— На свою беду мы подобрали в лесу сборщика душ, — загробным голосом сказал старик. — Это сам чёрт во плоти, и кровь на его одеждах — это кровь Семенова с Мишкой.
Урванцев на миг решил, что старик лишился ума, поэтому говорит полную ахинею. Но, слушая стук своего собственного сердца, егерь расширившимися от ужаса глазами смотрел, как исхудавшее тело мужчины, от стужи превратившееся в белую ледышку, вдруг стало пучиться, расширяться во все стороны. Через минуту уже нельзя было сказать, что этот мужчина страдает истощением, потому что в свете лампы ясно различался гранитный рельеф отменных античных мышц. Кожа незнакомца потемнела, приобретя красивый золотистый загар мулата.
Федорыч отскочил в сторону как ошпаренный.
— Убей его! Стреляй ему в голову!
— Ты что, совсем ополоумел? — воскликнул Урванцев. — Я не буду в него стрелять!
Старик сплюнул и потянулся к печке, на которой лежала винтовка, но рука на полпути остановилась, потому что незнакомый мужчина издал слабый стон.
Урванцев, совсем ничего не понимающий от бредовых слов старика, подошел поближе.
— Уходите, — прошептал мужчина, угловатое лицо которого обрело румянец.
— Спокойно, мужик, мы не причиним тебе зла, — поднял обе руки Урванцев. — Лежи, тебе надо прийти в себя.
— Где я?
— На южном кордоне. Мы егеря.
— Уходите, — опять повторил мужчина.
Урванцев повернулся, чтобы посоветоваться с Федорычем, и увидел, что тот держит приклад у плеча и целится в незнакомца.
— Ты что творишь, старый! — взревел Урванцев. В один прыжок он оказался рядом со стариком и с силой отшвырнул его к стене. Но сделать это до выстрела он не успел — два разряда слились в один, и пули пронзили обнаженный торс человека.
Охнув, он свалился со скамьи и рухнул на пол, где, несмотря на тяжелые ранения, сразу же стал пытаться встать на ноги.
— Уходите же, люди! Уходите, если не хотите отдать души дьяволу!
Фраза, которую он произнес, начиналась шепотом, но кончилась нечеловеческим рыком, в котором была смешана боль от ран и ярость. Мужчина поднялся и распрямился во весь могучий рост.
Урванцев заметил, что никаких ран на его теле нет, хотя был уверен — пули попали точно в левый бок чуть ниже слепого ребра.
— Стреляй в него! — вопил Федорыч, который уже забыл о своей винтовке, выронил её из трясущихся рук.
Незнакомец поднял руки вверх и грозно зарычал. Свет в комнате померк, но тут же огонь в печи разбушевался не на шутку, грозясь вырваться наружу и спалить сторожку. Пламя в керосиновой лампе вытянулось в почти метровую пылающую струну.
Человек посмотрел на егерей. Если раньше в его взгляде было что-то осознанное, то теперь там поселился хищный зверь, готовый разорвать добычу. Зрачки в одно мгновение свернулись и исчезли, как сворачивается яичный белок, если бросить его в кипящую воду. Глаза без зрачков стали наливаться красным светом, и от них пошел слабый туман.
Урванцев поверил в слова старика о том, что человек, которого они нашли в тайге — демон. Сборщик душ. Исчадие Ада…
Раздался выстрел ружья. Затем ещё один. Егерь целился в голову.
Гонконг. На протяжении многих веков этот скалистый остров у берегов Китая служил пристанищем для пиратов, контрабандистов и преступников всех мастей. Лишь в 1841 году Великобритания колонизировала остров, чтобы спустя сто пятьдесят шесть лет отдать шикарный, совсем не похожий на Гонконг середины девятнадцатого века, остров КНР. Сянган, что по-китайски означает «благоухающая гавань», тем не менее, не превратился в оплот коммунистического режима, но получил статус автономии на целых пятьдесят лет. Возможно, это и спасло остров от неминуемого упадка вследствие прихода режима…
Гонконг — это город контрастов. Все, кто бывал там, дают именно такое определение городу. На фоне урбанистического ландшафта огромных свечей небоскребов раскинулись великолепные парки с густой растительностью, модные бутики и рестораны соседствуют с роскошными храмами и любопытными уголками, неизвестными большинству туристов. Помимо всего прочего Гонконг делится на несколько совершенно разных районов, непохожих один на другой, как непохожи меж собою небо и земля, вода и огонь, сталь и хрусталь…
На высочайшей вершине острова Гонконг — Пике Трэм — открывался неописуемой красоты вид на современный город. Солнце, собравшееся уже покинуть небо до следующего утра, бросало последние лучи на стеклянные окна высоких небоскребов, отражалось в них тысячами бликов, вносило дополнительную лепту праздничной иллюминации в и без того вечно живой, никогда не спящий, шумный мегаполис.
Невидимый случайным прохожим, укрытый зарослями декоративной вишни, стоял человек. Он смотрел на город из-под солнцезащитных очков, и лишь легкое колыхание черного плаща с бордовым оборотом выдавало в нем действительно человека, а не одну из многочисленных статуй Пика Трэм. Никто не знает, сколько этот человек простоял здесь. Может быть, лишь пару минут, но может статься, что и не один час. Обесцвеченные волосы, стриженные коротко, на руках перчатки, ноги в отличных ботинках армейского образца с кованными мысами, с накладками из броневой стали; на бледном лице узкая, почти незаметная полоска плотно сжатых губ…
Если бы кто-то увидел высокого мужчину, он, скорее всего, испугался бы и попятился подальше, повинуясь заложенным в подсознание инстинктам самосохранения. И уж точно он не обратил бы внимание на едва различимый в сгущающихся на Пике облаках зеленоватый туман, струящийся из-под солнцезащитных очков…
На Гонконг легла влажная, чуть душная ночь. Она укутала город пришедшим с океана туманом в попытке хоть как-то заглушить свет от миллионов окон, витрин, фар, прожекторов… Ночи удалось сделать это лишь частично — город утонул в плотном, но подсвеченном изнутри тумане, к полуночи почти парализовавшем движение транспорта на улицах.
Человек, стоявший на закате на Пике Трэм, теперь уверенной, чуть хищной походкой шел по одной из улиц района Каулун — узкой прибрежной полосе острова Гонконг, застроенной плотнее, чем где либо в мире. Темные очки он так и не снял с глаз, не смотря на густой туман. В связи с непогодой прохожих было немного, но те, что встречались, провожали незнакомца тревожными взглядами, старались подальше отойти от маршрута его движения, чтобы ненароком не оказаться вблизи, рядом, на опасном расстоянии…
Незнакомец с обесцвеченными волосами вошел в здание National Bank of China — Национального банка Китая. Вообще же, в Гонконге столько банков, что на каждые три тысячи человек приходится по одному. Здание Национального банка Китая имело восемьдесят шесть этажей и могло одновременно вместить гораздо больше трех тысяч человек. Но сейчас, в ночное время, там находилась лишь охрана да несколько уборщиков.
Тем не менее, незнакомец распахнул двери холла и направился прямо к дежурному секъюрити.
— Извините, сэр, мы закрыты. Будем рады видеть вас завтра, — обратился охранник на хорошем английском, очевидно, угадав по внешности запоздавшего посетителя европейца.
Но посетитель и не думал разворачиваться и покидать просторный холл. Не сбавляя шаг, он приблизился к секъюрити и с размаху врезал тому кулаком в лицо. Удар получился настолько сильным, что охранник стрелой вылетел из кресла, пересек холл по диагонали и впечатался в стену, занавешенную красным панно с китайскими иероглифами. Вряд ли охранник выжил после такого удара…
Еще двое сотрудников службы безопасности банка, беседовавшие у лифтов, моментально выхватили пистолеты из поясных кобур, но прицелиться не успели. Опередив их на полсекунды, незнакомец молнией оказался позади охранников. Ладони сжали шеи довольно-таки крепких мужчин, и приложенной силы оказалось достаточно, чтобы сломать их, раздробив позвонки.
Где-то в здании находилось еще много охранников, но целью незнакомца были не они. Вызвав лифт, мужчина прошел в зеркальную кабину, секунду смотрел на панель управления, затем нажал нужный этаж. Тихо жужжа, кабина поползла вверх. Когда электронное табло над дверьми показало цифру «66», кабина замерла. Обычно после остановки лифта створки дверей распахиваются, выпуская и запуская пассажиров, но в этот раз они подозрительно не двигались.
Будто кто-то намеренно не открывал лифт, не желая выпускать находящегося внутри человека…
Но ни одна сила в мире, кроме, пожалуй, ядерного удара, не способна остановить того, кто сейчас находится в кабине лифта. Это знал он сам, это знали те, кто сейчас в животном страхе ожидали его появления в длинном коридоре шестьдесят шестого этажа. Но древняя поговорка гласит: «Надежда умирает последней». А еще кое-кто не так давно сказал, что надежда — очень полезная штука.
Но их всех не спасет и сам Дьявол, заверил себя незнакомец.
Двери раскрылись…
В лифт ударил чудовищной силы огонь из десятков, может даже целой сотни стволов. В грохочущей какофонии выстрелов нельзя было разобрать, какое оружие используют те, что в мнимой надежде пытаются остановить пришельца. Автоматы, пулеметы, карабины… А какая разница? Пришельцу пули не принесли никакого вреда, они всего-навсего прошли сквозь его тело как сквозь туман на улице, превратили зеркала и стены лифта в дуршлаг, выбили глубокие ложбины в бетонной шахте. Да и не все пущенные стрелками пули пронзили незнакомца и не встретили никакой преграды. Автоматчики еще продолжали стрелять в кабину, когда пришелец вихрем вылетел в коридор, принявшись сминать под собой врагов. Ударами рук и ног он перерубал людей надвое, отрывал конечности, сминал черепа, пробивал насквозь животы. Он не удосужился даже завладеть одним из автоматов, чтобы ответить огнем на огонь. Он просто двигался вперед, как движется торнадо, не разбирая дороги и не оставляя после себя ничего целого, ничего живого. Кожаный плащ метался вслед за пришельцем, как траурная фата, как крылья гигантской летучей мыши; в темных очках отражались вспышки выстрелов.
Через минуту длинный коридор, уводящий вглубь здания, а также два его ответвления были усеяны трупами. В воздухе висела плотная пелена пороховых газов, затрудняющая дыхание. Обитые бархатом стены, паркет пола и зеленые потолки цвели кровавыми оттенками — от ярко алого до багрово-черного. Кто-то еще шевелился в общей свалке тел, но пришелец на это не обращал внимания. Повинуясь чутью, он выбрал один из коридоров и пошел прямо до массивных бронированных дверей, отделанных дубом. Что-то готическое присутствовало в их отделке, что-то чуждое восточной культуре.
Впрочем, чему тут удивляться, ведь Гонконг — это город контрастов.
Пришелец встал перед препятствием и задумался. Двери здесь сейфовые, глядишь, получше, чем в главном хранилище Национального банка Китая. Прошибить их одним ударом ноги не получится и Господу…
Едва слышно, едва шевеля бледными губами, пришелец произнес:
— Рокиана, предлагаю тебе принять достойную смерть.
Сказал так тихо, что даже бронированные двери, имей они уши, не смогли бы расслышать слов. Но та, что находилась за ними, услышала. И ответила.
— Ты!.. Пошел прочь!..
Скрипучий, сухой как звук сломанного карандаша, голос донесся до пришельца. Он принес с собой волну ужаса и презрения, от которой захлебнулся бы любой эмпат.