— Разве у благородных героев могут быть имена? И зачем тебе имя?
Вернулась музыка. Розали почувствовала холодный и острый край стойки, высокий бокал в руке, уже четвертый или пятый за вечер. Машинально глотнула.
«Мулатка» нагрелась от ее ладони. Она быстро зажмурила глаза и мотнула головой, выныривая из какой-то черной дыры, космического Мальстрима. Как будто существовало в психологии и психиатрии такое явление, как "ложная память"… А ей, после "колодца призраков", определенно, нужен был психиатр.
— Я буду повторять твое имя как молитву всякий раз, когда положение покажется мне безнадежным.
На этот раз голос не подвел ее.
— Пощади, — он улыбнулся так, что она невольно улыбнулась в ответ, — не терплю ни молитв, ни проклятий.
Как легко оказалось шагнуть вперед и положить ладонь на его плечо. А потом закрыть глаза и довериться музыке и рукам — жестким, как дерево, но необыкновенно бережным. И позволить лжи, мечте и воспоминаниям смешаться в коктейль, еще более убийственный, чем «Мулатка»…
Горизонт покачивался перед глазами неутомимо, как метроном. И временами даже казалось, что, сквозь рев мотора, он слышит тихое «тик-так». Это время напоминало ему, что конечно, и что сейчас его осталось совсем мало.
Напоминать не было нужды — он помнил. Он торопился, выжимая из «Харли» все, на что была способна могучая машина, и даже больше. Если бы мотоцикл был конем, то в конце такого пути он непременно издох бы от перенапряжения.
Впрочем, стальное сердце тоже начинало уставать. Обостренным чутьем старого байкера он чувствовал нарастающую вибрацию, нехорошую вибрацию, напоминающую первые такты "танца с саблями", двигатель пошел вразнос. Наверное, стоило остановиться у ближайшего шлагбаума и перебрать его как следует, это было самым разумным решением, но неумолимое внутреннее «тик-так», гнало его вперед. Он откуда-то знал совершенно точно, что останавливаться и возиться с мотором у него нет времени. Шлагбаумы взлетали перед ним, как испуганные птицы, едва завидев впереди черную точку, заслышав трудный рев мотора, техслужба козыряла и махала вперед: "проезжай, мол, никаких претензий"… И жаркого дыхания за спиной он не слышал. Впервые в его жизни, а возможно и впервые со дня сотворения мира Гончие Смерти действительно приостановили свой бег. И его гнал вперед не страх перед смертью, а имя — мысль, имя — надежда.
То, что он издали принял за нахохлившуюся ворону на камне, стремительно приблизилось, мелькнуло и вновь отдалилось, он едва успел вдарить по тормозам. В воздухе повис мерзкий звук и запах паленой резины. Он опустил ногу на асфальт не слезая с седла.
— Слушай, а твой самолет еще и ездить может…
Человечек возник перед колесом почти сразу, резко смеясь острой лохматой мордочкой и демонстрируя мелкие зубы. Глаза — круглые бусинки — глядели настороженно и хитро.
— Здравствуй, Кузя, — сдержанно ответил он, — я ждал тебя километров через 200 дальше по ТРАССЕ.
— Тебе сейчас в Халибад, — Кузя сморщился всем лицом, даже тощей бородкой, — имей в виду — городок маленький, но… хитрый.
— Что значит «хитрый»?
Кузя придвинулся ближе, и мотоциклист напряг всю волю, чтобы не дернуться назад. Было в маленьком посланце что-то удивительно грязное и отвратное.
— «Хитрый» значит хитрый, — буркнул он, шаря по куртке мотоциклиста беспокойными глазками, — это значит, что тебе придется держать глаза и уши открытыми, а рот на замке. И если услышишь шаги за спиной — лучше сразу поворачивайся…
— Как я ее найду? — нетерпеливо перебил мотоциклист, не решаясь назвать имя.
Кузя порылся за пазухой. Только сейчас спешащий рассмотрел, что посланец одет в огромную клетчатую рубаху, размеров на десять больше нужного и старые джинсы, обрезанные по колено. Он ощерился, что, видимо, означало любезную улыбку, и протянул грязную визитку. Поборов брезгливость человек взял в руки весточку от Динзиля, вот уж от кого, право же, не стоило получать писем, и прочел: "Холдинговая компания «Леда». Дочернее предприятие «Козерог», адреса филиалов: Мешхара, Халибад, Санджапур… Телефон для справок…
— Что это? — потребовал он.
— Откуда я знаю? — удивился Кузя, — мне дали, я взял. Я — почтовый голубь. Спрашивай хозяина…
— Надо будет — спрошу, — ответил он. И не было в голосе его никакой угрозы, но Кузя отшатнулся, словно получил прямой удар в зубы. И пропал, словно привиделся. И черт с ним — человек сунул визитку в карман и оттолкнул ногой асфальт.
И пока летели под колеса разогретые солнцем, серые километры, пока с треском разрывался перед ним раскаленный воздух, он чувствовал, как рев мотора становиться тише, тело — легче и отступает сон-кошмар, где он так боялся куда-то не успеть…
Розали проснулась поздно. В комнате висела душная жара, Солнце, должно быть, уже добралось до самого шпиля, щекочущие лучи его с трудом пробивались сквозь плотно задернутые, выгоревшие шторы. Она села — панцирная сетка жалобно скрипнула, обтерла лицо и шею простыней. Волосы слиплись от пота, голова кружилась, а во рту было сухо, как в Сахаре. В принципе, она ненавидела пьянство, и от души презирала людей, топивших свои проблемы в стакане. Но иногда на нее вдруг накатывало необоримое желание нагрузиться до зеленых чертей, причем такой реактивной смесью, чтобы память отшибло напрочь, а чувства — по меньшей мере наполовину, а если повезет, то и на две трети.
Вчерашний вечер, по ее собственной классификации, был суперудачным — вместо вечера в памяти зиял провал размером с Море Ясности. Она встала — земля покачивалась, но держала. Заправлять кровать не было никаких сил — ни физических, ни моральных. Розали попыталась отдернуть занавеску. Слабые «крокодилы» защелкали, и плотный шелк накрыл ее как паранджа, какие все еще носили пожилые женщины здесь, в Халибаде и в соседней Мешхаре. Свет обрушился на нее, как лавина, небо с размаху ударило по глазам…
Сунуть гудящую голову в раковину под струю холодной воды, обтереться мокрым полотенцем и влезть в дежурные брюки и блузу — было делом одной минуты, но она провозилась целых десять, и все это время усиленно занималась самобичеванием.
В комнате царил настоящий "закат Европы вручную". Розали потянулась, со вкусом зевнула, и подумала, что у одиночества есть и положительные стороны — не надо никому доказывать, какая она домовитая хозяйка. Аккуратно закрыв дверь на два с половиной оборота и, испытывая злорадное, почти мазохистское удовольствие от бесполезной процедуры, она повесила ключ на гвоздик, вбитый тут же, рядом с дверью. И вышла.
На улице было немного прохладнее. Легкий, почти неощутимый ветерок не освежал, но все-таки давал дышать. Одуряюще пахло дикой смесью цветущих роз и лаврового листа. Первое время ее чуть наизнанку не выворачивало от такой комбинации, потом ничего — привыкла. Дай человеку время — и он привыкнет ко всему… или почти ко всему. Над входом в гостиницу слабо трепыхался ярко желтый флаг Халибада с огромной черной птицей посредине. Из распахнутой форточки хрипел — надрывался магнитофон:
"Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи.
Я отправлюсь за тобой,
что бы путь мне не пророчил,
Я приду туда где ты нарисуешь в небе солнце, Где разбитые мечты Обретают снова силу высоты"…
— Мисс Логан!
Она обернулась. Ее окликнул давешний знакомый в потрепанной «болотного» цвета майке и «хаки», закатанных до колен. Очки он снял, и глядя на нее против солнца близоруко щурился. Светлые волосы были мокрыми, майка потемнела от пота. Дышал он ровно, но как-то слишком глубоко, и Розали взглянула на него с уважением. И подумала, что сама под расстрелом не стала бы делать зарядку на такой жаре.
— Вы сегодня выходная? — спросил он, подходя.
— Что-то вроде этого, — она пожала плечами, — Вчера Боря автобус доломал. Сейчас чинит. Жалко, конечно, да и хозяину не понравится, но я даже не расстроилась. Раз в неделю выходной должен быть. А сегодня — праздник, туристам хватит развлечений и без моих «экспресс-лекций». Так что у вас свободный тур по местам боевой славы, ленинским и злачным.
Он ответил мимолетной улыбкой, достал из заднего кармана очки, одел. И сразу стал похож на себя — вчерашнего: смесь любопытства и самоиронии.
Подбородком он указал на нависавшую над городом громаду Шлосс-Адлера:
— А почему туристов внутрь не пускают?
— Замок очень старый. 800 лет и, фактически, ни разу не реставрировался. Сейчас от него мало что осталось, а то, что осталось — в аварийном состоянии. Хуже. В катастрофическом. В среднем раз в 5–7 лет обязательно случаются обвалы. Бывает, и люди гибнут. В основном — мальчишки. От них же никакими заборами не отгородишься. Для них это — дело чести, побывать в подземельях замка и оставить свой автограф на стене. Чего там только не понаписано: от банального "здесь был Миша" до цитат Ницше и доктора Геббельса.
— Вы бываете там, Розали? Часто?
Она хмыкнула:
— Набиваетесь на внепрограммную экскурсию?
— Набиваюсь, — с улыбкой подтвердил он.
— А я вам разве не сказала, что это очень опасно?
— Роз, — он замялся, — возможно, я и не выгляжу «суперкрутым», но я мало чего боюсь. Так уж получилось, я в этом не виноват… Жизнь приучила…
Она впервые внимательно оглядела нового знакомого. В книге он записался как Павел Корзун. Инженер-электронщик. Зрение посадил не иначе — за компьютером… Ежедневная зарядка, рельефные мускулы, видавшие виды теннисные туфли и спокойный, упрямый взгляд за стеклами очков…
— Постарайтесь остаться в живых, — сказала она со вздохом, — иначе меня посадят. И не в подземелья Шлосс-Адлера, а гораздо севернее.