- У него есть способности.
- Ведра, на свете много способных детей.
- Но хорошими мастерами становятся немногие, - возразила она. - Ты тоже был одним из многих.
- Но никто из них не поднялся на мою высоту.
- Никто? - Она выразительно вскинула брови. - Я поднялась, Сарио. Правда, сейчас я немного ниже, потому что сижу. Но это поправимо.
Она дождалась ухмылки - той самой, на которую его провоцировала.
- Ты тоже была способной.
- Всего-то навсего? - Она прижала руку к сердцу и язвительно сказала:
- Раньше я считала, мне еще многому надо учиться. Но раз ты говоришь, что я была способной...
- Могу предположить, что и осталась. Но ты не позволишь мне выяснить, велики ли твои способности, стоит ли тебя учить... Есть ли у тебя Дар. Хоть я и так знаю, что есть. Ты боишься.
- Бассда! - Она вскочила с кресла, шагнула к нему, остановилась перед столом. - Хватит, Сарио. Ты вбил себе в голову, что от Ведры не будет толку, потому что ее не расшевелить ни колкостями, ни лестью. Ты вбил себе в голову, что у меня есть Дар, хотя всем известно: в роду Грихальва не бывает Одаренных женщин. Я не могу прыгнуть выше головы, и не надо твердить: "Можешь, но боишься". Номмо Матра! Ты всегда был о себе высокого мнения, но это уже слишком. Сарио, ты не Сын, тебе не сидеть рядом с Матерью на Троне.
- Эн верро. Но уж коли речь зашла о троне, осмелюсь напомнить: я стою у трона герцога.
Удар попал в цель. Сарио заметил, как Сааведра съежилась, как напряглись ее плечи, как на пальцах, вцепившихся в край стола, побагровели ненакрашенные ногти.
- Вот! - воскликнул он, опередив ее на долю секунды. - Вот какой надо тебя написать! Сааведра Грихальва в бешенстве! Подруга герцога, готовая разразиться площадной бранью, испепелить глаголом дерзкого художника. Что, Ведра, разозлил я тебя все-таки, а? Думала, Сарио больше ни на что не годен, размяк в роскоши, променял талант на сытую жизнь? Думала, я уже не тот Неоссо Иррадо?
- Не тот, - произнесла она сдавленным голосом. - Ты уже совсем не тот, Сарио.
- А ты? - Он вдруг перестал улыбаться. - Разве ты - прежняя? Разве не я потерял тебя первым? Она часто заморгала.
- Я не...
- ..понимаю? Нет, Ведра, все ты прекрасно понимаешь. Поняла и смирилась еще в тот день, когда пустила к себе в постель Алехандро до'Верраду.
Она побледнела.
- Нет! Это ты первым отвернулся от меня, когда пошел в ученики к тому мерзкому старику, эстранхиеро.
- И правильно сделал! Он меня многому научил.
- Нашел, чем хвастаться.
- А что, разве нечем? Разве я не Верховный иллюстратор?
- При чем тут... - Она умолкла. Качнулась вперед, как будто ее ударили в спину ножом. Одна рука прижалась к горлу, другая еще сильнее сжала край стола.
Сарио тоже переменился в лице. В глазах мелькнул испуг. Рот превратился в тонкую линию. В кулаке хрустнул уголек.
"Пустота. Странная пустота. Наверное, чувства нахлынут потом". Сааведра ничего не сказала - задушила вопрос в горле. И за это Сарио был ей благодарен.
- Ну так как, - спросил он спокойно, - будем работать?
На ее лицо медленно возвращался румянец.
- А ты еще не.,.
- ..раздумал меня писать? Эйха, ну что ты. Это ведь для Алехандро. Воля его светлости - закон.
Рука соскользнула с горла на грудь, на живот. Да там и осталась.
- Ну.., если ты считаешь, что это разумно...
- Что может быть разумного в желании мужчины обзавестись портретом своей аморы? Все дело в тщеславии, Сааведра. В психологии собственника. - Сарио порылся в корзине, выбрал новый уголек. - Адеко, Сааведра, будешь ты в конце концов позировать или нет?
Глава 27
Мартайн осторожно вынул из упаковочного ящика прямоугольный сверток, снял парчу и аккуратно поставил картину на стул.
Стул - плохая замена мольберту, но сейчас он неплохо справлялся со своей задачей, позволял Алехандро и всем остальным увидеть и оценить красоту изображенной на портрете женщины. Хотя, конечно, оценка могла быть только сугубо условной. Красота невесты - ничто по сравнению с политическими выгодами брака.
- Так-так, - подал голос записной спорщик Эдоард до'Нахерра. - В Пракансе водятся настоящие милашки.
Алехандро бросил на Марчало Грандо хмурый взгляд.
"Слишком торопится с выводами".
Остальные приблизились к портрету и столь же поспешно выразили свое мнение. Все были согласны с до'Нахеррой.
- Последнее дело Бальтрана, - торжественно и во всеуслышание произнес до'Нахерра. - Последняя забота - о счастье сына и благополучии герцогства.
Кругом - понимание, согласие, одобрение. Алехандро захотелось ощериться, но он сохранил пресное, как разбавленное донельзя вино, выражение лица.
- Белиссимиа, - с восторженным придыханием вымолвил до'Нахерра, указывая на портрет.
Кругом - кивки и одобрительный шепот. "Пресвятая Матерь, надели меня терпением..."
- Она красавица, - мрачно сказал Алехандро. - Бесспорно.
- И принцесса.
Этого говорить не стоило - до'Нахерра лишь подлил масла в костер герцогского раздражения, за что удостоился еще одного угрюмого взгляда. Тут же выяснилось, что марчало способен краснеть, смущенно кашлять и целиком сосредоточиваться на несуществующем пятнышке грязи на сапоге, начищенном до ослепительного блеска.
- И женщина.
Эти слова предназначались только для герцогских ушей. Мар-тайн много лет прослужил Бальтрану до'Верраде, и не раз ему приходилось выманивать из липких от сладостей пальчиков наследника письма государственной важности. Секретарь имел право на фамильярность.