- Не надо ни о чем жалеть, Элейна. Ты всегда обладала даром рисовать мир правдиво. Тебе не следует останавливаться теперь. - Он встал, положил бледную руку ей на плечо и прошептал на ухо:
- Я вернусь и принесу кое-какие флаконы. Чтобы защитить тебя, если смогу. Ты знаешь, что мы должны сделать. Если, конечно, ты мне веришь.
Отдать ему кровь и слезы. И оказаться во власти, которую имеют его кровь и его руки. Элейна пристально посмотрела ему в глаза: ее маленький Агустин, за которым она ухаживала, когда он кашлял; многочисленные болезни превратили его в очень хрупкий инструмент судьбы. Однако за детской внешностью скрывался мужчина.
- Конечно, я тебе верю. Я дам все, что потребуется. Послышался стук в дверь.
- Агустин!
Элейне ужасно не хотелось, чтобы он уходил.
- А что, если они не разрешат тебе навещать меня? - спросила она.
Они нарисуют ее покорность, но покорность - чему? Она содрогнулась.
Агустин поцеловал ее в щеку.
- Мы можем поступить так же, как в Чассериайо. Они не помешают нам общаться. Я тебе обещаю.
Дверь за ним захлопнулась, и ключ повернулся в замке.
***
На следующий день ей принесли бумагу, ручку и мел, но красок не дали. Пришли Святые Дни, и она в одиночестве ждала, пока закончится Диа Сола. Элейна рисовала ушедших, тех, кого она потеряла. Лейлу, своего друга и кузена Аллерио, Фелиппо, мертворожденного ребенка, младших близнецов - своих братьев, Северина, сыновей Лейлы. Все они умерли, но она их помнила. А вечером наконец-то - к ней вместе со слугой, приносящим ужин, пришел Агустин. Он был бледен и сердит.
- Они запретили тебе навещать меня, - угадала она.
- Это сделал сам Андрее. - Агустин кивнул слуге, тот оставил поднос с ужином на столе и вышел в коридор, чтобы стеречь их, хотя и закрыл за собой дверь на ключ. - Я ненавижу их! Ненавижу за то, что они пытаются управлять мною!
- Мы нарисуем это, - она показала на угол комнаты, - и ты будешь посылать мне письма.
- Но ты не сможешь отвечать мне, если только не воспользуешься помощью слуг.
Она покачала головой.
- Это слишком рискованно.
Элейна стала шагать из одного конца комнаты в другой, это помогало ей думать.
- Ты в состоянии сделать так, чтобы на моем столе возникло письмо. Ты можешь слушать через рисунок. Тогда почему, - она нахмурилась, глядя на прекрасную картину Кабрала: Великая герцогиня Мечелла стояла перед рассыпанными у ее ног белыми ирисами, символизирующими Любовь, - почему я не могу говорить с тобой через написанную кровью картину, если у каждого из нас будет по совершенно одинаковому рисунку?
- В Фолио об этом ничего не сказано.
- А может быть, Фолио знает не про все на свете! - воскликнула Элейна, теряя терпение. - Эйха! Неужели все, кто обладает Даром, такие твердолобые? Она вскинула вверх руки. - Ты можешь меня слышать через одну волшебную картину. А как насчет двух?
Агустин обдумывал слова сестры: он округлил глаза и начал покусывать пальцы, но вдруг спохватился, опустил голову.
- Две волшебные картины; в двух местах, соединенные друг с другом. Мне нужно подумать, Элейнита. - Затем он не выдержал и рассмеялся. - Это тебе следовало иметь Дар. Ты бы моментально стала Премиа Сорейа.
Слуга просунул в дверь голову.
- Мастер Агустин, я больше не могу ждать...
- Да, - нетерпеливо отозвался юноша.
Он быстро поцеловал Элейну и убежал, полностью захваченный мыслями о новом эксперименте.
Элейна села за стол и подробно нарисовала все четыре угла своей комнаты.
На следующий день наступил Херба эй Ферро. Снова появился Агустин - на этот раз он принес незаконченный портрет Элейны, сделанный акварельными красками, - и снова слуга остался на страже у двери.
- Я принес линцет, - сказал Агустин, - и флаконы, в которые нужно собрать твою кровь, слезы и слюну. Ты доверишься мне?
- Конечно! - Она незаметно протянула ему четыре лучших рисунка своей комнаты. - Вот что я успела сделать.
Августин прикусил палец. На нем сегодня был серый строгий сюртук и жилет с черной окантовкой, подходящий для Пенитенссии. Сама Элейна была в платье с высокой талией, которое привезла с собой, а ее служанка пришила к нему черные ленточки.
- О чем ты думаешь? - встревоженно спросила Элейна, глядя на Агустина.
Он немного замялся, а потом подошел к мольберту, где стоял ее портрет.
- Ты самая одаренная из всех нас, Элейна, но никто не пробовал испытать тебя.
- Я женщина, а значит, не могу иметь Дар.
- Почему ты так в этом уверена? - В его глазах появилось странное выражение, как будто перед Элейной стоял иной, пугающе незнакомый Агустин. Неужели он стал бы таким, если б не его слабое здоровье? - Ты должна попробовать!
Матра эй Фильхо! Разве тот факт, что все лучшие художники Грихальва обладают Даром, не является истинным? Почему бы и нет? Она затаила дыхание. Если бы...
- Разреши мне попробовать, - взмолился он.
В ответ Элейна стерла со щеки набежавшую слезу и молча кивнула.
Агустин нагрел ланцет в пламени свечи. Элейна не стала закрывать глаза, а смотрела, как он делает надрез у нее на руке. Лезвие обжигало, но кровь потекла, словно что-то обещая. Кистью Агустин нанес ее свежую кровь на плечо портрета, а потом сильно нажал лезвием, продавив краску до самой бумаги.
Вскрикнул от боли, прижав руку к своему плечу. Когда он отнял руку, по плечу, под рубашкой стекала тонкая струйка крови.
Но Элейна не почувствовала ничего. Она медленно опустилась в кресло. Брызнули обжигающие слезы. У нее нет Дара!
- Проклятие! - выругался Агустин.
Она подняла глаза и увидела, что он плачет. Не от боли. Именно в этот момент Элейна перестала надеяться на то, что она обладает Даром. Более того он ей и не нужен. У нее есть Луса, и она последует за ней.
Кончилось тем, что теперь она утешала Агустина.
***