того, как компьютер вошел в его жизнь, Бранли решил уволить свою единственную помощницу — мисс Элизабет Джеймс. Она была у него секретарем, выполняла различные поручения, иногда готовила и время от времени брала на себя роль хозяйки дома — в тех редких случаях, когда он собирал у себя компанию. Бранли велел компьютеру вызвать к нему мисс Джеймс и нахмурился, пытаясь вспомнить, как долго она у него трудилась: размер выходного пособия зависит в конце концов от продолжительности службы.
— Давно ли она у меня? — спросил он.
— Семь лет, четыре месяца и восемнадцать дней, — тут же ответил ящичек.
— Так много? — удивился Бранли. — Спасибо.
— Не стоит благодарности.
Компьютер говорил голосом самого Бранли, и голос этот казался похожим на голос какого-то диктора — то ли телевидения, то ли радио из стереопрограммы, а может, он слышал его по телефону. Это было все равно, что разговаривать вслух с самим собой, но ничуть не смущало Бранли. Собственная компания не тяготила его. Тяготили люди, без которых он теперь вполне мог обойтись.
Элизабет Джеймс просто преклонялась перед Бранли Хопкинсом. Пламя любви вспыхнуло в ней сразу же, как только она впервые увидела его — семь лет, четыре месяца и восемнадцать дней тому назад, — и с тех пор ни разу не угасало. Она понимала, что он холодный, бессердечный, замкнутый и эгоцентричный человек. Но она непоколебимо верила, что стоит любви коснуться его сердца, и их уже никогда и ничто на свете не сможет разлучить — счастье будет вечным. Она жила для того, чтобы дать ему это счастье. А то, что она без ума от него, Бранли стало совершенно ясно уже спустя месяц после ее зачисления в штат. Он ей сразу сказал, что отношения их — чисто деловые, и что сам он отнюдь не из тех, кто смешивает дело с весельем.
Но она так любила его, что не обратила внимания на его слова и мужественно выдерживала его бахвальство бесчисленными знакомствами с актрисами, манекенщицами, балеринами и женщинами сомнительного поведения, прошедшими через его жизнь. На другое же утро она как ни в чем не бывало появлялась снова, чтобы залечить раны его бедного сердца или той части тела, которая причиняла ему наибольшее страдание.
Бранли вначале думал, что она интересуется его деньгами, однако постепенно начал понимать, что Элизабет просто любит его, любит безоглядно и стойко. Она была всецело поглощена им, и как бы он к ней ни относился, ее любовь от этого нисколько не уменьшалась, что забавляло его. Ее нельзя было назвать некрасивой — на его вкус, пожалуй, маловата ростом и чуть полновата. Но кое-кому она, вероятно, казалась довольно привлекательной. Когда, например, во время вечеринок, она брала на себя роль хозяйки дома, многие молодые люди были от нее без ума.
Бранли улыбался про себя, ожидая ее прихода, на этот раз последнего. Он никогда и ни в чем не давал ей и малейшего повода к взаимности. Это стало для него источником иронии, своеобразным развлечением: чем равнодушнее он к ней относился, тем больше она страдала по нему. Этих женщин не переделаешь, холодно думал Бранли.
И вот она пришла. Он с интересом посмотрел на нее. Ей трудно было отказать в привлекательности: милое, нежное лицо, полные губы и глаза газели подтверждали это. Даже в деловом костюме из юбки и блузки ее фигурка могла вызвать учащенное сердцебиение не у одного молодого человека. Только не у него, не у Бранли. Ему и в студенческие годы ничего не стоило завладеть вниманием самых красивых, самых желанных женщин. Однако все они, по его мнению, были тщеславны, пусты, глухи к его внутренним потребностям. А разве Элизабет Джеймс чем-нибудь лучше?
Итак, он сидел за своим рабочим столом, на котором в этот раз не было ничего, кроме серого металлического ящичка, а Элизабет — перед ним на изящном датском стуле, сцепив на коленях руки и явно нервничая.
— Моя дорогая Элизабет, — начал Бранли как можно мягче. — Боюсь, что пришла пора нам проститься.
Ее губы приоткрылись, но она не вымолвила ни слова. Глаза ее были устремлены на серый ящичек.
— Да, — сказал Бранли, словно в подтверждение ее мысли, — мой компьютер может делать все, что делали для меня вы, и — буду с вами совершенно откровенным — делать гораздо лучше. Поэтому вы мне больше не понадобитесь.
— Я… — ее голос пресекся. — Я все понимаю.
— Компьютер вышлет вам чек на сумму вашего выходного пособия вместе с премией, которую вы, конечно же, заслужили, — добавил Бранли неожиданно для самого себя (о премии он и думать не думал — слово вылетело как-то само собой).
Элизабет опустила глаза.
— Это не обязательно, мистер Хопкинс, — ее голос снизился до неясного шепота. — И все же спасибо вам.
Бранли на мгновение задумался, пожал плечами.