Он машинально погладил ладонью приклад карабина.
- Стоять на месте! - крикнул он, - иначе - стреляю.
- Да ты что, мужик, - донеслось из тьмы, - с ума сошел?
Это не люди, думал он, не может быть. Тут кроме нас нет людей. Только мандрагоры...
- Не подходи!
- Да мы пришли сети проверить, дурень, - сказал голос из тьмы, - прилив-то сходит.
А вдруг все-таки люди, думал он, вот было бы хорошо... Нет, теперь нельзя вместе, нужно поодиночке, вместе никто не выживет, пятеро, шестеро - уже много.
- Откуда вы? - крикнул он в колеблющийся воздух.
- Да тут неподалеку. А вы?
- Тоже.
Он помолчал, раздумывая, потом сказал:
- Все равно. Не подходи. И не кричи так - приманишь. Пойдешь обратно - иди выше кромки прилива. Мы, если что, выйдем по следам.
- А если ты - мандрагор? Пойдешь за нами, а мы выведем тебя прямо к поселку, так получается?
- Ну, так какого тогда ты вообще со мной разговаривал? Иди себе откуда пришел...
- Да я...
Девочка вновь завизжала, голос из тьмы потонул в этом крике.
Он почувствовал, что теряет остатки рассудка.
И тут увидел темный силуэт совсем близко. За камнями. Он вырос внезапно, и теперь покачивался в слабо светящемся воздухе.
Значит, подумал он, пока один меня отвлекал... Что же это делается!
- Ян! - к воплю девочки прибавился пронзительный крик Фей.
Он обернулся и навскидку, не целясь, выстрелил, ощущая, как бьет в плечо приклад. Темная фигура вздрогнула, заколебалась, ее окутало облачко тумана - он угодил в спорангий. Он упал за обломок скалы, недостижимый для оседающих спор, потом, уже оттуда, лежа, выстрелил вновь - на голос. И еще раз - на слабый шорох в камнях. Едкий, пронзительный вой оборвался почти сразу, но ему казалось, что он все еще звенит в ушах.
Потому, что наступила тишина.
Он поднялся, выплевывая песок и осторожно выглянул из-за скалы.
Поднимался ветер. Слышно было, как тоненько свистит песок, пересыпаясь в расщелинах.
Он откашлялся.
- Мандрагоры, - хрипло сказал он, - всего-навсего мандрагоры...
- Ян... - всхлипнула Фей.
- Ты как?
Она не ответила, но он видел, как она поднимается на колени, все еще прижимая к себе девочку - падая, Фей закрыла ее своим телом.
Глупость, подумал он, упади на нее споры, это не помогло бы.
Он вздохнул.
- Вот оно, значит, как, - сказал он в темноту. Он чувствовал, что у него трясется нижняя губа, прикусил ее, попытался поправить ремень карабина и понял, что руки тоже трясутся.
- Как мы ее назовем, Ян?
- Что?
- Ну, как-то же надо...
- Да как хочешь...
- Если бы не она...
- Да.
Он неопределенно повел плечом, потом понял, что Фей его не видит.
- Идите... Идите в пещеру. Если завалить камнем... тогда до нас никто не доберется. Никто.
- А... утром?
- Утром посмотрим.
Он сидел, привалившись к стене расщелины, глядя во мрак. Нужно посмотреть те сети, думал он, наверняка что-то занесло туда при отливе. И наладить коптильню. Вон, сколько водорослей вдоль кромки. Если их высушить... Горят они паршиво, но все же горят, а из самых мягких можно сделать что-то вроде матраса. И выпарить соль из морской воды, и поставить росяные ловушки, а там, дальше... там посмотрим...
Он закрыл глаза и впервые с прошлой ночи почувствовал, как текут по щекам слезы, смывая жжение под веками, как тупая боль, засевшая в груди, становится сначала острой, почти невыносимой, а потом ослабевает, растворяется, растворяется, уходит...
Теплая ручка скользнула ему в руку. Он сжал ее отчаянным, судорожным движением, порывисто вздохнул и провалился в небытие.
Я еще маленькая. Я нашла своих маму и папу. Они меня любят. И дают мне воды. И я буду жить с ними, и не умру от жажды. Воды ведь совсем нету. Я искала... Так одиноко скитаться по берегу одной. А папа умный. Он умеет добывать воду из таких штук, которые он закапывает в песок. Они сначала пустые, а потом там появляется вода. Я не знаю, как это получается. Я буду жить с ними, и они будут давать мне воду и я буду расти.
А потом, совсем скоро, когда я стану большая, я спою маме песню и она сделает что-то такое, от чего мы останемся совсем одни, но зато у меня появится еда. Потому что я расту. Мне нужно есть. А потом я совсем вырасту и останусь совсем одна, но это уже неважно, потому что я буду меняться, я оплету маму нежно-нежно, и она станет частью меня. Но я думаю, она не будет против. Потому что я ее люблю.
Никто чужой не отберет у меня мою воду.
Интересно, как это так получается, что воды в этих штуках сначала совсем нет, а потом она появляется? Надо об этом хорошенько подумать...