- Ну, что вы, мистер Андерсон. Простейшая операция.
Святая ложь! Но я чуть ею не подавился, и оставила она горький привкус вины.
- Замечательно, ну, замечательно! Спасибо, мистер Хэрриот!
Он нагнулся к собаке и покатал прядку шерсти между пальцами. И что это у него за привычка?
- Так ты по воздуху летала, Венерочка? - рассеянно пробормотал он.
У меня по коже побежали мурашки.
- А как... а почему вы так подумали?
Он поднял на меня глаза - большие таинственно-глубокие глаза.
- Ну-у... Сдается мне, будто ей кажется, что она во сне летала. Такое вот у меня ощущение.
Допивать чай я отправился в некоторой задумчивости. Летала... летала...
Две недели спустя я вновь уселся в кресло Джоша и стиснул зубы в ожидании пытки. К моему вящему ужасу он сразу взял беспощадную машинку, хотя обычно начинал с ножниц и постепенно переходил от скверного к худшему. На этот раз он прямо вверг меня в пучину страданий.
Пытаясь заглушить боль, я начал разговор в несколько истерическом тоне.
- Как... ой!.. поживает Венера?
- Отлично, - Джош нежно улыбнулся мне в зеркале. - Какой была до этого случая, такой и осталась.
- Ну... о-ох-а-а-а... я никаких осложнений и не ожидал. Пустяк... а-о-а... я же сразу сказал.
Неподражаемым движением кисти Джош выдрал еще пучочек.
- Самое то главное, мистер Хэрриот, в том, чтобы своему ветеринару верить. Я ведь знал, что наша собачка в умелых руках.
- Э... благодарю вас, мистер Андерсон... ай-е-е... очень лестно это слышать. - Мне действительно было приятно, однако ощущение виноватости не исчезало.
Весело болтать, созерцая в зеркале собственные гримасы, не так уж легко, и я попробовал сосредоточиться на чем-нибудь еще - прием, которым я пользуюсь у зубного врача, хотя и без особого успеха. Тем не менее, пока машинка маленького парикмахера продолжала выдирать клок за клоком, я усердно прикидывал, чем мне в первую очередь следовало бы заняться в саду. Газоны давно необходимо подстричь, и надо выбрать часок на прополку. Я уже взвешивал, не пора ли дать подкормку помидорам, когда Джош положил машинку и взял ножницы.
Я вздохнул с облегчением - самое страшное миновало, а к тому же, кто знает, может быть, на этот раз он наточил ножницы... Мои мысли вновь сосредоточились на увлекательной проблеме помидоров, как вдруг голос Джоша вернул меня к действительности.
- Мистер Хэрриот... - Он потирал пальцами прядку моих волос. - Я вот тоже люблю возиться в саду.
Я чуть не выпрыгнул из кресла.
- Поразительно! Я как раз думал про свой сад.
- Так я же знаю. - Устремив глаза в бесконечность, он продолжал теребить злополучную прядку. Они через волосы проходят.
- А?
- Ну, мысли ваши. Ко мне. Через ваши волосы.
- Что?!
- Ну, да. Сами сообразите: волосы-то корнями вам в голову уходят, ну и впитывают что-то из мозга, да мне и передают.
- Вы меня разыгрываете! - Я расхохотался, но как-то неуверенно.
Джош помотал головой.
- Не разыгрываю, мистер Хэрриот, и не шучу. Я этим ремеслом без малого сорок лет занимаюсь, и счет таким случаям потерял. У вас глаза бы на лоб полезли, расскажи я вам, какие иной раз мысли ловятся. Язык не поворачивается повторить, уж поверьте.
Я по уши ушел в простыню. Чепуха, абсолютный вздор! От боли начинаешь вслух бормотать, сам того не замечая... Но как бы то ни было, я принял твердое решение никогда во время стрижки не вспоминать, как я вытаскивал косточку из зубов Венеры.
14
1 ноября 1961 года
Проснувшись утром, я обнаружил, что все вокруг хранит удивительную неподвижность. У меня вырвался вздох облегчения: ведь, когда я засыпал, меня, как и в предыдущие ночи, швыряло по койке, точно тряпичную куклу.
Выйдя на палубу, я увидел, что мы стоим на якоре не то в устье реки, не то в узком заливе. Передо мной, рукой подать, лежал русский порт Клайпеда.
Да, тут было тихо - лишь легкая зыбь чуть покачивала судно, но в полумиле позади нас огромные валы обрушивались и обрушивались на бетонные стены, ограждающие вход в порт.
Капитан - бледный и небритый - рассказал мне, чего ему стоило провести "Ирис" между ними. Он несколько раз тщетно подавал сигналы, запрашивая лоцмана, и в конце концов решил войти в порт сам. В темноте, в незнакомых водах, в шторм - да, это потребовало от него полного напряжения сил.
Теперь же, объяснил он, мы ждем лоцмана, который проведет нас между гигантскими бетонными волноломами к причалу. Вскоре появился и лоцман - невысокий, с щетинистым подбородком в удивительно русского вида пальто (размера на два больше, чем требовалось) и огромной кепке.
Он, видимо, нервничал: ни секунды не стоял на месте, повертывался то туда, то сюда или вдруг бросался к поручням и заглядывал за борт. Команды, к моему удивлению, он подавал поанглийски, но выговаривал их с русским акцентом, а могучий датчанин у штурвала повторял их в датском ключе.
На самом носу стояли, всматриваясь в воду, помощник и матросы. Они что-то сигналили на мостик - то ли определяя глубину, то ли предупреждая о каких-то препятствиях.
Моему неискушенному взгляду представлялось, что капитан ведет судно самостоятельно. Он сохранял обычное сдержанное спокойствие и, когда мы приближались к другим судам или волнолому, произносил негромко:
- Не дать ли задний ход, мистер лоцман?
И тут же:
- Право руля, мистер лоцман?
А кепка металась по мостику с панической быстротой.
Берега эстуария густо заросли соснами. Впереди виднелись жилые дома, а ближе портовые краны и причалы.
Но вот мы встали у стенки, я с жадным любопытством оглядел пристань и встретился взглядом с молодым русским солдатом, который с напарником занял пост у трапа "Ирис". Насколько я мог судить, такая же пара охраняла трапы остальных судов у причала.
У всех за плечом висел автомат, все были в длинных зеленоватых плащах, сапогах и меховых шапках с завязанными на макушке ушами.