За что?
— Нет, — прошептала. Это слово было ей понятно. Оно отрицало зло и жестокость слов. Невольных, конечно же… и все же вольных. Обдуманных, а не сказанных в сердцах.
— Не-ет…
Слово — отрицание. Оно поможет не сойти с ума.
— Нет.
Она не сломается, выдержит, переживет… Вот только зачем? Как жить когда тот ради кого дышала плевать хотел, есть она на свете или нет.
— Нет.
Не правда. Просто здесь не Ричард — его фантом. Она — не здесь. Она с ним, с тем, кто был светлее и благородней ангела и им остался. Но они разминулись и затерялись во времени и пространстве. Она во мраке и бездушье зазеркалья, мира перевернутого с ног на голову, а он там, где все как прежде: ярко светит солнце, ветер колышет занавески и на атласной простыне видна рука с извилинами вен — его рука. И слышно сонное дыхание рядом. Его, любимого.
Там свет. Здесь мрак.
— Нет.
Что-то спуталось. Провалы в памяти не зря. Она не знает, как очутилась здесь, но если постараться можно найти выход, вернуться назад. Нужно. Там Ричард, ждет ее, тоскует, беспокоится. А здесь не он, не он.
— Нет.
Конечно же, ее здесь тоже нет.
Но почему так больно? Почему невыносимо болит сердце? Или душа?…
Возможно, расстается с тем, кто был ей дорог? И не может. Она не понимает, чья и ноет, плачет в разлуке с тем, который был ей светом и теплом, кто смысл давал.
— Нет…
Можно пережить боль, голод, холод, униженья, любые раны, в битве победить, когда есть смысл, когда ты точно знаешь, зачем идешь, с чего горишь. А если понимаешь, что фальшь надуманная та любовь что грела и звала тебя? И что же горше — терять ту веру и любовь или себя?
Нет, ей не осилить, не вырвать Ричарда из сердца — сердце — то давно его и даром бьется не в его груди.
Как быть? Как жить?
И что же там, в бездне мрака памяти, в той полосе, что скрыла целый век? Последнее что помнит: занавески, веселый смех, объятья Ричарда, потом Кирилл и Энта, и вот опять дворец. Но Ричарда здесь нет, как нети света и безмятежности, которая была и память в том порука.
Лязг мечей — единственное, что прорывается сквозь темноту зияющей пустоты. Кто дрался и зачем? Что было там, что от нее сокрыто?
— Я вспомню, вспомню, — сжалась, зажмурилась от боли что все сильней уже не только в сердце — в голове. Но нужно вспомнить и понять, хоть каплю осознать иначе жить не стоит.
Паул, его приспешники, их планы украсть детей…
Ричард в гневе…
Нет, до того, еще раньше.
Кирилл сжимает яблоко и то превращается в кашу. Глаза мужчины полны холодной ненависти…
— Больно, — Анжина застонала. Душа бунтует или сердце ей претит?
— Мне нужно вспомнить…
Мутно в голове, боль разливается по телу.
— Нет.
Вы подождете. Вы ничто. Там за туманом в голове есть он и мне необходимо его найти. Я точно знаю — он любит, ждет, и мне без него не жить. Ричард, я найду тебя…
Мечи, два парня в домотканых рубахах и крик птицы в небе голубом…
Тучи грозовые и бешенный галоп коней. А на сердце радость: воля, воля!…
Гром, где ты?…
Гром? А это кто?
Крик дикий. Кругом убитые. Тело не слушается, но нужно встать и дотянуться до тех двоих, что стоят среди тел и беседуют спокойно. Они враги. Враги! Она должна убить…
Как больно…
Анжину крючило. Она пыталась встать и не могла, не понимала где она, не видела паркет, комнату. Ей казалось она на поле среди убитых, а боль не в сердце, а в ране на груди, душа же плачет по убитым, а не потерянной любви.
Вставай. Вставай! — шептала и силилась подняться. Перед глазами плыло, сливалось в одно лицо Ричарда и Кирилла, горец и Пит, Паул и Крис, горы лес и паркетный узор. Что было, а что нет, она уже не понимала. Внутри сломалось что-то, треснуло и разошлось, как зеркало упало на пол и разбилось, сознание так разлетелось на осколки, которые она пыталась лишь собрать и резала в кровь руки, не понимая, что видит кровь, которая была когда-то на руках, и руки что зажимали рану, а не царапали паркет.
Кирилл вошел в комнату и застыл, глядя на Анжину, что с закрытыми глазами елозила по полу как рыба на льду, то, пытаясь подняться, то, зажимая уши, то, сжимая руки в кулак.
Что за сцена?
Мужчина отодвинул сервировочный столик и подошел:
— Анжина?
Ноль в ответ. Она казалось и не слышит.
— Анжина?!
Пришлось поднять ее встряхнуть. Но та лишь сжалась. Лицо как будто побелили и на белом фоне особенно жутко выглядели губы — синие.
Кирилл растерялся, встряхнул женщину, хлопнул по щеке:
— Да что с тобой?!
Она приоткрыла глаза, а они чернее ночи. У Кирилла сердце замерло — Анжина?! Нет, ерунда, клон опять решился поиграть.