Настоящая отрава!
Корм отаре нужен белый,
Для высоких, для пределов".
Тут второй давай орать,
Землю под ноги кидать:
"Для всего, для жизни смелой,
Красны травы — вот пределы.
Красны травы, всем нужны,
Ну а белые — глупы".
Танцы танцуют. Песни поют.
С огнём играя,
Идут. Идут. Идут!
Назад не смотрят.
Давние пастухи,
О, ушли, разошлись,
Кто куда!
Года минуют, века поют,
Пастухи в полях разных —
Отару разделённую пасут.
Один выбрал траву белу,
Другой красну — как пределы.
Одному одно дороже,
Ухмыляется как рожа.
А второму то милей,
И румяней, красивей!
Жили-были пастухи,
Всё зверей своих пасли.
Разругались, разошлись.
Так поныне не сошлись.
Танцы танцуют. Песни поют.
С ветром играя,
Не идут вперёд, не идут!
Сидят, пастухи
С отарою своей.
Каждый ест, что ему милей.
А отара всё тощей!
Многие года прошли,
Так примиренья не нашли.
Пастухи. Отара. Поле.
Видимость, ещё не воля.
Спев, пастухи развеселились и, переплетя локти, принялись задорно кружиться, напевая историю двух пастухов-раздорников:
Жили-были пастухи,
Всё зверей своих пасли.
Жили-были, выходили
На поляну выводили…
К позднему вечеру не спеша собрали стадо и пошли к одиноко стоящей на краю поляны хижине. Куда следом направились и Лант с Мэроу поразмыслив, что перед дорогой неплохо бы и отдохнуть. Внутри хижины оказалось тесно и темно, одно небольшое оконце, и то затерялось под крышей. Две кровати, табурет, да и только.
Зато внизу отыскался просторный погреб, где в прохладе хранились овощи и некоторые фрукты, был здесь и сыр, и разные соленья. Взяв всё, что нужно, Хон по деревянной лестнице выполз из погреба, выставив еду на пол. Сам выбрался и захлопнул вход деревянной крышкой.
— Так и живём, — проговорил пастух, расставляя всё на широкий табурет.
Хог тем временем зажёг свечу, поставив её на единственную полку. Его брат нарезал щедрыми ломтями сыр, разломил две большие кукурузные лепёшки и налил в деревянные кубки янтарной жидкости, от которой сильно пахло мёдом.