Чем ты заслужил ее милость?
А какая в этом, по сути, разница?
Давно спеты все песни.
Кто не знает — не узнает твоей тайны никогда. Нет Ареттара, словно и не было. Остались лишь звуки, сбереженные у сердца людьми. Голос, что не забыть никогда. Остались стихи — россыпи серебряных строк — слова, нанизанные в бусы. Остался свет, озорство, печаль. А имя давно отделилось от человека, который его носил.
И какая разница, что жива оболочка, зрячи глаза и проворны мысли. Нет Ареттара. И это — правда. Давно сгорела душа поэта, оставив ему воспоминания. А он… нет. Он не Аретт.
Но ему светит все та же окаянная звезда. И тверд шаг. Нельзя дрожать, ступая по лезвию меча. Развеваются ирнуанальские шелка, подобно взмахам крыльев бабочки.
И какая, в сущности, разница? Разве имя что-то меняет? Раз продолжается игра….
А над головою — черное небо. Не небо — бездонный провал. Дыра! И корпус «Кариафы» блестит надраенным щитом в свете прожекторов. Не определить с первого взгляда — крейсер или просто торговая баржа. Внушительны габариты, и ощерился корпус десятками пушек. Что ж, настоящий пиратский корабль, не хватает лишь флага с черепом и костями, под которыми издавна нападали на торговые суда головорезы под множеством небес — синих, черных, нежно — голубых, загадочных зеленых.
— Я хочу видеть капитана.
И только хохот в ответ. И как обычно звонкий смех стирает словно ластиком купюра, зажатая меж пальцев. Главное — не ошибиться с достоинством. Она выхватывается в момент и звучит на весь корабль звонкое, мальчишеское:
— Кэп! К вам тут какой-то чудак…. Нет, дело серьезное!!! Крупное! Да, веду, да!
Он ступает по серому покрытию дорожек, спеша на неназначенную встречу. Мрачны глаза, поджаты губы. Сколько может стоит полет на Эрмэ? Да, сколько б ни стоил, все равно эта цена будет ему по карману, пусть даже придется придушить капитана.
А капитан молод. У капитана нездоровая худоба, хищный нос, глубоко посаженые глаза под редкими бровями. Молод, ничего не скажешь, молод Иялла. Но и в юности его чудится нечто свойственное голошеим стервятникам.
— Чем обязан? — преувеличенно вежливые слова. Пока корабль не покинул порта, даже Иллнуанари блюдет законы. Насколько может. Впрочем, все переменится — дай только волю.
— Вы уходите на Эрмэ. Возьмете пассажира?
— На Эрмэ? — этот даже не пытается скрыть насмешки. — Покажи мне того сумасшедшего, который собрался к Шайтану на рога!!!
— Сколько возьмете с меня?
И вновь звучит издевательский смех.
— С тебя? Возьму даром! Сойдешь за редкую игрушку, каналья!
— Я не игрушка….
— Ты в зеркало когда смотрелся? И, — смех стихает, превращаясь в негромкий шепот, слышимый лишь им двоим, — если думаешь, что на Эрмэ что-то решаю я, то ошибаешься. Подручным Дьявола закон не писан. Могут не тронуть, могут перерезать половину команды. Там не волен над собой никто.
— И ты?
— И я. И Катаки, и Анамгимар — лишь собаки хозяина. Что, не раздумал? Тогда ступай в трюм.
— Мне нужна каюта.
— Каюта?
Смотрят исподлобья глубоко посаженые глаза, внимательно и ничего не упуская. И не может не дивиться черная, сарычья душа. То ли разыгрывают его, то ли нашелся кто-то сумасшедший, больной или отчаянный, добровольно готовый ступить на тропу скорбей.
— Хив! — хрипло кричит Иялла в переговорник. — Отведи чудаку каюту. Он с нами. А? Это — его забота!!! Не моя!
Каюта — не верх совершенства, но «Кариафа» — не отель. Не самая узкая кровать с чистым матрацем, полка с книгами, стол, табурет. Тут же, рядом, дверь, какие — никакие удобства. А еще одна дверь шкафа, утопленного в стене. Небогатая обстановка, но на корабле и она кажется роскошью.
— Вот, — говорит юнга, прежде чем развернуться и уйти. — Можете здесь провести полет. — Если нужны будут книги — я принесу. Еду тоже. По кораблю лучше не шляться. Ребята в команде нервные. Не куда-нибудь летим. В город Страха.
Голос мальчишки срывается. Видно, его, как и всех, пугает рейс на изнанку мира. В город боли. В столицу ужаса.
И трудно, ох как трудно не поддаться общему настроению. Не скулить от животного страха, но держаться с достоинством. Спокойно. Легко. Будто и не ведая.
Он благодарит взглядом, присаживаясь на кровать.
Стрелки часов обегают круг за кругом, словно вращая мельницу времен. Минута за минутой. Час, к уже прошедшему часу, складывая дни в месяцы, месяца подшивая к годам. И до старта осталось немного. А после старта — ничего не вернуть и не переиграть.
Дергается щека. А по плечу ли игра? Хватит ли сил? Помнишь ли с чего начиналось?
Он закусил губу, встав, прошел по каюте. Три шага в одну сторону, в другую пять. Взял с полки книгу, открыв наугад.
И врезались золотой финифтью в память строчки "Аюми Файэ", Саги о Странниках, воскрешая в душе целую бурю огня. Когда-то веруя, надеясь, любя, он сам складывал строки в куплеты поэмы. И как же невмочь их видеть, слыша внутренним слухом сейчас.
" И все вернется на круги своя"….
Все вернется…. Да разве возвращается то, что уже было вчера? Разве прирастают к стволу опавшие листья?
Аюми!
Сила света, сказка жизни, да были ли вы когда? Всемогущие, словно боги, ясноокие, несущие в мир знание света и сияние разума. А если были, то сгинули — куда? Верны ли старые легенды множества миров, что однажды, вы закрыли своими телами сияющее ожерелье Лиги от жадных рук Империи, от дыхания скверны, от зла? От холодного ветра смертей. Правда ли, что поменяли вы предназначенное людям на собственную смерть. Совершенные, словно сияние звезд, не ведающие зла! Убивая, вы погибали сами. Угасали навсегда.
И то ли верно, а толь суеверие — восемь сине — звездных камней на ладонях каменной девы, как восемь выкатившихся капель слез. Неуспокоившиеся души, что вместо смерти обрели вечное сияние камня. Хранители?
Или это все — только долгое эхо, мечта и выдумка? Старая-старая сказка, подменившая правду там, где не желает смириться с истиной человеческая душа. Камни Аюми — восемь сияющих душ. Восемь капель надежды.
И будет скована Империя, пока держит их яркий замерший свет в хрустальных ладонях каменная дева. Покуда не покинула Софро ее душа. Стержень великой силы….
Старая, почти было позабытая легенда.
Когда-то он верил. Истово. Невзирая на насмешки друзей. Аюми! Было в старых сказаниях нечто созвучное его душе.
Легенда….
А перед глазами — жаркие, взволнованные глаза Ордо, лицо со следами слез и волнений.
"Я видел их флот! Я видел эти чудеса!!! Мертвые корабли на краю бездны…". И чудился в словах мятежного капитана отголосок истины. Не лгал голос, не лгали глаза. Но вынесен приговор и метка сумасшедшего тенью легла на капитана. Если судьба невзлюбила — это навсегда.
Веришь ли ты сам сейчас в то, что видели твои глаза? — вопрос, который комом подступает к горлу. И я видел…. Только верю ли я?