— Уж очень дружно эта гнусь выползла из своих бараков, — пробормотал центурион, — здесь явно ощущается организация.
— Надо быть безмозглым, чтобы не видеть, что за этим стоят козни христиан, пытающихся любой ценой сорвать строительство языческих, по их понятиям, храмов.
— Что ты предлагаешь, Саллюстий? — спросил инженер.
— Вы немедленно уведете легионеров и укроетесь с ними где-нибудь в роще. Ворвавшись на постамент, толпа уничтожит огненную машину и начнет приходить в себя. В этот момент я и мои коллеги обратимся к ней с увещаниями и угрозами; надеюсь, нам удастся овладеть положением. Только в этот момент, ибо позднее опьянение свободой и страх перед наказанием поведут толпу к новым целям. Самые отчаянные предложат захватить Гелиополис или даже идти на Библос. Кто знает, не выльется ли это в очередное восстание по всему побережью Сирии.
— Я не отдам машины.
— Я тоже, — заявил центурион.
— Безумцы, вы рискуете потерять все! К тому же разве нельзя построить другую машину?
Аргумент произвел впечатление. Топот многих тысяч босых ног нарастал, свет факелов прорвал тьму, казалось, над строительной площадкой восходило утро. Переглянувшись, инженер и центурион одновременно кивнули жрецу. Теперь, когда решение было принято, следовало действовать с предельной быстротой. Центурион передал приказ по цепи; через считанные минуты оборона была снята, когорта построилась и походным маршем двинулась по дороге в Библос, которая пока еще не была заблокирована рабами. Инженер кинулся к машине, чтобы увести Гелиобала и группу механиков, которые, как он заметил издалека, лихорадочно копошились вокруг двигателя.
— Бегите! — крикнул он, приближаясь. — Легионеры не будут вас защищать. — Только сейчас инженер увидел, что машина, правда без рабочих механизмов, была погружена на повозку. Гелиобал и двое его ближайших помощников с помощью канатов подвязывали отдельные ее части к высоким бортам; у инженера мелькнула мысль, что повозка готовилась заранее и специально предназначалась для транспортировки машины. Самым удивительным было то, что под котлом в большой медной жаровне пылал огонь, пар уже бежал по жилам машины, и все ее тело содрогалось, напоминая норовистого коня, который дрожит, фыркает, грызет удила, горя нетерпением пуститься вскачь.
Услышав приказ инженера, люди, которые трудились вокруг машины, побросали все и мгновенно рассыпались кто куда. Только Гелиобал и его подручные продолжали заниматься своим делом. Инженер не верил своим глазам и со злостью отшвырнул руку, которая легла ему на плечо. Между тем это был центурион, державший поводья лошадей.
— Ты слышишь меня, Гелиобал? — завопил инженер.
— Да, господин, — прозвучал ответ.
— Чего же ты медлишь? Машину не спасти. Мы построим другую.
— Нет, господин.
— Он сошел с ума, — сказал центурион. — Оставь его, едем, через три минуты толпа будет здесь.
Они вскочили на лошадей.
— Гелиобал! — крикнул инженер. — Я зову тебя в последний раз, еще можно спастись!
— Спасайся, господин мой, я тебя сейчас догоню.
Первые ряды рабов, уже взбирались на постамент храма. Инженер вслед за центурионом пустил коня в галоп. Только через несколько минут скачки до него вдруг дошел смысл последней реплики изобретателя. Сомнений быть не могло, несчастный действительно спятил. Он подтянул поводья и оглянулся.
Всю жизнь будет помнить инженер поразительное зрелище, развернувшееся перед ним на протяжении нескольких секунд. С торжествующим гиком неслись масса тел и полыхающее над ней зарево факелов к огнедышащей машине. Еще мгновение, и все будет кончено, от величайшего творения техники останется мертвая груда металла, а его создателя разорвут на куски. Инженер закрыл глаза и тут же открыл их, чтобы увидеть чудо. Неожиданно повозка с машиной тронулась с места и, набирая скорость, понеслась навстречу толпе. Вопль ужаса пронесся над Гелиополисом, когда рабы завидели мчавшийся им навстречу экипаж, громыхающий по плитам постамента и рассыпающий искры. Он двигался сам, без лошадей или буйволов, и было ясно как день, что движение это порождено некой силой божественного происхождения.
Кольцо рабов мгновенно распалось, задние ряды пустились наутек, а передние в панике бросились на землю, уткнулись головами в песок, чтобы укрыться от гнева Юпитера или Ваала — кто мог знать, какой именно бог решил явиться в облике машины? Когда повозка пронеслась мимо остолбеневшего инженера, он разглядел тяжелую фигуру Гелиобала, деловито подбрасывавшего в жаровню уголь. Инженер тронул коня. Лишь в 20 стадиях от Гелиополиса ему с центурионом удалось нагнать машину. Она мирно пыхтела у обочины, «на пару», как выразился Гелиобал, возившийся с треснутой задней осью повозки.
— Ты хотел удрать, чтобы одному завладеть машиной! — сказал центурион грозно, кладя руку на меч.
Изобретатель даже не обернулся к нему лицом.
— Будь у меня такие намерения, — холодно возразил он, — я бы просто прибавил огоньку.
И центурион замолчал. Самое странное, что он, видимо, пришел в хорошее расположение духа.
Дорогой Гелиобал рассказал, что, несмотря на запрет, начал разрабатывать идею соединения двигателя с колесницей. Немало бессонных ночей провел он над созданием механизма, передающего движение с вала на ось повозки. Ему удалось найти оригинальное решение для управлению ею. Инженер оценил его простоту и изящество, взявшись за рулевые рычаги, которые с помощью пружинной тяги позволяли разворачивать переднюю ось на четвертую часть окружности.
У Гелиобала была своя разведка в бараках: друзья-финикийцы предупреждали его о подпольной работе агитаторов и растущей враждебности к машине. Он понял, что надо торопиться, но не рискнул поделиться опасениями с инженером и решил готовиться втайне.
К счастью… Уместно ли употреблять это слово? Машину удалось спасти, но какой ценой. К инженеру вернулись невеселые мысли: как-то их встретят в Риме, если вообще удастся туда добраться? Пытаясь отвлечься, он приподнялся, взглянул поверх кормы. Море было покойно, след луны бежал за триерой, на востоке в предрассветных сумерках начинала очерчиваться холмистая линия италийского побережья.
Центурион тоже ворочался на своем неудобном ложе. В отличие от инженера он пребывал в приподнятом настроении. Правда, на секунду у него мелькнула мысль, что какой-то болван из генерального штаба вздумает обвинить его в дезертирстве и предать военному суду. На всякий случай он принял свои меры: отрядил гонцов к наместнику провинции и своему непосредственному воинскому начальнику — легату с туманными донесениями об «особых обстоятельствах, побудивших его во имя интересов великого Рима временно покинуть вверенный ему пост». С этой предосторожностью он с головой окунулся в авантюру.
Центурион с удовольствием припоминал их путешествие к берегу моря, особенно минуты, когда он взял на себя управление огненной колесницей. Они предпочли объехать Библос миль за тридцать и после недолгих поисков обнаружили небольшую гавань, где стояли на приколе несколько купеческих судов. Этот осел-инженер вздумал нанять одно из них, но хозяин, почувствовавший, что они спешат и вдобавок избегают встречи с местными властями, заломил сумасшедшую цену. Тогда центурион вынужден был взять дело в свои руки. Он объявил корабль реквизированным и велел воинам, которых взял с собой, связать судовладельца и бросить его в трюм. Когда инженер по доброте душевной вступился за прохвоста, центурион резонно возразил, что только так они смогут вернуть судно хозяину.
Забавно, что из кораблей, стоявших у причала, они предпочли самый дряхлый — триера была спущена на воду чуть ли не во времена Антония и Клеопатры. Но на этом настоял Гелиобал, и, когда объяснил почему, все они прониклись энтузиазмом. Изобретатель не собирался прибегать к веслам и парусам, он имел наготове проект соединения огненной машины с кораблем, а триера с ее низкой посадкой больше подходила для этой цели. Им понадобились целые две недели, чтобы изготовить и установить огромное лопастное колесо, наладить передаточный механизм. Зато как лихо пронеслись они на всех парах вдоль берега, повергнув ниц всех случайных зрителей очередного чуда. Центурион с удовольствием хмыкнул, вспоминая эпизоды их плавания к италийским берегам: встречу с военным кораблем, капитан которого приказал им остановиться и был посрамлен сверх меры, когда триера, издевательски описав вокруг него несколько окружностей, показала корму и молнией исчезла за линией горизонта; или переполох, поднявшийся в прибрежных селах Мелиты,[8] когда люди завидели огнедышащий корабль, стремительно мчащийся, почти летящий по волнам.
Честолюбивые мечты одолевали центуриона. Ему рисовались картины битвы, в которой участвовали десятки и сотни огненных колесниц, виды морского боя, где парусным и гребным судам вражеской стороны противостояли быстроходные и потому непобедимые машинные корабли римского флота. Всякий раз он повелевал войсками и переживал триумф, император вручал ему золотую фалеру[9] и возлагал на него лавровый венок. Впрочем, почему бы ему самому, владельцу огненной машины, не взобраться на Палантин?
Бодрствовал и Гелиобал. Забросив очередную порцию угля в жадную глотку своего детища, он прилег неподалеку и лениво наблюдал, как одна за другой гаснут звезды, погружаясь в серый свет дня. Мысль его блуждала в технических сферах, где он чувствовал себя волшебником. Почему бы не пристроить к делу молнию, думал он, разве все, что создано богами на этом свете, не предназначено быть использованным на благо человека? Потом перед ним мелькнула огненная машина, пристроенная на теле огромной птицы: двигатель заработал, медные крылья птицы вздрогнули и стали биться о землю, она медленно начала отрываться от земли и взмыла в небо.
Сквозь полудрему он услышал голоса и увидел двух солдат, несших стражу. Зачерпнув вина из бочки, стоявшей у борта, они вполголоса о чем-то переговаривались.
— Дрянное вино! — услышал Гелиобал. — Должно быть, в пифос попала морская вода.
— Так не пей, — возразил второй.
Гелиобал увидел, как легионер повернулся, собираясь выплеснуть вино, как его взгляд пал на машину. Финикиец почти физически ощутил шальную мысль, мелькнувшую в голове воина: «Поддам-ка я пару, как в термах». Но крикнуть и остановить безумца он уже не успел…
Небольшой отряд римских воинов; несших караул на острове Капреи,[10] наблюдал в то утро вспышку пламени примерно в десяти стадиях от берега. Затем волны донесли приглушенный шум взрыва.
— Звезда упала с неба, — заметил декурион, — здесь это случается часто.
Через несколько часов море вынесло на берег трупы и обломки триеры, среди которых были странные медные трубки, вызывавшие недоумение. А затем выплыл полуживой, обгоревший человек. Был он плотен, невысок ростом, с черной квадратной бородой и маленькими глазками, в которых застыло горе.
— Кто ты? — спросил декурион.
— Я почти бог, — ответил незнакомец. — Я создал огненную машину, которая может двигать колесницу по земле, корабль по морю, птицу по небу. — Декурион переглянулся со своим помощником.
— Ты наглый враль или сумасшедший, — сказал он.
— Я создал огненную машину, — упрямо повторил чернобородый.
— Так где же она?
— Взорвалась, утопив корабль. Погибли все: инженер, центурион, солдаты.
— Центурион? На борту был римский офицер?
— Да. И инженер.
— Наплевать на инженера. Ты признался, что твоя идиотская машина послужила причиной гибели корабля.