Удивило их всех и обычное время школьных занятий в Англии. У них, сообщила мне Китти, младшие дети учатся с половины девятого до половины третьего, а старшие - с половины третьего до половины восьмого. Учеников в классе около тридцати, изучают они все математические дисциплины, родной язык, физику, химию, биологию, историю. Основной иностранный язык в этой школе английский, но преподается в ней и немецкий, французскому и латыни у них не учат.
Мне удалось вставить вопрос о спорте:
- А игры у вас в программе есть?
Китти подняла ладони и засмеялась.
- А как же! Наиболее популярен волейбол, ну, а потом плавание, хоккей, коньки, футбол, гимнастика... Кроме того, внешкольные занятия. У нас есть много детских клубов.
Тут блюстители закона и порядка, видя, что учительницы разговаривают со мной оживленно и дружески, видимо, пришли к заключению, что я достаточно безобиден, и удалились. После этого беседа стала еще непринужденней и вопросы сыпались градом.
- А закон божий вы преподаете? - поинтересовался я. Естественно, я знал, что нет, но мне хотелось узнать, как они ответят.
На всех лицах мелькнули улыбки снисходительной жалости, а высокая брюнетка саркастически усмехнулась, и Китти перевела мне ее вопрос.
- А дарвинизм у вас тоже преподают?
Я кивнул.
- Да И закон божий, и эволюцию, и научные теории происхождения мира.
Это их явно озадачило.
Разговор перешел на отношение к религии. Насколько я понял, у них это личное дело каждого, и, кто хочет, может ходить в церковь. Религия не запрещена, и специальных антирелигиозных уроков в программе нет. Видимо, по их мнению, она должна потихоньку отмереть сама собой. В Клайпеде три церкви, но в других городах с таким же населением их бывает и больше.
Учительницы посочувствовали мне: в Англии же такая страшная безработица и нищета! У меня создалось впечатление, что, по их убеждению, я приехал из страны всеобщего голода и бесплатного благотворительного супа. Когда я сказал, что жизненный уровень английских трудящихся растет и у многих есть собственные машины, они поглядели на меня с искренним недоверием, как на распространителя капиталистической пропаганды.
Но я их особенно не виню: они нет-нет да скашивали глаза на мой обтрепанный макинтош, на отвисающие карманы, на пуговицы с голубыми хвостиками ниток. Уж если это квалифицироаанныи английский специалист, так в чем тогда ходят простые английские труженики?
- Но жизненный уровень учителей у вас ниже, чем у нас, заметила одна из моих собеседниц.
Что я мог ответить? Одеты они все были прекрасно и, видимо, преуспевали. У меня сложилось впечатление, что быть учителем в России - очень престижно.
- А что такое "экзамен для одиннадцатилетних"?
Я попытался объяснить в силу своих возможностей, как в этом возрасте школьникам устраивается проверка на уровень развития умственных способностей, чтобы определить, какой тип образования подходит каждому. Вот уж тут они меня хорошо поджарили! В хор женских голосов, как басовая нота органа, ворвался звучный голос заместителя директора:
- Распределять детей по способностям, как вы говорите, не имеет ни малейшего смысла! - Он явно был человеком с твердыми позициями.
Я повернулся к нему.
- А у вас все категории учатся в одном классе?
Китти перевела его ответ.
- У нас все дети - способные! - Сказано это было с глубоким убеждением и абсолютной серьезностью.
Из дальнейшего разговора я узнал, что в университеты поступает очень большой процент выпускников и что для повышения образования весьма популярны вечерние учебные заведения. Собственно говоря, многие русские именно таким способом заканчивают школу, а затем университет или институт.
Заместитель директора разразился новым залпом русских слов, который в переводе оказался суровой критикой системы частного образования в Англии. Он принялся доказывать, что настоящее образование там доступно только детям богачей. Когда же я возразил, что университетские стипендии обеспечивают возможность получить высшее образование любому человеку, каким бы ни было его финансовое положение, он только презрительно сощурился. Полагаю, я его не переубедил.
Так или иначе, но разговор в целом получиюя удивительно приятным мы смеялись, шутили, спорили, возражали, соглашались, и я готов был просидеть там хоть до вечера, но капитан все чаще поглядывал на часы. Ему не терпелось вернуться к себе на судно. Бедняга! Как он, наверное, молил бога избавить его в будущем от таких ветеринаров!
Мы попрощались самым дружеским образом - смех, рукопожатия... Даже заместитель директора заметно оттаял: он вежливо проводил нас до дверей, с улыбкой, смягчавшей тяжелое лицо, пожал нам руки, поклонился и помахал вслед.
А на судне меня ждали неприятности. Со мной желала поговорить какая-то женщина насколько я понял, комиссар с государственной фермы.
Росту в ней оказалось за шесть футов, и сложена она была соответственно. С грубоватого лица на меня из-под черного берета сверху вниз холодно смотрели сердитые глаза. Несомненно, спуску давать мне она не собиралась.
По-английски она не говорила, но тем не менее сразу перешла к делу.
- Акха-кха-кха? - Хотя другие русские недурно изображали овечий кашель, басистые звуки, вырвавшиеся из глубин могучей грудной клетки, далеко превзошли их усилия.
Я в очередной раз пожал плечами и улыбнулся бессмысленной улыбкой, но на нее этот прием не подействовал. Она зажала мое плечо в стальных клещах и без малейшего усилия потащила меня в трюм, где укоризненно ткнула пальцем в линкольнов и несколько раз покашляла. Я отвечал разуверительными улыбками, которые совсем меня вымотали.
У нее в руке появился термометр. Тоже ветеринар? Нет, вчерашняя толстушка понравилась мне куда больше! Этой помощники не требовались: она прижимала очередную овцу к перегородке огромным коленом, как щеночка. Температура у всех оказалась нормальной, но терпение великанши явно истощалось. Расхаживая между загончиками, она несколько раз наталкивалась на меня и даже не замечала, как я отлетал к перегородке, хотя я мужчина плотного сложения да и ростом не так уж мал. Мне пришло в голову, что, сойдись мы на ринге в боксерских перчатках, я и одного раунда не продержался бы.
В конце концов она извлекла из кармана маленький русско-английский словарь и обрушила на меня град неудобопонятных слов. Кое-как я уловил что-то о бронхите, но тут она перешла на гневное бормотание, как будто забыв про меня, и я поторопился ускользнуть к себе в каюту.
Я уже собирался нырнуть в нее, но тут из камбуза выглянул Нильсен.
- Вы пропустили обед, мистер Хэрриот. Вам было трудно, у вас усталый вид. Погодите! - Он поднял ладонь. - Я что-нибудь для вас приготовлю.
Стоя на пороге тесной каморки, я смотрел, как он отрезал ломоть ржаного хлеба и принялся нарубать тоненькие кусочки вырезки. Движения его были точными, огромный нож сверкал как молния. Затем он настрогал репчатого лука, а когда колечки совсем закрыли разложенное по ломтю мясо, залил всю груду сырым яйцом. Посолив и поперчив, он гордо протянул мне свое творение.
- Говядина по-татарски! - торжественно провозгласил он. Кушайте, мистер Хэрриот. Вам сразу станет легче.
Я попятился. Есть этот ужас? Сырое мясо, сырое яйцо... Немыслимо. Я отчаянно подыскивал предлог отказаться, но меня парализовало сияющее лицо Нильсена. Он же мой друг, камбузный гений, и думает только о том, как бы подкрепить меня в час моей нужды. Будь что будет, но сказать "нет" у меня не достанет духа.
Собрав все мужество, я поблагодарил его, ухватил нагруженный ломоть и с отчаянной решимостью впился в него зубами. Постараюсь не дышать и проглочу, не распробовав... Но кусок оказался слишком большим, я во всей полноте ощутил его вкус... Какая прелесть!
Кок сиял все больше, наблюдая изумление на моем лице. Но затем он, вероятно, уловил в моих глазах какую-то тень сомнения, потому что с тревогой положил ладонь мне на плечо.
- Прибавить щепоточку перца?
Продолжая жевать, я несколько секунд смотрел на него, а затем вынес свой приговор:
- Пожалуй... да... пожалуй, чуть-чуть.
Он помахал перечницей над ломтем с его грузом и, пока я расправлялся с экзотическим яством, следил за мной с неописуемым восторгом. Нет, он не посрамил свой талант!
"Юбберген" освободил причал около восьми, когда уже совсем стемнело. Мы тотчас заняли его место, и выгрузка началась. Подали вагоны, гигантский кран установил сходни, и моих бедных овечек погнали по ним.
Я прожил с ними буквально бок о бок шесть суток, и, хотя знал, что таким породистым аристократам обеспечен самый лучший уход, у меня защемило сердце. А красавицы ромни-марш с головами плюшевых мишек все трусили в слепящем свете прожекторов и скрывались в темном нутре вагонов. Двери задвинулись, и мне стало не по себе. Они привыкли к зеленым лугам Кента. Что то ждет их впереди?
По пристани сновали русские грузчики в черных плащах, выкатывая из тьмы вагоны на освещенный участок. Мой верный помощник Раун, которому все вокруг были по плечо, метался по сходням, подгоняя овец и сияя золотой шевелюрой.