- Это начинается с Пейнтраддо Чиевы, - настойчиво сказал Сарио. - Правда? С автопортрета, совершенного во всем... И порчу на тебя навел их Дар. Да, Томас? Почему ты до сих пор им верен?
Тишину нарушало только прерывистое дыхание. И вдруг Томас глухо произнес:
- Они меня не отпустят. Мне больше незачем жить, но они меня не отпустят.
- Неоссо Иррадо, - очень тихо промолвил Сарио, - открой мне твою истину.
Томас истерически расхохотался.
- Мою истину? Разве не видишь, во что меня превратила эта истина?
Сарио подумал, нервно кусая верхнюю губу, а затем открыл свою личную истину, которую знала только Сааведра.
- Я читал Фолио.
- Ну и что? Мы все читаем Фолио.
- Я забежал вперед.
- Что?! - возмутился Томас. - Но ведь это запрещено!
- Как и то, что сделал ты. И все равно ты это сделал. Вот почему ты здесь.
Это утверждение побудило Томаса выкрикнуть едва разборчиво:
- Когда придут, я скажу, что здесь был ты! Сарио едва не цыкнул на него, как на Сааведру. Но сдержался, а затем высказал истину, которую даже Томас не мог отрицать:
- Мы, Грихальва, живем так мало... Век любого из нас - неделя по сравнению с жизнью других. Вчера тебе было пятнадцать или двадцать лет, а сегодня костная лихорадка скрючила твои руки и бельма закрыли от тебя белый свет... И больше впереди нет ничего. Ни единого года. - Помолчав несколько мгновений, он твердо произнес:
- Томас, расскажи, и я сделаю все, о чем ты попросишь.
- Милосердия! Вот чего я прошу. Чтобы ты отпустил меня из этого кошмара к милосердной Матре. - На лицо Томаса, осененное светом и тенью, легли тона мучительного знания и безысходной тоски, превратив черты красивого молодого человека, коим он был считанные часы назад, в жуткую маску.
- Хорошо. Я расскажу. А после этого ты меня убьешь. До сих пор тяга Сарио к осознанию своего таланта и способностей не подводила его к таким темам, как эта. От одной лишь мысли, что ему придется лишить человека жизни, он оцепенел.
- Но ты не говорил "убей"! Ты сказал "отпусти"... Снова по лестнице скатился визгливый смех.
- Да ты совсем еще ребенок! Не знаешь даже, что такое смерть! Уязвленный Сарио не замешкался с ответом.
- Я знаю, что такое смерть! Три года назад у меня мать с отцом умерли от летней лихорадки.
- И с тех пор тебя воспитывают муалимы? Эйха, коли так, я прошу прощения. - Томас тяжко вздохнул. - У меня это началось, как у любого Одаренного Грихальвы, как и у тебя однажды начнется: с Пейнтраддо Чиевы. И вот как заканчивается... Уничтожь ее, меннино моронно, друг мой Неоссо Иррадо, и я буду свободен.
- Эн верро?
- Да, - ответил Томас с горьким смешком. - Эн верро. Клянусь моей душой.
Матра Дольча! Вот, значит, какова главная из настоящих истин.
Вот какова испепеляющая Луса до'Орро Дара Грихальва.
Сарио вздохнул, дрожа от нетерпения. - Расскажи!
Глава 3
- Значит, я тебе больше не нужна, - произнесла женщина. - Теперь что, бросишь меня? Мужчина улыбнулся.
- Никогда!
- У тебя есть сын: У тебя есть дочь.
- Законнорожденные дети - это одно, а женщина, которая дарит мне радость, - совсем другое, пусть даже наши отношения не одобрены екклезией.
Он с наслаждением вытянулся рядом с ней на широкой кровати под балдахином - вот уже два года она служила им полем для любовных баталий.
- Матра Дольча, но я все-таки счастлив. Мне сказали, девочка здорова и чувствует себя отменно. На этот раз Матра эй Фильхо нас благословили.
- Нас?
Казалось, он сбросил лет десять. Особенно помолодел позвоночник, хоть и хрустел угрожающе.
- Тайра-Вирте. Меня. Герцогиню. И, тебя, вива мейа. Ты же со мной, значит, благословение касается и тебя.
Наступила тишина. Женщина лежала, свернувшись калачиком. Молчание было не в ее натуре. Если она молчала, это почти всегда означало недовольство.
Он оперся на локоть. Она лежала к нему спиной. Он залюбовался плавным изгибом ее позвоночника, проступающего под нежной кожей.
"Такая юная, намного моложе меня".
Он ласково провел пальцами по позвонкам от шеи до талии, праздно считая: "Премо.., дуо.., трео..."
- В чем дело? Или я не развеял твои опасения? Она изящно пожала плечом дорогая ароматная гхийасская пудра, чуть смягчавшая жемчужный лоск кожи, стерлась в жарком и сладостном поединке. Одеяло свалилось на пол; наготу женщины лишь отчасти скрывал роскошный занавес каштановых волос и край шелковой простыни на бедрах.
- Вива мейа, в чем дело? Неужели тебе еще нужны доказательства моей привязанности? Моей верности? - Он тяжело вздохнул, рука безвольно упала на простыню. - Разве ты не получила дарственную на эту усадьбу? Ты богата и знатна, и твоя будущность обеспечена. Чего еще можно желать?
Простыни зашуршали - она поворачивалась к нему лицом. Вьющиеся локоны, восхитительно влажные после любовных утех, закрутились колечками над высоким лбом.
- Надежного будущего для моей семьи. Он рассмеялся - и смолк, увидев, что она даже не улыбнулась.
- Твой брат - Верховный иллюстратор в Палассо Веррада. Многие твои родственники - придворные. В моей постели ты бываешь чаще, чем герцогиня. Гитанна, какие еще нужны гарантии?
- Всего одна, Бальтран. Пустяковая.
Он не устоял перед искушением дотронуться до нее, до принадлежащей ему - и только ему - упругой груди, колыхнувшейся под его ладонью.
- Так назови ее.