- У него все еще неладно с ногой? - спросил я.
- Она-то зажила. Теперь у него с головой непорядок.
- С головой?
- Ну да. Все из стороны в сторону ее дергает. Приезжайте-ка.
Похожа было на экзему ушной раковины, и я, увидев, как Фред болезненно вертит головой, уже не сомневался в правильности своего диагноза. Но уши оказались совершенно чистыми.
Милейшему коту словно бы нравилось, что его осматривают, и, пока я исследовал его зубы, небо, глаза и ноздри, басистое мурлыканье достигло раскатистого крещендо. Нигде ничего. Но ведь должна же быть какая-то причина!
Мои пальцы, прощупывая и прощупывая черную шерсть, спустились на шею, и тут мурлыканье перебилось пронзительным "мяу"!
- А! - сказал я и взял ножницы. На стол посыпались длин ные прядки, обнажилась кожа - и мне чуть не стало дурно. Я уставился на узенький поперечный разрез, точной такой же, какой я видел три недели назад.
Господи! На шее!
Крючок, пинцет - и через две секунды над краем ранки приподнялась знакомая коричневая полоска. Щелкнули ножницы, я извлек ее наружу целиком и тупо пробормотал:
- Опять резинка...
- На шее?
- Да. Боюсь, на этот раз кто-то решил свести с ним счеты.
Он провел пальцем сосиской по пушистому боку, и Фред восторженно об него потерся.
- Кто же бы это мог быть?
Я пожал плечами.
- Не угадаешь. Жестокое обращение с животными полиция всегда берет на заметку, но виновник должен быть пойман на месте преступления.
Возможно, он, как и я, прикидывал, когда ждать следующего покушения, но больше никто на Фреде резинок не затягивал. Шея зажила очень быстро, и почти год я его не видел. А потом, когда я возвращался с утренних вызовов, меня на пороге встретила Хелен.
- Джим, только что звонил мистер Барнетт. Просит тебя приехать немедленно. Он думает, что его кота отравили.
Новое покушение на этого милягу - но через столь долгий срок? Концы с концами не сходились. Я почти вбежал в контору Уолта Барнетта, не зная, что и предположить.
Фред был совсем не такой, каким он мне помнился. И не восседал среди бумаг на хозяйском столе, а скорчился на измятых газетах в углу. При моем появлении он даже не приподнял головы, но когда я нагнулся над ним, он кашлянул и из его рта на газету выплеснулась желтоватая жидкость. Вокруг подсыхали лужицы поноса, тоже желтоватые.
Уолт Барнетт, сдавленный креслом, буркнул, не выпуская изо рта сигарету.
- Отравили его? Подсыпали ему чего-то?
- Не исключено. - Я смотрел, как Фред медленно побрел к блюдцу с молоком и скорчился чад ним в той же позе. Лакать он не стал и только смотрел на молоко неподвижными глазами. Все это было мне так мучительно знакомо. Нет, тут, пожалуй, не отрава, тут хуже.
- Так или не так? - сказал Уолт Барнетт. - Опять его убить хотели?
- Не знаю...
Я измерил температуру - нет, он не замурлыкал, как прежде, не потерся о мою руку. Слишком глубокой была его апатия.
Термометр показал 40,5ь. Я ощупал живот. Кишки, словно утолщенные шнуры, мышечный тонус отсутствует.
- А не отравили, так что это?
- Панлейкопения. Ошибка вряд ли возможна.
Он посмотрел на меня с недоумением.
- Ее еще называют кошачьей чумой. В Дарроуби сейчас настоящая вспышка. Я уже наблюдал несколько случаев, и симптомы Фреда очень типичны.
Уолт Барнетт взгромоздил могучее тело над столом, подошел к коту и провел указательным пальцем по его бесчувственной спине.
- Ну, пусть так. А вылечить вы его можете?
- Постараюсь, мистер Барнетт, но процент летальных исходов очень высок.
- Это что - почти все подыхают?
- К сожалению.
- Как же так? А я думал, вы теперь обзавелись всякими замечательными лекарствами.
- Совершенно верно. Но возбудитель - вирус, а на вирусы антибиотики не действуют.
- Ну, ладно. - Он выпрямился, хрипло отдуваясь, и вернулся на свое место. - Лечить-то вы его будете?
- Сейчас и начну.
Я ввел ему физиологический раствор против обезвоживания организма, дал антибиотики против патогенных микроорганизмов и завершил снотворным, чтобы снять рвоту. Но я знал, что все это - лишь дополнительные меры. С панлейкопенией, инфекционным гастроэнтеритом кошек, мне всегда не везло.
Навещал я Фреда каждое утро, и при первом же взгляде на него меня охватывало уныние. Он всегда лежал - либо съежившись над блюдечком с молоком, либо в корзиночке на столе - и не замечал ничего вокруг.
На уколы он не реагировал. У меня возникло ощущение, что я делаю инъекции трупу. На четвертый день состояние его резко ухудшилось.
- Завтра заеду, - сказал я на прощание, и Уолт Барнетт молча кивнул. На протяжении всех моих визитов он хранил каменную невозмутимость.
На следующий день я увидел привычную картину: грузный человек в кресле, коричневая шляпа сдвинута на затылок, к нижней губе прилипла сигарета. Кот в корзиночке на столе.
Фред не шевелился, и, еще подходя, я с тупой покорностью судьбе обнаружил, что он не дышит. Конечно, я прижал к его сердцу стетоскоп, послушал несколько секунд и выпрямился.
- Боюсь, он умер, мистер Барнетт.
Хмурое лицо не изменило выражение, рука медленно протянулась через стол и указательный палец привычным движением почесал черную шерсть. Затем плечи сгорбились, локти уперлись в стол, лицо спряталось в ладонях.