Андриас, природное явление по недоразумению.
Ричард. Тот синеглазый мужчина, что размахивает кулаками, не глядя и не предупреждая…
Анжина нахмурилась: почему так странно щемит сердце, когда она думает о нем? Почему нет ни осуждения, ни вполне заслуженной обиды на него? Почему, вопреки фактам, хочется верить, что он не со зла, не специально ударил ее?
А Кирилл — грубоватый и раздраженный капитан? Почему к нему тоже нет обид, претензий? Зато вопросов к обеим масса, как впрочем, и к себе.
Она, еще не понимающая за что и куда попала, но уже получившая аванс за неизвестные ей грехи, сидит и пытается сложить обрывки чьих-то фантазий, разрозненные картинки, события, и оправдывает то, что казалось бы, и понять нормальному человеку невозможно. Может, за Андриаса она получила? Тогда получается она Ричарду или жена или любовница.
Женщина нахмурилась: если так, то Ричард король? Ведь та служанка, как же ее имя?… Она сказала, что Анжина — королева. Король, королева, дети.
О! Ясно, в королевском семействе неладно. Анжина…. Но, черт, вот как она-то себя ею и не считала! Если судить по нарядам, отношению слуг, стерва та редкостная.
`Я, конечно, не могу точно сказать, что не стерва, возможно, еще какая, но зато точно знаю, что ни за чтобы не стала носить те платья что она, и с Андриасом у меня ничего не было и быть не могло. Бр-р, — передернула плечами от отвращения, вспомнив того типа.
Что же получается? Разный вкус, разный стиль, разные взгляды, но при этом одно имя? А может Анжины две? Но раз так, то как сюда попала она и куда делась другая?
А может у нее не только проблемы с памятью, но и с психикой? Раздвоение личности, например?
Нет, так она ничего дельного не узнает и не поймет, нужно начинать с начала и с себя. Расшевелить разум, разбудить память.
Анжина села удобнее, закрыла глаза и сосредоточилась на прошлом.
Что-то должно же было сохраниться?
Час, другой. Прошел день, вечер, ночь обосновалась в помещении, но Анжина так и не получила ни одного ответа на свои вопросы, лишь заработала головную боль да захотела есть. Но видимо ей не полагалось не только покидать спальню, но и питаться. Это озадачивало не меньше предшествующих событий, и так же не имело внятных объяснений.
Женщина подергала запертые двери и решила не мучиться больше над загадкой человечности местных жителей. Легла спать, оставив все вопросы и ответы на утро. Где-то она слышала, что оно мудренее.
Лишь бы не мудрёнее…
О ней словно забыли. Прошел еще один день, потом еще, но никто не заходил в комнату, не проявлялся. Ни звуков, ни стуков, ни людей, ни каких-то изменений, только солнечные лучи вместо гостей, смена света и мрака за окнами. Это убеждало ее в том, что она живет в уникально добром месте, в окружении уникально добрых людей. Она никого не винила, более того, не думала, что именно Ричард приказал замуровать ее, замучить голодом, но предполагала, что таким образом ее вынуждают на какой-то шаг. И не спешила его делать.
Анжина маясь от безделья, непонимания и голода решила размяться и отдалась на волю тела. Оно выдало такие замысловатые пассы, что женщина поняла, что тренируется не первый раз и знает ни одну методику рукопашного боя. Что ж, вполне возможно, что эти навыки очень кстати.
Анжина принялась отжиматься и услышала щелчок дверного замка. Видно кому-то подействовали на нервы либо ее спокойствие, либо тренировки.
— Что делаешь? — вплыл в залу Герхан. Встал напротив женщины, сунув руки в карманы и покачиваясь на носках. Очень знакомая манера, но чья, кого напоминает? — насторожилась Анжина и села. Посмотрела внимательно на мужчину снизу вверх: а ведь и он ей кого-то напоминает. И не рядового охранника. Вообще не охранника. А кого?
— Что смотришь?
— Радуюсь. Три дня никого не видела.
— Сама виновата.
— Мне все говорят, что я в чем-то виновата, но не говорят в чем. Странно, не находишь? Мне начинает казаться, что моя вина придумана и надумана.
Он усмехнулся:
— Поверь, ты виновата настолько сильно, что тебе лучше поторопиться исчезнуть, пока не вернулся Ричард.
— Кто он мне? И почему зол?
— Ветвь Ланкранцев. Проклятое семя: узурпаторы, дегенераты, садисты, деспоты. Что он сделает, никто не знает, но хорошего не предполагают. Он невменяем и непредсказуем. Ты же уже пообщалась с ним, неужели не поняла?
Анжина невольно потрогала скулу.
— Не болит.
— Ты его защищаешь, после того, что он сделал? — удивился мужчина и качнулся к ней, прищурив глаз. — А может, тебе понравилось?
— Нет, — ответила честно. Герхан принял это за проявление лояльности и смягчил тон:
— Я рискую, разговаривая с тобой, находясь здесь, но мне очень жалко тебя. Я советую отважиться — избавится от деспотизма Ричарда, исправить свое положение. Для этого нужно всего лишь подписать документы. Впрочем, если ты не хочешь помочь себе, если не доверяешь мне, то разговор о документах я закрою. Хочешь быть бедной и мертвой — дело твое…
— Что я сделала Ричарду? — прервала его Анжина.
— Изменила.
— Ерунда.
— Факт. Спроси капитана Шерби, любого из охраны, слуг. Тебя все ненавидят.
`Андриас? Чушь. Не-ет, он больше на подсадную утку похож, картонный любовник. Не в этом дело. Здесь заинтересованность личная чувствуется. Твоя Герхан? , - подумала Анжина:
— Что-то с логикой у меня плохо. Меня ненавидят, но плохой Ричард, и его спасать не надо, надо спасать меня. Он плохой, но ты служишь ему. Я плохая, но ты хочешь помочь мне. Объясни, как связано одно с другим. Здесь и с нормальной головой не разберешь, а у меня она повреждена, особенно в директориях памяти.
— Хорошо, к ночи я приду снова и принесу ужин, пока дежурные в аппаратной не видят. Заодно принесу журналы, чтоб ты убедилась — я говорю правду. Тогда и поговорим предметно.
— Буду ждать, — заверила женщина.
Он появился ночью с папкой, журналами и подносом. Последнему голодная женщина порадовалась особо, и принялась ужинать, заодно просматривая прессу: Ричард. Станицы пестрели скандальными заголовками о расколе в семействе Эштер Ланкранц, о дебошах устроенных королем Мидона, о его пьяных эскападах и веренице красоток, посетивших его постель, но Анжина видела лишь его голографические изображения. Ее не трогали статьи, но от взгляда на лицо Ричарда, его фигуру, поворот головы, улыбку или оскал, сердце сдавливало и ныло. Она искала в его образе разрекламированного забияку, волокиту и дебошира, но находила лишь тоску в глазах, боль и горечь. Она искала то, что отзовется в ее душе ноткой неприязни и отторжения, но находила сочувствие, нежность и сильнейшее влечение. И чем дольше смотрела на снимки, тем сильней запутывалась. Она вдруг поняла, что ей все равно, что о нем говорят и пишут, и не понимала, как такое может быть.
Она влюблена?
В этом нет сомнений.
Но как она может любить человека, которого увидела несколько дней назад? Как могла забыть, того, кого любила? Что с ней происходит?
— Он отъявленный негодяй, так? — откинула журналы.
— Поняла, что я не солгал?
— Допустим. Но так и не поняла, кто я ему.
— Жертва.