Но это оказалось ещё медленнее, чем представлялось Мэроу. Они всё шли и шли. Текла неделя за неделей и на пути вырастали лишь мелкие поселения где докупали провизию, да и только. Кругом холодные пустые земли. Ночью осень так и подмывала скакать вокруг костров, согреваясь. А костров зажигали много, так много, что их свет порою мешал спать. Люди терялись по дороге. Так что к концу пути их могло остаться и в половину меньше. Многие предпочитали затеряться в тех же поселениях, чем идти к морю.
И чем дальше, тем недовольнее становились оставшиеся. Кончались запасы, съели добрую часть скотины, магам то и дело приходилось пугать ропщущих, грозя то превращением в скунса, а то и заставляя сопровождавший их небольшой конвой записывать имена недовольных.
Сентябрь сменился октябрём, стало ещё холоднее. Тёмными вечерами люди собирались у костров, отогреваясь и рассказывая друг другу истории, перемалывая, что случилось за день.
Мэроу каждый вечер садился рядом слушая. Часто ему далеко не нравилось о чём говорили люди, но он молчал, и потому его не замечали. Раз только Мэроу чуть не открыл рот собираясь возразить, но Лант вовремя толкнул его локтем в бок и тот промолчал. Им выделяться было не нужно. К тому же им, как чужестранцам, не полагались пайки еды, а потому приходилось тратить в последний момент заработанное. К счастью, Лант успел продать наспех сделанное травнице в её дымной лаве.
— Держи, — он подсел к Мэроу и протянул тому кукурузную лепёшку, успевшую изрядно затвердеть.
Сам Лант ближе пододвинулся к огню и принялся есть, не забывая поглядывать по сторонам. Вот мелькнула алая мантия и Мэроу заметил, как на миг изменилось лицо друга.
— Если хочешь, поговори с ними, — сказал как-то ночью Мэроу, когда Лант разыскивал какие-нибудь полезные травы. Было как всегда холодно и пустынно. И лишь вдалеке мерцали костры да ветер изредка доносил человеческие голоса. А над головою светил тонкий месяц.
— Они так близко, — Лант нагнулся и тут же разочарованно выпрямился. — И ты заметил, они не такие как наши. У них есть семьи, простые семьи, магом же по роду не станешь… Мне интересно, почему семей не было у Таламона и… остальных.
Мэроу по-новому взглянул на друга:
— Тебе интересно, чей ты сын?
Лант удивлённо округлил глаза.
— Да я и так знаю. Я плохо, но помню простой дом, много детей, я в соломе… Это была простая семья. — Впервые они заговорили на эту тему. — Я помню, как приехал Таламон и забрал меня, долго говорил с отцом, и забрал.
— И никто не противился? — спрашивая, Мэроу пристально смотрел на друга.
— Нет. — Лант так же посмотрел ему в глаза. — Я не чувствую обиды. Я знаю, так должно быть.
— Почему?
— Что значит почему, я маг и знаю что к чему.
— Почему ты на веру принимаешь… Может, и не нужно было, к чему?
— Научить, обучить. — Лант скрестил руки. — Что же ещё? Да к тому же, что б ты без меня делал? Перегрызся бы со всеми и бродил себе один по лесу. Я, Мэроу, в отличие от некоторых, больше думаю, а не поступаю идя на поводу каких-то там порывов.
— Какие мы умные.
— А то! Ладно, пошли, спать хочется.
И они пошли, чтобы прилечь чуть поодаль костра, завернуться в плащи и кто вскоре, а кто и не вскоре, заснуть.
Рано на рассвете негромкий рожок как всегда оповестил: охота не охота, а подыматься пора. Наскоро перекусив все тут же потянулись вперёд. Заприметивший Мэроу торговец тряпьём вновь подтянулся к нему. И принялся рассказывать какие пошлины ввели в Алфаре для некоторых. Вот в одно княжество тебя с руками и ногами заберут, а в другом за вход в три шкуры сдерут.
— И ведь глазом не моргнут, сдерут, им бы лишь наживаться на честных…
— Вот негодяи, — Мэроу нарочно издеваясь ответил торговцу. Но тот, то ли не заметив, то ли не пожелав заметить, в который раз принялся затягивать свою песню.
— Ну, так идите в воины, — невинно предложил Мэроу, на что торговец выпучив глаза точно рыба и всплеснул руками.
— Так опасно же.
— Зато платят хорошо.
— Так ведь…
— А ещё лучше — в советники.
— Нельзя там сидеть, в стенах… возле короля. Ещё что, голову отрубит…
— А королём становитесь.
Услышав последнее замечание сумасшедшего юнца, торговец поспешил подобру-поздорову убраться куда подальше. Ещё кто услышит, так голову и снесут. А всё из-за разговоров таких вот.
А Мэроу продолжал невозмутимо идти вперёд, игнорирую многозначительные взгляды Ланта. Мол, что творишь?
— Ты зачем беднягу к народному восстанию подбиваешь? — наконец спросил Лант.
— А нечего на жизнь жаловаться. Не нравится — пусть меняет. К тому же. — Немного помолчав, заметил Мэроу. — Он мне надоел.
Так прошёл и октябрь, а за ним потянулись дни ноябрьские. Уставшие от бесконечного перехода, недовольные и зачастую злые, люди постоянно жаловались кто на судьбу, кто на Яскара, кто — тихо-тихо, на короля — а кто и на кого попроще. На соседа — например. Соседа было можно и наказать. И злость на него обратить в бессилии. И вот уже конвою приходилось разнимать сцепившихся соседок и катающихся кубарем их детей, и переругивающихся стариков.
Зато, к превеликому облегчению магов, никаких признаков вражеской армии поблизости не наблюдалось.
— Чем же битва кончилась? — всё чаще и чаще спрашивали кругом.
— Этого нам не узнать, пока до Алфара не доберёмся.
— Там узнаем.
Так оно и случилось.
К середине ноября, когда голая и чёрная стылая земля привела людей Элама к стенам Алфара, когда слетелись вороны, чтобы посмотреть на чужаков, и стража — молчаливая и гордая смотрела сверху на эламцев, тогда и был окончен переход. К радости одних, к тревожному опасению других.
Стены не то что были высокими, они уходили под небеса и ничего не различить за ними, кроме верхушки далёкой центральной башни, затерянной как фонарь в туманную ночь. Стены были гладкими, такие, что и не зацепишься как ни старайся. И широкие, две повозки могли не разворачиваясь ехать бок о бок. Никакая катапульта не прошибла бы в этих стенах дыру с одного разу. Они возвышались крепкие и старые, как и сам Алфар.
Великий город. Город-мир. Ему не было видно ни конца, ни края. Настолько он ширился от края до края. Грозное развевалось на ветру алое знамя: меч, обвитый тонкой прозрачной лентой.
Протрубили и люди замерли. Принялись напряжённо всматриваться вверх. Когда послышался сильный скрежет и стали разъезжаться в стороны массивные ворота. Из дымки показалась стража в алых доспехах, с алыми шлемами, с золотыми узорами. Выстроившись в два ряда и образовав живой коридор, стража Алфара одним быстрым движением выхватила мечи и направила их к земле, в знак мира. Тусклое солнце заиграло на клинках, точно сделанных из золота. Лица воинов оставались гордыми и непроницаемыми.
Трубный зов эхом пронесся над головами. Первое, что бросалось в глаза — это постройки из грубого камня. Второе — холодность. Здесь во всём был холод: в свете затянутого пеленой солнца, в сыром небе, в суровых, привыкших ко всему лицах и словах.
— Откуда? — Женщина, облачённая с ног до головы в обмундирование, выделялась алой мантией поверх доспехов. Собранные в хвост волосы рассыпались над шлемом тёмной волной. В глазах царила сталь.
— Из Элама, — другая женщина, пришедшая из далёких земель, поёжилась под этим испытывающим взглядом.
— Причина прибытия?