- Дисциплина, - повторил он. - Для нашей семьи ее ослабление подобно смерти. Подобно нерро лингве. - Тон его смягчился. - Встань, Сааведра. Я не Премио Санкто, чтобы выслушивать исповеди и отпускать грехи. Я всего лишь Грихальва.
- А еще - иль агво, - прошептала она.
- Да, имею честь быть им... Сааведра, поднимись. Я хочу, чтобы ты на меня посмотрела.
Она встала дрожа. Увидела его глаза - серые, как у нее самой. Облик был суров не по летам, а глаза - нет. В них было нечто весьма похожее на сочувствие.
- Я тоже был подростком, - сказал он. - И тоже пришел однажды, куда нельзя было приходить. Об этом никто не знал, поэтому я избежал наказания. Но ведь я и не губил картин из-за своей неосторожности.
- Я пыталась ее спасти, - прошептала она. - Пыталась, но было слишком поздно.
- Картины сгорают быстро. Чуть коснется пламя, и все. Отчасти по этой причине мы так осторожны за работой. Тебе еще повезло, что сама не сгорела.
- Уж лучше бы сгорела. - И тут она рискнула:
- Но ведь Томас напишет другую картину, да? То есть немного иначе, не совсем точную копию. Ведь он такой способный художник, разве он не сможет написать заново автопортрет?
Строгость на лице и доброта во взоре, столь необычно выглядевшие рядом, вдруг исчезли. В глазах Раймона появилась озабоченность. Он не мог признаться, что не только картина пропала безвозвратно.
- Действительно, - суховато промолвил он. - Точной копии не будет.
- А Томас уже знает? - поспешила с вопросом Сааведра. - Ему сказали? Эйха, теперь он меня возненавидит. - Она лихорадочно искала подходящий тон, боялась, что агво заподозрит фальшь. - Конечно, возненавидит. И будет прав. Ведь это была превосходная картина.
- Шедевр, - подтвердил Раймон Грихальва. - Чтобы юношу признали Одаренным, он обязательно должен написать превосходный автопортрет.
- Так он уже знает? - допытывалась она, У Раймона окаменело лицо.
- Я полагаю, от него это скрыть невозможно, - ответил он, тщательно подбирая слова. - Но не стоит бояться его гнева. Он не накажет тебя.
- Но ведь он имеет на это право.
- Разумеется, имеет. Но... - Раймон легонько махнул рукой, - это не столь существенно.
- Не столь существенно? - Она была поражена, но разве мог он ожидать иной реакции? Она знала правду о Пейнтраддо Чиеве, но он-то не знал. "Надо притворяться, что я думаю только о Томасе, о том, как он теперь ко мне относится". - Как же так! Вы сами видели, что я натворила!
- Это верно, - кивнул иль агво. - Я видел, что ты натворила. Думаю, ты и сама это знаешь.
Дабы не сболтнуть лишнего, понадобилось целиком сосредоточиться не на том, что она знает, а на том, что ей полагается знать.
- Вы меня накажете, - глухо сказала она.
- Естественно, - подтвердил он. - Нельзя безнаказанно нарушать компордотту. (Так назывался свод правил безупречного поведения, определенный Вьехос Фратос для семьи Грихальва.) - Что я должна сделать? - У нее пересохло во рту.
- Сааведра, правильнее было бы спросить, чего ты не должна делать.
- Не должна?
- Тебе запрещается в течение года встречаться с Сарио. Это ее потрясло.
- Год?
- Да. Целый год.
- Но ведь... - Такого страшного приговора она никак не ожидала. - Агво, но ведь он мой единственный друг, - слабым голосом призналась она ему в том, в чем не призналась бы никому другому, даже Сарио, хотя наверняка Сарио тоже считал себя ее другом.
- Я знаю. А у Томаса был единственный автопортрет.
Даже в отчаянии Сааведра не упустила возможности спросить:
- Агво, но ведь он напишет новый портрет, да?
- Нет, - ответил он, - не напишет. Конечно, как же иначе? Мертвецы не пишут картин. Но ей была нужна полная ясность.
- Может, не такой же точно, а...
- Нет, Сааведра. Такие картины создают только раз. Лишь поэтому они дороги.
И лишь поэтому в них скрыта магическая сила. Сааведра прикусила верхнюю губу.
- Так мне теперь что, домой? В ссылку?
- Тебе нельзя общаться с Сарио. Конечно, вы будете видеться, в Палассо Грихальва вряд ли можно этого избежать. Но разговаривать друг с другом вам запрещается, как и проводить вместе свободное от уроков время. Между прочим, от меня не укрылось, - добавил Раймон с мимолетной улыбкой, - что ты, Сааведра, очень способна для юной женщины. Ты уже в том возрасте, когда у мальчиков и девочек проявляется талант, и мы, воспитатели обязаны следить за его созреванием и выделять наиболее способных подростков.
Сааведру бросило в жар. Она промолчала.
- Наш маленький Неоссо Иррадо уводит тебя с пути истинного. Или ты думаешь, мы слепы? Сааведра, ты хорошая девочка, но слишком легко поддаешься его влиянию. Из-за него нарушила компордотту, а ведь было бы гораздо правильнее, если б не ты с него, а он с тебя брал пример. Или ты думаешь, мы не догадались, кто привел тебя в кречетту? Не в твоем характере нарушать запреты.
На это ей сказать было нечего, хотя голову распирало от мыслей.
- Плохая компания, - наставительно молвил Раймон Грихальва, - даже талантливых не доводит до добра.
Сааведра больше не думала о себе, о том, что сделала, - только о Сарио.
- Агво, но ведь он вовсе не плохой! Он Одаренный, я это точно знаю.
- Что ж, Сааведра, твоя верность дружбе похвальна.
- Агво Раймон, тут дело не только в дружбе. - Решительный тон удивил ее саму. Должно быть, вера в Сарио столь огромна, что ее невозможно скрыть. - Он лучше всех остальных.
Его лицо стало непроницаемым.
- Почему ты так думаешь?
- Я это чувствую. Просто знаю, и все. Это у меня в сердце. - Она коснулась груди. - Он всегда был не таким, как другие, с самого начала. И все об этом знают. Потому-то и обращаются с ним так плохо, дразнят, смеются над ним, внушают, что он слишком маленький... Потому что и они это чувствуют. Сколько бы ни издевались над ним, понимают, что на самом деле он выше любого из них. Агво, у него есть не только подлинный талант, но еще и душа. - Она смотрела в спокойные очи Раймона Грихальвы, искала в них понимания. - Мы делимся на тех, кто всю жизнь мечтает стать лучшим, и на тех, кому незачем мечтать, а надо лишь сделать это. Получить то, что и так тебе принадлежит. - Сааведра печально вздохнула. - Агво, "ему завидуют. Даже муалимы... Они понимают, кем он может стать.
Раймон поднял руку, призывая ее умолкнуть.