, Дэво, в роду Грихальва Сарио - первый Верховный иллюстратор за три поколения. Он назначен меньше двух часов назад, а ты уже порицаешь его.
- Не его, Раймон. - Дэво поморщился. - Эйха, да, пожалуй, можно сказать и так. Хотя на самом деле я порицаю не его самого, а кое-какие отрицательные черты. Он слишком зелен...
- А потому дольше прослужит герцогу.
- Я не о годах, а о самодисциплине.
- Ничего, научится сдерживать норов. Он ведь уже многому научился. Дэво, ты должен это признать.
- Признаю. - Старик улыбнулся. - Ты был его заступником почти столько же лет, сколько Артурро был твоим.
- Мне был необходим заступник. Сарио - тоже.
- Раймон, у тебя есть редкостное качество. Ты способен разглядеть в художнике животворящий огонь, а мы видим только пламя, которое превращает человека в пепел. Наверное, ты прав: не надо бояться животворящего огня...
- Нет, Дэво, Сарио для нас опасен, - перебил Раймон. - Я никогда этого не отрицал, хоть и заступался за него. На этот счет у меня один-единственный аргумент: человек, обладающий Даром, знаниями, навыками, а еще навязчивой идеей доказать, что все остальные не правы, и желанием любой ценой превзойти их, - способен добиться своей цели. И многие пытались, Дэво.., многие пытались за три поколения.
Дэво неотрывно смотрел ему в глаза.
- А ведь ты бы мог оказаться на его месте. И лучше, если бы это был ты.
- Нет, - не раздумывая, возразил Раймон. - У меня слишком слабый, слишком рассеянный огонь... - Неслышно ступая, он приблизился к скамье напротив Дэво и сел, принял точно такую же позу, как и у старика. - Мое желание зиждется на примитивном честолюбии, я не способен свернуть горы. Между честолюбием и одержимостью - пропасть. Честолюбец хочет прийти к цели. У одержимого нет иного выбора.
- А потому одержимый добивается своего. Но гораздо важнее таланта. Дара и даже одержимости - надлежащее поведение, способность употреблять свою силу на благо семьи, а также на благо герцога и государства. - Голос Дэво был исполнен спокойствия. - Для этой задачи не было и нет никого пригоднее тебя.
Раймон неподвижно смотрел в сумрак крошечной молельни, приютившейся в глубине Палассо. Новый герцог, новая фаворитка герцога, новый Верховный иллюстратор. Возможно, теперь все пойдет по-новому; возможно, народ снова полюбит Семью Грихальва.
- Но я тоже хочу, чтобы кто-нибудь придумал, как вернуть молодость моим суставам... - Он поднял руки, взглянул на распухшие костяшки пальцев. Ощутил боль в позвоночнике. "Откуда у тебя уверенность, что сам я пекусь о благе семьи? Что, если мною тоже движет лишь моя одержимость?" - Костная лихорадка приходит к каждому из нас. Приходит и убивает.
- И к Сарио? - спросил Дэво. - Думаешь, она и его убьет? Или он убьет нас?
Раймон был настолько ошеломлен, что перестал чувствовать боль в руках и спине. Он опустил ладони на колени и посмотрел на человека, который вместе с Артурро лепил его душу.
- Сарио очень рано научился делать и носить маски, - сказал Дэво. - Причем надежные маски: видимые, но непроницаемые. По его лицу невозможно понять, что он думает. Правда, видны дерзость и честолюбие, но мы за такие грехи не наказываем, за это карает Матерь. - Он остановил качавшийся на цепочке Золотой Ключ. - А ты, Раймон, никогда не делал масок. И не носил. - Он перевел взгляд на икону. - Если бы я захотел узнать, на что способен Сарио, если бы я хотел увидеть его печаль, раскаяние, мучительный страх - все чувства, которые он никогда не покажет, - мне было бы достаточно взглянуть на твое лицо. Оно - как открытая книга.
В костях Раймона зашевелился холод. Казалось, вдруг сменилось время года и на дворе не сырая жара, а колючая стужа.
- Да, три поколения Грихальва не дали герцогам ни одного придворного, а теперь наша мечта сбылась. Но все-таки не кажется ли тебе, что она сбылась слишком рано? Сарио вознесся не только над всеми нами, но и над нашей дисциплиной, и мы не ведаем, чего от него ожидать. - Дэво немного помолчал, прикрывая дрожащей рукой Чиеву до'Орро. - А ты не такой.
Раймон заговорил. Язык плохо слушался, казалось, звуки исходят из чужого горла.
- Он такой, каким мы его сделали.
- Эйха, я в это не верю. Я думаю, Сарио вылепил себя сам. - Голос старика был абсолютно спокоен. - Разве что получил от тебя немного самоуверенности и безрассудства.
Растущая тревога заставила Раймона сорваться на крик:
- Нам был необходим кто-нибудь вроде Сарио! Эхо его слов быстро умерло в сумраке молельни.
- Да, ты прав: вроде Сарио. Но не обязательно он. - Дэво поерзал, подошвы башмаков шаркнули по плитам. - Когда в инструменте изъян, инструмент ломается. И при этом он может ранить того, кто им пользуется.
- Может. А может и не ранить.
- Сознавая возможность беды, надо сознавать и свою ответственность. Если беда случится, виноват будет тот, кто предвидел ее, но не предотвратил. Раймон стиснул зубы и процедил:
- Пресвятая Матерь! Чего ты от меня хочешь? Дэво печально вздохнул.
- Ничего сверх того, что всегда получал от тебя, фрато мейо. Правды.
Скрежеща зубами, Раймон смотрел на икону, стоящую в трех шагах от него на столе. Плакирование золотом, работа нечабвеннго Артурро.
- Поэтому ты и пришел?
"Из-за иконы. Из-за Артурро. Из-за того, что я не способен лгать здесь, сейчас, перед Матерью".
- Потому что ты никогда не пытался лгать, и я не сомневался, что тебе нужна божественная поддержка. - Дэво с трудом поднялся, неуклюже повернулся к двери. - Раймон, именем нашей Пресвятой Матери и Ее Милостивого Сына говорю тебе: со дня нашего величайшего торжества - первого такого дня, с тех пор как Верро Грихальва уничтожил Кита'аб, - мы не властны над своей судьбой.
Пока Дэво не затворил за собой дверь, Раймон сидел неподвижно и безмолвно, а потом всхлипнул и перестал сдерживать дрожь.
"О Матра! Ну почему у Дэво пришелся к слову именно Кита'аб? Разве нельзя было без этого обойтись?"
В том-то и ирония, что нельзя. Слишком крепко судьба Кита'аба сплелась с судьбой рода Грихальва. Слишком долго он влиял на жизнь Грихальва, на компордотту, и вот превратился в копье, способное пронзать и плоть, и дух.
"Ох-хо-хо. В конце концов я ни за что не стану Премио Фрато".
Кряхтя по-стариковски, Раймон поднялся со скамьи. По слухам, Сарагоса Серрано выглядел ничуть не лучше его: сутулый, голова всегда опущена, пораженные костной лихорадкой руки сжаты в бессильные уродливые кулаки.
Раймон вновь опустился на колени перед иконой.
- Я его спустил с цепи, - признался он Матре. - Дал ему право поступать, как он сочтет нужным, чтобы стать Верховным иллюстратором...
Инструмент с изъяном - так сказал Дэво.
- ..И теперь, когда он наконец-то рядом с самим герцогом, молю: благослови имя и семя его, и на этом миссия моя будет выполнена. Милая Матерь, Ты мудра. Ты всегда щедра, и я никогда не подвергал сомнению Твою священную компордотту. Но все же позволь в безмерной милости Твоей сказать вот что: если Сарио будет трудиться на благо семьи, герцога и герцогства, я утешу себя мыслью, что сделал правильный выбор. И жертва моя не напрасна.
Глава 21
Точно затравленный волк в ловчей яме, сидел Алехандро в кресле своего покойного отца. Его окружала толпа советников, и все советовали наперебой. Всего лишь два дня назад он узнал о гибели Бальтрана и еще не оправился от потрясения, не успел смириться с потерей. Ему просто-напросто не дали прийти в себя; придворные обрушили на него гору проблем, каждый считал своим долгом напомнить, что вместе с горем Алехандро досталось и герцогство.
Советники раньше него избыли горечь утраты, чего нельзя было сказать о жажде мести. Они предлагали начать войну. Безотлагательно. И требовали его решения. Столь же безотлагательно.
Он поерзал в кресле, отметив, что жесткое кожаное сиденье, сработанное больше двадцати лет назад в расчете на выносливого, сильного и непоседливого Бальтрана до'Верраду, ничуть не подходит его сильному и непоседливому, но еще слишком молодому сыну. Нужен изрядный срок, чтобы обрести отцовское умение спокойно, солидно, уверенно держаться на людях.
"Но мне времени не дадут. Ни за что".
Алехандро снова поерзал и зло посмотрел на советников.