- Это Джерис? - тихо спросил он, уже зная ответ.
Я безмолвно кивнула и разрыдалась. Я страшилась этого момента. Логика говорила: следует ожидать этого - но игрок во мне продолжал верить в чудо, в тот неправдоподобный конец, что Джудал обычно придумывает в "Зеркале". Мне приходилось терять друзей, но тогда опасность была частью ставки, частью игры, и мы все участвовали в ней с открытыми глазами. Я не смогла отделаться от убеждения, что Мизаен как-то позаботится о Джерисе, как заботится о пьяницах и маленьких детях. Он был слишком славным человеком, чтобы с ним случилось нечто действительно плохое.
Горе забило ключом внутри меня и затопило мой разум. Оно подпитывалось тревогой о моей собственной судьбе, потрясением от насилия, которое я перенесла, ощущением провала нашей миссии для Планира и едким страхом того, что может случиться, когда этот Беловолосый поведет своих проклятых блондинов через океан. Иррациональное чувство вины захлестнуло меня: я знала, как жесток мир, и должна была позаботиться о невинном человеке вроде Джериса. Мои способности, мой труднопобедимый оптимизм, надежда, что мы как-то переживем это, полностью рухнули. Я плакала, как никогда в жизни, рыдала, словно маленькая девочка, чей мир рухнул из-за сломанной куклы. Я плакала, пока не почувствовала себя пустой внутри, дрожащей от выплеснувшихся эмоций. В голове стучало, опухшие глаза горели. И не существовало ничего, кроме всеохватывающей боли этой минуты.
Постепенно буря прошла, как проходят все потрясения. Я достигла той точки, где вой был потворством, а не облегчением, и стала осознавать сильные руки Райшеда, обнимающие меня, его мужской запах и тонкие курчавые волосы на груди, вымоченные моими слезами. Я глубоко, с содроганием, вдохнула и позволила ему усадить меня к стене. В некоем отдаленном уголке ума до меня дошло, что мы все должны стесняться этого, но я действительно могла не переживать. Райшед принес мне воды, а Айтен молча протянул лоскуток, оторванный от рубашки Шива. Я вытерла лицо и устало откинулась на стену. И снова подумала, не следят ли за нами, и слабая искра гнева начала бороться с холодной мертвенностью горя в моем уме.
Я посмотрела на Айтена. Его глаза метались от Шива к Джерису, стыд и вызов смешались на лице. Почувствовав мой взгляд, он прикусил губу, но не отвернулся.
- Им ведь не нужна вся их одежда, верно? Если честно, я смогу думать гораздо лучше, если мои яйца не будут раскачиваться на ветру.
- Конечно.
Я заставила себя говорить спокойно, но внутри все кричало, чтобы он убрал свои глупые руки от моего друга и моего любовника.
Райшед взглянул на меня так, словно понимал мои чувства.
- Мы не можем устроить Джерису сожжения, но можем обмыть его и совершить над ним обряд, - мягко сказал он. - Он это заслужил.
И вот мы раздели Джериса, омыли, как смогли, его бедное разбитое тело и завернули в его хороший шерстяной плащ, до боли пахнущий травами, которыми он освежал свое белье. Я снова заплакала, когда увидела, во что превратились изящные нежные руки, что доставляли мне столько наслаждения; все пальцы были сломаны, один полностью отрезан. Ни на руках, ни на ногах не осталось ногтей, а на подошвах и ладонях темнели полоски от многократных ударов твердым тонким прутом. Пузыри и ожоги на лице, внутренней стороне рук, бедер и паха показывали, где кожу прижигали каленым железом. Его твердые полные губы, словно созданные для поцелуев, были разбиты; одна рука сломана в двух местах, челюсть и лицевые кости тоже сломаны. Он лишился большей части зубов, либо выбитых, либо вырванных с корнем из десен. Слезы медленно катились по моему лицу, когда я закрывала мягкие карие глаза, которые привыкла видеть настороженными от любопытства и живыми от невинного вожделения.
Моя скорбь не уменьшилась, но мой гнев возрос, когда мы не нашли той единственной вещи, которую я искала, - окончательного кинжального удара, милосердного удара, который избавил бы Джериса от мук. Его не было, и во мне запылала решимость как-то отплатить этому беловолосому ублюдку с ледяным сердцем, отомстить каким-то образом, прежде чем я умру. Глядя на истерзанный труп, бывший когда-то Джерисом, я наконец поняла, что нам не уйти отсюда живыми.
Конечно, ни у кого из нас не было денег, поэтому мы соскребли грязь с сапог Джериса, развели ее водой и оставили свои имена на его ладони, чтобы Полдрион мог записать его долг нам. Я добавила имя Шива и, поколебавшись, Дарни - думаю, он не стал бы возражать. Мы произнесли слова прощания, обряды Дастеннина оказались в достаточной мере похожими на церемонии Дрианон, к которым я привыкла, и я решила - Полдрион поймет, чего мы хотим. Я в последний раз покрыла его лицо капюшоном плаща и села, склонив голову, у его бока. Это был самый скверный момент в моей жизни.
- Расскажи мне о нем.
Зашнуровывая бриджи Джериса, Райшед передал мне тунику Шива и сел возле меня.
Я покачала головой в немой боли, но Райшед сжал мою руку, и, посмотрев вверх, я увидела слезы в его глазах.
- Поговори со мной, расскажи, каким он был, вспомни хорошее, вспомни счастливые времена. - Слеза скатилась по его щеке, оставшись незамеченной. - Если ты этого не сделаешь, ты всегда будешь вспоминать его только таким. Я сидел с моей сестрой, когда она умирала от пятнистой лихорадки, и, поверь мне, я знаю. Я больше года не мог представить ее себе без предсмертных страданий. Из-за этого я и пристрастился к тассину.
Мне ничто не лезло в голову, но Райшед настаивал.
- Я никогда не знал его. Думаешь, мы стали бы друзьями? Каким человеком он был?
- Хорошим. Хорошим и по-настоящему добрым, - промолвила я в конце концов. - Совсем невинным в некоторых отношениях - никакого, например, понятия о реальной стоимости денег - и слишком доверчивым. Он был верным, любящим... - Мой голос дрогнул.
- Вы были... - Райшед замялся, но я поняла, что он хочет спросить.
- Мы были любовниками, но больше по случаю, чем как-либо еще, откровенно призналась я. - Боюсь, для Джериса это значило больше, чем для меня. Он из большой семьи и, насколько я видела, любил детей. Возможно, он рассчитывал осесть со мной, но это бы никогда ни к чему не привело.
Сожалеть об утрате того, чего я никогда не хотела, было глупо, но все равно это резало меня ножом.
- Сэдрин, кто расскажет его семье?
Новые слезы покатились по моему лицу - и откуда они только взялись?
- Они были близки?
- Думаю, да. Он много говорил о них.
Я вдруг засомневалась. Что я действительно знала о Джерисе? Прежде это не казалось важным, но теперь я подумала: что я могла бы узнать, если б дала себе труд спросить?
Я рассказала Райшеду о Джудале и "Зеркале", о бесконечном любопытстве Джериса, его простодушной болтовне о чем угодно - о календарях и альманахах, о различных системах избрания королей, о писателях, десять поколений назад умерших и сожженных. По мере того как я говорила, я вдруг поняла, что многого не знала о Джерисе: где, например, началось его увлечение этими дурацкими настоями? Я вспомнила бой у Элдричского кольца, храбрость Джериса и его неожиданное хладнокровие в критической ситуации. Где он научился такой отваге?
Когда эмоции захлестывали меня, угрожая задушить, Райшед сам начинал рассказывать - о своих братьях и покойной сестре, о лошадях, которыми он владел, и ученых, которых встречал, о чем угодно - как бы в продолжение того, о чем говорила я.
Не знаю, как долго мы говорили, но уже спустилась ночь, во дворе зажгли факелы, и их отсвет разогнал темноту в нашей камере. Сейчас я была спокойна, и Джерис снова ожил в моих воспоминаниях; я видела его таким, каким знала, а не тем истерзанным трупом, что лежал у стены. Джерис как-то сказал мне: алдабрешцы верят, что никто по-настоящему не умирает, пока не умрет последний из знавших его людей. Теперь я, кажется, поняла, что они имеют в виду.
Гостевой дом при усыпальнице Острина, Бремилейн, 2-е предзимы
Аллин вздохнула над треугольной прорехой на бриджах Дарни. Она сидела у окна, подняв колени, и время от времени поглядывала на темную от дождя улочку. Она думала, что избавилась от скучной работы, вроде этой нескончаемой штопки, и тосковала по суровым ясным зимам Лескара, так не похожим на эту серую морось. Стук в дверь испугал ее. Девушка поспешно опустила ноги и расправила юбки.
- Войдите.
- Добрый день.
Человек примерно тех же лет, что ее отец, открыл дверь, откидывая мокрый капюшон. У него были аккуратно подстриженные темные волосы и чисто выбритое лицо.
- Ты - Аллин?
- Разумеется, она Аллин.
Второй мужчина, пониже ростом, протолкнулся к камину, чтобы согреться у скудного огня. Он сбросил потрепанную накидку, обнажив спутанные седые волосы и нечесаную бороду, и обратил пронзительные голубые глаза на Аллин.
- Что за паршивый огонь, милочка! Позвони, чтобы принесли еще угля!
Аллин не хотелось признаваться, что она не осмеливалась это сделать.
- Не беда. - Темноволосый улыбнулся, его серые глаза лучились добротой. - Мы здесь, чтобы увидеть Казуела и Дарни.
Если не учитывать его гидестанский выговор, он напомнил Аллин ее дядю Уоррена.
- Боюсь, их обоих сейчас нет, господин. Передать им, что вы заходили? Вы могли бы оставить записку.
Она отложила шитье, вспоминая светские приличия, которым ее обучила мать.
- Не желаете вина или настоя?
- Спасибо, вино - это замечательно!
Темноволосый повесил их плащи на вешалку и пошел погреться. Его руки были белые от холода, а ногти - голубые.
Аллин поднялась и подошла к звонку для прислуги. Эхо далекого колокольчика прокатилось в тишине комнаты.