- Убил его!
- Томаса?
- Ведра... Ведра...
- Но.., как?
Его била дрожь. Еще ни разу Сааведра не видела его в таком смятении. Даже в чулане, в потайной комнате над кречеттой, где творился ужас.
- Ты видела, как его глаза на Пейнтраддо закрасили белым, - сказал он, - и как его руки нарисовали скрюченными...
- Костная лихорадка, - прошептала она. - Да. Его изобразили с глазами и руками дряхлого старца.
- И это подействовало! Сааведра, ты это видела! Ты видела, что с ним случилось!
Она видела. О Матра! Правда, это было одно кратчайшее мгновение: только что в кречетте стоял дерзкий красавец, и вдруг...
- Но его не изображали мертвым.
- Его убил я.
- О Матра! О Сарио...
- Это сделал я, Ведра. - Карие глаза стали черны словно ночь; сейчас он казался слепым, как Томас, и вовсе не по вине катаракты, сущего бича для многих стариков. Черные глаза, белое лицо и крупная дрожь, - казалось, от нее вот-вот рассыплется его скелет. - Я помог ему умереть.
- С чего ты взял? - только и смогла выговорить Сааведра. Она его знала, она видела грозный талант, что водил его по миру грез, из которого Сарио никогда не мог выйти полностью. - Сарио! Откуда ты знаешь?
- Я хотел сжечь картину.., но я же видел, что с ним было в кречетге, и не хотел зря его мучить...
- Сарио...
- Так что я ее не сжег... Просто взял нож и ткнул.., туда, где сердце. Глаза были черны. Совершенно черны. Чернее некуда. Как угли костра, залитого водой. - Но я.., промахнулся. Пошел взглянуть, а он.., все еще жив. Раненый, но дышит, я ведь не попал... И вот... И вот... - Он сглотнул с таким трудом, что Сааведра увидела, как съежилось в спазме горло. - В конце концов я сжег картину. Он сказал - это подействует.
Ей удалось выговорить лишь его имя. Ни вопроса, ни утверждения, только его имя - в ужасе, не веря в услышанное.
- Они еще не знают. Но узнают.
Она прижала ладони к лицу, потерла, с силой провела по лбу ногтями. Она пряталась от мира, от правды, от тоскливого голоса Сарио. И прятала - от него - свой страх. Она боялась его. И за него.
- Ведра, что мне делать?
Это была мольба о помощи. Вновь он - совсем ребенок, одиннадцатилетний мальчишка, исключительно талантливый, несомненно Одаренный, но - ребенок. Содеявший непоправимое.
И теперь он спрашивает у нее, что делать.
Наконец она опустила руки.
- Я не знаю.
- Они еще не нашли картину.., то, что от нее осталось.
- А Томаса?
- Не знаю. Я туда больше не приходил.
- Куда?
- Туда, где он был. В потайную комнату. Где мы с тобой прятались.
- Так он был там?
- Да, его туда отвели.
- А ты уверен, что он мертв?
- Он мне велел... Он велел уничтожить картину. И тогда он.., освободится. - Сарио вонзил зубы в нижнюю губу, и она побледнела еще сильнее. - Надо посмотреть, но я.., боюсь.
- Выходит, ты не знаешь...
- Он сказал, это его убьет! Он сказал, что хочет смерти!
У нее саднило в груди. В животе и голове царила ледяная пустота.
- Тогда.., мы должны выяснить. Надо знать наверняка.
- Они узнают. Они обо всем узнают и сделают со мной то же самое...
Сааведра посмотрела на него. Раньше она не подозревала, что Сарио способен испытывать страх.
- Если он мертв... Если он мертв, они об этом узнают. А картина...
В горле набух комок, Сааведра проглотила его. Был лишь один ответ, и она сомневалась, что Сарио - умница Сарио - его не знает. Наверное, просто не может высказать вслух. Предоставляет это сделать ей.
- Значит, надо убедиться: они нашли то, что должны были найти по замыслу Томаса.
Казалось, кровь навеки отлила от лица Сарио. Глаза черны, щеки бледны, язык заплетается.
- Ведра...
Она тягостно вздохнула.
"Матра, молю тебя, помоги! Граццо - пожалуйста! Молю..."
- Сарио, где картина?
- В кречетте.