Мэроу не видел, но готов был поспорить: сказавший это почесал затылок. Никто и не думал смотреть на стоящего в угле юнца, жадно ловившего каждое слово и на другого, так же неподвижно слушающего в стороне. На напряжённые лица и сверкающие в полумраке глаза.
— Клюка так и не вернулась…
Один лишь Седой Лис утешающее кивнул товарищу, всё потонуло в нескончаемом потоке общих восклицаний. Все делились впечатлениями. Птиц обсуждали покуда ещё сидели в трактире охотники. Когда же те ушли, разговор тут же перешёл в русло совсем иное. Вспомнилось и что кому починить нужно у кузнеца, и какие дела в соседних деревнях, и почему сын Большого Прова, Анкий, ни с того, ни с сего пустился в чужие земли — судьбы чтоль искать?
— Языками мелют не хуже баб, — проходящая мимо Алма улыбнулась Ланту. А в маленьком окошке плыла бледная луна. Утихала, убаюкивалась деревня — вот уже и время спать пришло. Не было нынче заезжих. Последний, большой и грузный мужчина отдал хозяину медный грош, задумчиво почесал шею и заковылял к выходу.
Спал в углу у бочек, свернувшийся калачиком хозяйский сын. Грязный, с дырявыми короткими штанишками. Спал и посапывал, в такт потрескивающему очагу.
Хотелось устроиться тут же: лечь у огня и закрыть глаза, подложить руку под голову и погрузиться в затягивающую усталость. И не важно, что ничего почти и не ели сегодня, что лицо такое чёрное, что и себя не узнаешь. И пахнет от одежды непонятно чем, а завтра будет то же самое… Только спать.
Рука сама потянулась к глазам. Мэроу поплёлся к выходу, а там и до амбара недалеко.
— Мы сегодня не обедали, — голос Ланта вырвал его из мутного водоворота расплывающихся образов.
— А? — только и выдавил он из себя, тем не менее, остановился во все глаза, смотря вперёд. Точно и не понимая, чего от него хотят.
— Мы только завтракали, — пояснил Лант, не сходя с места, повышая голос.
Из кухни показалась голова Алмы.
— Ты что, есть хочешь? — тихо спросил Мэроу, с трудом держащий глаза открытыми.
— Не хочу, — так же тихо ответил друг, ничего не добавляя к сказанному.
Алма враз побагровела, то ли лицо её изменилось, то ли скривившиеся губы умудрились так его преобразить — но всё в её облике, что казалось уже знакомо, вдруг стало резким и странным.
— О чём это мы? — изменившимся голос проговорила Алма и тут же скрестила руки на большой груди.
— Нас обещали кормить, — чуть ли не равнодушно ответил Лант.
Алма хмыкнула.
— Так вас и кормили. Ишь какие прожорливые… может вам, князья, барашка зажарить, дичь нафаршировать, аль чего изволите поизысканнее…
— Просто поесть будет достаточно, — Лант говорил спокойно и так уверенно, что и без того красное лицо хозяйки сделалось совсем тёмным.
— Нет, ну вы посмотрите. Мы их приютили, на ночлег пустили, одели, накормили. Кто бы вас ещё к себе то пустил, приблудышей? Пришли грязные, еле ноги волочили. Не знамо откудава. Деревня у них сгорела! А то знаем мы таких! На руки, на руки то своим гляньте, из деревни они. А ручки беленькие, пальчики в жизни землю-то не копали, дрова не кололи. Что, не видно, да?! Знамо дело, из деревни. Сопельки нам утрите, пожалейте сироток. А сами, небось, чего учудили, сами дом чей и сожгли, скотину мож замучили, али деву чью попортили!..
В углу сонно завозился хозяйский сын. Приподнялся с деревянного, нагретого очагом пола, потёр глаза и отлёжанное ухо, посмотрел на мать и снова умостился на руку.
Алма чуть притихла, медленно поправила волосы, которые тут же вновь разметались во все стороны.
— И теперь ищут вас, родители то ваши, иль не ваши.
— Может и так, — Лант нарочно говорил куда глубже. — Может и ищут. — Он сделал пару шагов, смотря в глаза Алме, так что та не выдержала да и отвела взгляд в сторону. — А может и нет. Но мы согласились поработать несколько дней, а вы, в свою очередь, дали согласие за это кормить нас, и не как дворовых щенков. Так что выполняйте свою часть соглашения. А иначе сегодня мы у вас переночуем, а завтра ничего делать не будем.
— А еду где возьмёте?
— А у вас и возьмём, в качестве награды за труд.
— Чего?! — Алма чуть не поперхнулась, таково было возмущение, заполнившее всю грудь, да готовое задушить. Нет, вы посмотрите на них. Стоит, наглеющий, а глаза… глаза какие… никакие! Ничего в глазах. Стоит себе и в ус не дует. И усов то нет ещё!.. А второй, второй то! Алма открыла, было, рот. У того глаза такие же, и ничего за ними. Тоже стоит, выпрямился, смотрит. Не деревенские, сразу видно. В деревни пацан лишний раз боится перечить. Отец за уши так оттаскает, что мало не покажется. А отца нет, так все за воспитание и возьмутся…
— Дайте нам еды, — Лант невозмутимо улыбнулся, точно доброй подруге.
— Да я на вас…
— Мы поедим. Пойдём спать, а завтра сделаем всё, что должны, — голос его сделался вкрадчивым и успокаивающим.
— Нет, ну вы…
— Только не забудьте разбудить нас пораньше, быстрее управимся.
— Я…
Они уже стояли рядом. Алма потянулась рукой к пряди волос и начала бестолково накручивать её на палец. Губы сами растянулись в не менее бестолковой улыбке, а глаза тем временем продолжали хоть и растерянно, но зло сверкать. Колючие такие глаза, недоброжелательные.
— Ладно, идите, налейте себе супа, картошки можете взять, грибы не трогайте. Дорогие они, увижу что хоть на ложку меньше стало — прибью.
— Хорошо.
И она быстро ушла. Не оборачиваясь на наглющего, наглющего, совсем стыд потерявшего мальчишку. И его молчаливого приятеля с лицом как маска, и ничего за ней. Два горящих глаза в полумраке…
— Тьфу!
Вскоре Алма вышла во внутренний двор, прошла мимо колодца, кинула быстрый взгляд на курятник. Сын остался спать в трактире, а очаг почти догорел… Но Алма чтобы разбудить паршивца не вернулась. Она тихо отворила двери, по привычке прикрыла их за собой. Миновала небольшую комнату, некогда та была кухней — теперь же служила гостиной. Гостиная, вот у господ из далёких земель есть, чем она хуже? И у неё есть…
Нужно пол подмести и скатерть голубую подобрать, к шторам…
Алма вошла в супружескую спальню, где уже спал под одеялом муж. Да храпел так привычно, уютно даже. А в небе мерцали мутные, смягчившиеся звёзды. И не звёзды словно, светлячки на тёмной паутине.
Глаза закрылись, и зажурчал тихим ручейком сон.
— Вкусно было, — последняя наколотая на вилку картошина исчезла во рту Ланта.
— Думаю, они не очень расстроятся, если мы немного одолжим. — Мэроу вяло поднялся с табуретки.
Сперва Лант ничего не ответил. Некоторое время он молча размышлял, иногда поглядывая на низкий свод кухни. А в левом углу, как раз над сложенными мешками, жил себе паучище, сейчас его не было видно. Мэроу так и не пожелал разрушить жилище, с таким трудом возводимое. А хозяин ничего не сказал, не заметил…
— Завтра утром.
Мэроу кивнул.
Утро выдалось колючим. Неправильное летнее утро, промозглое, как ранняя осень. Лежишь как на мокром и дыхание, отражающееся от собственной руки — тоже мокрое. И неприятно, неприятно то как. Мэроу просыпался нехотя, через силу. Алма звала их, не пожелав зайти в амбар. Лант то поднялся быстро, точно и не нуждался во сне.
Мэроу упёрся рукой в на удивление сухую солому.