Толкнув девчушку на колени, Император молниеносно перерезал несчастной горло. Кто-то доселе незамеченный с черной чашей в руках вынырнул из тени, склонился над жертвой, собирая кровь.
А Император уже стоял снова рядом. Раздувались ноздри, словно ноздри хищника. Вились черным торнадо крутые локоны и диковатым, страшным огнем безумия горели глаза, а на губах играла презрительная, так хорошо известная Да-Дегану усмешка.
— Ты знаешь какова она, живая кровь на вкус? — молвил Хозяин Эрмэ. Взгляд разных глаз жег, словно огнем. — Там, в вашей заплесневелой Лиге не подадут подобного лакомства. Там слишком ценят… жизнь. Ну, да она недорого стоит.
Кто-то подал черную чашу в руки Императора. И, заглянув в кубок, тот усмехнувшись передал чашу Да-Дегану.
— Пей, — произнес ласково. — В знак того, что отныне верою служишь мне.
Где-то в глубине черных зрачков полыхало багровым огнем злорадство. Там, в глубине глаз — угольев пряталось любопытство. И близко шелестела саваном Ее Величество Смерть.
Ни уронить, не опрокинуть, ни отдать назад. Нельзя. Не существует предлога отказаться от страшного угощения. Откажешься пить — вольют силою, поставив на колени, а следом и твою жизнь заберет острый коготь покрытый чернеными рунами, уронишь чашу — разорвут на куски. Выльешь наземь, так рядом оросит почву твоя кровь.
И смотрели волчьи очи, и предвкушением нового развлечения, разгоряченные собирались в круг плотной стаею десятки нет, не людей, но нелюдей.
И дрогнуло сердце. Сжалось от боли. Словно пробивши защитный панцирь, ударил в беззащитное мягкое сердце нож.
Да-Деган вздохнув, поднял кубок, пил, не чувствуя вкуса…. Глоток, другой, третий….
Отпив, отдал кубок в чужие руки. Чаша пошла по кругу. Император смотрел с недоверием. Ошеломленно. Пьяный кураж слетел с него, словно шелуха.
— Ты странный лигиец, Да-Деган, — проговорил он. — До сих пор ни один из Вас не пригубил этой чаши.
16
Плескалась голубая вода, нежной прохладой ласкала тело, смывала копоть и грязь. Неяркий свет не резал глаз. Успокоение, похожее на сон. И тишина в которой гулко разносился звук шагов. И уносилась куда-то тревога.
Открыть глаза, только что б снова закрыть их.
Небольшое помещение, похожее на маленький грот и чаша бассейна, полная свежей проточной воды. А свет проникает, словно б сквозь трещины потолка. И где-то совсем в ином мире и копоть, и зной, и пьяный угар.
И чья-то рука ласково перебирает пряди. Тэнокки — невысокий, юный. В прядях волос огонь, смешанный с тьмой. Ночь и пламя. Черный и алый.
— Ты меня сюда принес?
И мягкая улыбка на полных губах и знак отрицания.
— Не ты…
Оттолкнуться б от берега и доверившись волнам плыть по глади странного сна. Только это не сон. И звучит, разгоняя тишину знакомый голос — сильный, жесткий, лишенный вкрадчивых ноток властителя.
— Очухался?
И можно даже не гадать, кому он принадлежит. И сквозь прикрытые веки чудится облик — невысокий, как все эрмийцы, темноволосый, не человек — каркас железных мышц — и гибкий, и налитый невероятной силою. Воин Эрмэ. Желтые кошачьи глаза смотрят с пронзительным прищуром. Неприятные глазки.
— Таганага?
— Да, враг мой, Таганага.
— Где я?
— На Эрмэ….
И голос не таит насмешки, он ее показывает явно. И звук легкого шлепка разрывает тишину и звук шагов — торопливый легкий шаг, удаляющегося тэнокки.
— Вот не ждал, что ты вернешься…Дагги.
— Ты о чем?
И слетела вся шелуха дремотного странного состояния, навалилось бытие. И каждое движение воспринималось отчетливо и ярко. И плеск воды, и покачивание пылинок в сияющих лучах, а особо — дыхание воина. И усмешка на четко очерченных губах.
— Все о том же, — отозвался Таганага. — Довольно нежиться, вставай. Ты обманул всех, но меня не обманешь. Я узнал тебя, как только увидел.
— Ты о чем?
— Вот только не надо изображать из себя провинциальную дурочку, милый. Здесь и у стен есть уши, — понизив голос, добавил Таганага, — мне напомнить, как звучало твое имя раньше? Лет пятьдесят тому назад?
— Что ж не скажешь того Императору?
— Императору, — протянул воин насмешливо. — Мне достаточно было страданий одной, влюбленной девочки, когда до нее докатилась весть о твоей смерти. Не хочу, что б она страдала вновь. Так что… Императору я, верой служу. Но о чем можно смолчать — помалкиваю.
— Не боишься, что я его… убью? — произнес рэанин одними губами.
— Нет, — так же, беззвучно ответил воин. — Ты не тот глупец, обуянный безумием, каким был… когда-то. Убьешь, конечно же, но не сейчас….
Не сейчас….
— Знаешь, что тэнокки умеют пророчить? — спросил воин внезапно. — Но не всегда. Лишь перед самой смертью. Словно Судьба раскрывает им все свои карты, а уж они могут поведать и остальным, если найдут силы на это. Однажды тэнокки перед смертью рассказал Хозяйке, что скоро, очень скоро она потеряет трон.
— Хозяину.
— Хозяйке. Император не вечность занимает трон. Та смеялась. Не прошло и трех месяцев, как слова тэнокки сбылись. Она потеряла трон, хоть и сохранила жизнь. А власть над Империей перешла к воину.
— Забавно.
— После этого, вывернувшись, словно змея, став угождать новому Хозяину, она решила вновь прибегнуть к дару тэнокки. Напоив раба медленным ядом, она заставила его говорить.
— Разумеется, о том, что ей поведал раб, она никому ничего не сказала….
— Отчего же? Она из этого тайны не делала. Считала, что сумеет укротить Судьбу, если будет знать, чего нужно бояться.
— И ты в это веришь, Таганага? В этот бред? Ты знаешь, будущего нет, покуда мы живем в настоящем.
— И время вспять не ходит, — равнодушно ответил воин.
Желтые глаза взглянули в глаза Да-Дегана, что было в этих, окаянных глазах?