На железном холодном полу товарного вагона я отлично выспался. Никак не ожидая такого эффекта, я долго и мучительно протирал глаза. В вагоне было темно и влажно. Через плотно закрытую дверь упорно пробивался свет. Было не понятно — толи сейчас утро, толи день в разгаре. Через щель я пытался разглядеть местность и по каким-либо признакам определить, куда же меня занесло.
На станции, которую в этот момент проезжал, прочёл надпись 'Крючково'. Название станции мне ни о чём не говорило, и выводы шли разнообразные, вплоть до того что я проспал двое суток и добрался до предгорья южных районов России или даже перевалил за Урал. Такое положение дел меня не устраивало и я вглядывался в щель более пристально.
Наконец, поезд остановился среди сотен других серых вагонов, десятков путей. Я поспешил раздвинуть дверь и выбраться из своего вагона, пока рабочие обстукивали железные колёса и отошли на почтительное расстояние. Перебрался через ограду. Осмотрелся. Чýдно! Видать, ранее утро. Никого нет.
Побродив по незнакомой станции, я вскоре нашёл надпись, которая меня сначала разочаровала, потом приободрила и, в конце умственного анализа, даже как-то приподняло мне настроение. Это был город-герой Тверь. Возможно, он героем не являлся и не является, но тот факт, что я оказался практически между двух больших буферных зон, разумеется, ближе к Московской, меня будоражило и предвосхищало.
Как раз в этом городе, произошло событие, которое перевернуло мою дальнейшую жизнь. И пребывание в этом мире мне казалось уже не столь обременительным и тусклым, как по началу, а дало какой-то внезапный просвет в этой темной, бесконечно хмурой, воинственной, беспокойной, нервной, постоянно смертогрозящей каше событий — некоего водоворота моей судьбы.
А началось всё с того момента, когда 26 августа, в субботу, в тот же день как я приехал в Тверь, но ближе к вечеру, я сходил в местный гипермаркет за продуктами питания. Гипермаркет оказался весьма неплохим, красочным, большим, с хорошей отделкой, впрочем, с полупустыми прилавками, зато с отличным выбором продуктов питания. Я не видел привычных Сникерсов, Марсов или Баунти — райских наслаждений, Орбита или Дирола — это куда всё исчезло и никаких признаков не подавало, вроде как никогда не существовало. Однако было большое количество альтернатив отечественного производства с очень русскими и звучными названиями — Медведь, Орёл, Змей-Горыныч и Капитошка… Хмм… В общем, я набрал пакет продуктов, включая хлеба, салаты в упаковках, копчёное мясо, варённую картошку на развес и одноразовую посуду. Со всей этой благодатью я устремился в ближайший тихий лесопарк. К счастью, долго искать спокойное место не пришлось — парк находился недалеко от гипермаркета. Он был оборудован скамейками и даже в некоторых местах со столами. Правда за такими приватными скамейками уже кто-то сидел и мне пришлось расположиться на пустой скамейке в удалении, ближе к реке.
Не успел я вскрыть свой первый салат, чтобы с неописуемым наслаждением его отведать, как включили сирену. Я выругался, что, черти, пожрать по-человечески не дают, с негодованием положил салат обратно в пакет, туда же побросал все остальные продукты, которые успел выложить на скамейку. Взял пакет, поднял сумку на плечо и начал думать куда бежать — где прятаться от очёредной бомбёжки.
Сирена выла спокойно с перерывами. А это означало, что бомбёжка обещала быть 'лёгкой', по моей принятой классификации. То есть на город летит группа беспилотников, которая будет атаковать исключительно военные цели. Значит, мне ничего не угрожает. Теоретически… — к тому же, несчастный идиот, я нахожусь в парке! — здесь я могу себя чувствовать куда спокойней, чем, к примеру, на улице между высокими зданиями. Поэтому бежать мне никуда не нужно — умозаключил я.
Моих умозаключений никто не придерживался, и все ватагой ринулись по тропинкам прочь из парка, ища бомбоубежище. По улице толпой сновали люди. Свалили и те, кто сидел за двумя скамейками со столом. Недопитое пиво даже оставили. Я ещё подумал, что очень кстати — сейчас я займу эту скамейку и отужинаю по-королевски. Однако мне и здесь хорошо сиделось и менять свою дислокацию причин пока не было. Стало любопытно, сколько будет беспилотников на этот раз и какой ущерб они нанесут? Где пролетят? Пролетят ли над парком?.. Вот же чёрт, а если их собьют над парком? Надо мной?..
Прошло без малого пять минут. Я уже начинал думать, что тревога ложная, хотя сирена продолжала раздражающе выть; что никаких беспилотников я сегодня не увижу; и что зря меня так отвлекли от желанного ужина. Уже собирался возобновить процедуру приёма пищи и поглядывал в пакет, проглатывая слюну. Но тут услышал знакомый рёв двигателей приближающихся самолётов и с неудовольствием отметил, что я начал сильно беспокоится по этому поводу.
Конечно, если беспилотник взорвется поблизости, рядом со мной, я смогу добежать до воды и как бы избегу сильных ожогов. Но если он упадёт прямо на меня? Шанс, разумеется, один из миллиона и сравнимый с падением метеорита мне прямо под ноги. Однако шанс был. И от этого я начинал нервничать…
Через несколько секунд рёв материализовался в быстролётный самолёт, который с визгом пронёсся над домами, стоявшие через дорогу от парка. Я слышал хриплые выстрелы зениток, пытающихся сбить нечесть. И надо же, один из самолётов, подбили. Вот же удача! Наверное, сами зенитчики охренели от такого. Беспилотник с багровым толстенным шлейфом дыма пронёсся следом за первым и, быстро теряя высоту, мгновенно врезался в здание, издавая страшный, клокочущий взрыв, мгновенно переросшее в огромный красно-чёрный клуб дыма. Здание, как мне показалось, пошатнулось от такого удара, но выстояло. Я ощутил дрожь, быстро пробежавшую по земле. Взрывная волна накатила на меня и сдула пакет с едой вниз. Некоторые продукты высыпались на землю… Над домами в стороне промелькнули ещё два беспилотника и быстро скрылись за макушками деревьев и горизонтом. А через несколько секунд рёв умолк. Где-то вдали прозвучали взрывы.
В полголоса матерясь, я наклонился и поднял пакет, запихивая вывалившуюся еду. Затем я взглянул на здание, в которое врезался самолёт. Часть здания с торца осыпалось. Были видны разбросанные по территории и по ближайшей улице кирпичи и клочья кирпичной кладки, поваленные плиты оград. Шёл густой дым от пожара. Беспилотник был небольшим, метра два, три максимум. Но так как он на себе нёс боекомплект состоящий из одних бомб и ракет (в народе беспилотники ещё называют 'Летающие бомбы') то и взрыв получился мощным, сильным… Я подумал, могли ли быть там люди? Или здание успели покинуть?
Не долго думая, я схватил в одну руку пакет, в другу сумку и пошёл посмотреть поближе.
А смотреть было на что. Вся торцовая стена пятиэтажного здания рухнула, оголяя внутренние помещения. Были видны мебель, ковры, кресла, домашняя техника, картины, обои — сразу на пяти этажах. Некоторые железобетонные плиты накренились, другие рухнули на землю, смешавшись с разрушенной в мелкий кирпич стеной. Вообще-то изначально я предполагал, что это офисное здание. Но внутреннее убранство более походило на жилые квартиры… Кроме меня к дому поглазеть на ущерб подбежало ещё пара зевак.
Здесь не казалось, что кто-то пострадал. Это меня несказанно радовало. Раз уж такая шумиха, то я оценивал взглядом предметы внутри здания и собирался, под видом попытки помочь кому-чему-либо, незаметно чего-нибудь стырыть. Но появившиеся зеваки, как-то мою затею испоганили. Тогда я подошёл к зданию с другой стороны, так чтобы дым и груда развалин меня скрыла из вида и потянулся к ближайшим вывалившимся из здания предметам, пытаясь отыскать наиболее ценное и незаметно запихнуть в сумку…
Однако мне почудилось, что я слышу чей-то голос. Я осторожно осмотрелся. Как бы меня тут не словили, приняв за мародёра. А с мародерами здесь поступают круто — это я знал. Но никого возле себя, за собой и где-либо рядом не увидел… Однако через секунду опять услышал чей-то голос. Это не шум в ушах и не звуковые галлюцинации. Да и камтик это подтверждал, уж как не ему лучше слышать… Я не поверил своим ушам — звук доносился из-под груды кирпича, на которой я стоял. Такой поворот событий меня взбудоражил и прогнал дрожь по всему телу несколько раз.
— Человек здесь! — выкрикнул я. — Эй! На помощь!.. Здесь человек!!
Но никто не отозвался и не торопился на помощь.
— Ну, хоть кто-нибудь! Вызовете спасателей! Мать вашу!.. — громче прокричал я. Я видел людей, которые подходили к месту падения самолёта. Однако никто из них не двигался в мою сторону.
'Вот уроды и трусы…' — выругался я.
Я начал разгребать груду кирпича, какого-то барахла, стараясь точнее определить, откуда доносится человеческий голос. Через пару минут усердных движений я очистил небольшую тёмную ямку между железобетонной плитой и остатками стены. Из неё просунулась человеческая рука. Нащупала мои пальцы, схватила меня крепко за запястье, что я аж чуть было в штаны не наложил, но потом она быстро меня отпустила и пронёсся тревожный крик из тёмной щели:
— Эй! Друг!.. Помоги мне! Помоги, прошу тебя. Тут дым… Скорей! Скорей!! Меня тут придавило чем-то…
И ещё какое-то бормотание, мычание, надрывное сопение, которое я не разобрал. Я начал усердно разгребать кирпичи. Поддавались они туго, нехотя, с каким-то твёрдым намерением стоять прочно на месте. Под ногти забилась кирпичная крошка, пальцы царапались об острые края керамики. Вскоре я догадался из мусора вытащить железный толстый прут и начал с силой, с невероятным остервенением, крошить кирпичную кладку и железобетонную плиту. Первая поддавалась теперь легко и непринуждённо, а вторая крошилась лениво или вовсе отказывалась крошиться.
Сверху с шумом сыпались опилки, клочья штукатурки и керамики, листки бумаги, падали как подбитые белые голуби книги, шелестя страницами в падении. Осыпался кирпич. И очень рядом — опасно рядом со мной — всё это падало в одну кучу. На голову мне упал небольшой осколок камня. Я отшатнулся, взглянул наверх. Ужаснулся. С какого хрена, подумал я, тут рискую жизнь? Заняться мне что ли нечем?.. Наклонённая, большая, многотонная, страшно искорёженная плита своей оголённой железной арматурой грозно смотрела сверху. Оставить человека в беде я тоже не мог. Если эта плита рухнет — а она не может не рухнуть — ему не выжить.
Я смог разглядеть в щели лицо перепачканное пылью, грязью, кровью и наполненную неописуемым ужасом. Этот человек сначала мне показался стариком. Но разглядев более пристально, я понял, что ошибся. Это был вовсе не старик, а молодой парень, возможно даже моего возраста… Он лежал в пустоте, которая образовалась при обрушении плиты. Кирпичная стена чудом сдержала напор тонны падающего железобетона и тем самым сохранила ему жизнь. Много ли там пустоты и не передавлены ли у парня ноги, я не знал. Медлить нельзя. Размахивая прутом, я ему крикнул — 'закрой руками лицо!' Он успел закрыть, когда я нанёс, как мне показалось, неимоверной силы удар. Кирпич поддался, с гулом провалился внутрь и образовалась дыра, достаточная чтобы человек мог вылезти.
— Давай руку! Обе руки! — приказал я и схватил за запястья — с силой вытащил его наружу.
Ничем придавлен он не был. Именно это ему спасло жизнь. Корчась от боли, он свалился на груду кирпича и начал жалобно стонать. Я взял его за живот и потащил прочь от опасного участка.
— Что у тебя? — спросил я, осматривая пострадавшего. — Чего болит?
— А-а… Нога-а… — простонал он, держа руками ногу.
— Чего нога?.. Цела у тебя нога!..
— Похоже растянуло… Может перелом какой-нибудь… — пожаловался он.
— Какая нога? Какой перелом?!.. — возмутился я. — Жив остался! Бога благодари, что жив остался. Плитой бы придавило — мало бы не показалось…
Я услышал приближающиеся гудки пожарных машин. Вскоре источники шума шустро вынырнули из-за угла и подкатили к разрушенному зданию, разгоняя толпу… Возле дома уже столпились зеваки. Десятками стояли, не осмеливаясь подойти, удивительно чётко выдерживая дистанцию от эпицентра трагедии. Пожарные в яркой серо-жёлтой робе начали разворачивать рукава, подсоединять к гидрантам, и через мгновение уже приготовились тушить пожар, который особо и не намеревался разгораться, а, скорее, напротив, спокойно угасал, не находя себе источников питания.
Взяв пакет и сумку в одну руку, я приподнял пострадавшего другой рукой и повёл его на улицу. Пожарные, засранцы, успели окатить нас водой, пока мы пробирались к выходу. Мы одновременно проматерились… Затем двое спасателей подхватили нас и повели к врачам, которые тоже успели подъехать и расположились прямо на улице.
— Я не пострадал! — доказывал я врачу. — Нечего меня осматривать! Осмотрите вот этого, пострадавшего. Его там плитой придавило… как-никак…
Я стряхивал с волос налипшую крошку. Выжимал рубашку, пропитанную пылью, грязью и огнетушащей жидкостью. Смотрел на парня. И не верил тому, что сейчас произошло. Точнее, я не мог представить себе, что я, Алексей Губанов, когда-нибудь кого-нибудь буду спасать… 'Да, конечно, в Павловске я бегал, суетился, пытался чем-то помочь, что оказалось напрасно, спасти того парнишку — это другое. Здесь я из-под завала, рискуя собственной жизнью, вытащил, можно сказать, мужика. И при этом ни одни мускул не дрогнул… Ну, или почти не дрогнул, — думал я и восхищался своей непоколебимостью, о которой даже не подозревал всё это время, всю свою сознательную жизнь. — Надо же… Ведь могу, могу быть героем, мать вашу! И уговаривать меня не надо… Нет же, нашёл в себе силы и ринулся на помощь. Не то что, эти тупые зеваки, зачем-то припёрлись сюда. Зачем припёрлись, спрашивается? Посмотреть на шоу, на представление? Вот, уважаемая публика, сейчас с третьего этажа сорвётся плита и придавит внизу кого-нибудь нахер. Смотрите! Любуйтесь! Вот вам зрелище!'
Но плита так и не упала. Это меня даже страшно разочаровало. Мы вдвоём несколько минут смотрели на осыпающийся торец дома и на сильно накренённую плиту. Она, зараза, не упала-таки!
Мой спасённый молодел прямо у меня на глазах. Сначала мне казалось, что он старше меня на пару лет. Затем он вдруг стал моим ровесником. А спустя ещё немного я начал подозревать, что он моложе меня минимум на пять лет.
Врач наложил на рану шину, где-то чего-то перебинтовал, потом махнул рукой, типа, порядок, теперь заживёт. Выписал путёвку в больницу, на обследование. Подошли пожарные и начали протоколировать, опрашивая попутно свидетелей, чего тут было, что упало, что взорвалось и откуда взялись эти два молодых человека и кто мог ещё там остаться. Кто-то кратко, кто-то эмоционально размахивая руками, как бы показывая большой взрыв, описывали случившееся. Парень с перевязанной ногой, которого я вытащил, сказал, что в доме никого больше не оставалось, по крайне мере на первом этаже, где его и придавило плитой… Добрались до меня. Я кратно изложил, что здесь произошло и мысленно молил Бога, чтобы не стребовали с меня каких-либо документов или не начали устанавливать мою личностью. К моему счастью, нечего такого не понадобилось. Они лишь записали имя и фамилию пострадавшего — его, оказывается, зовут Александр Кузнецов. А обо мне ничего не расспрашивали. Даже обидно…
После осмотра врачей — обработки ран и царапин какой-то жутко обжигающей жидкостью, и протоколирования, нам дали горячего чая. Не просто горячего — кипяток! Откуда они здесь раздобыли самовар? И ведь чай оказался — что надо!..
Меня несколько раз похлопали по плечу, мол, молодец, мужик, правильно поступил — завидный герой. Кто-то даже вслух не стеснялся высказывать — настоящий боец, ринулся на помощь другу… Вы, наверное, друзья?.. Да, нет, — отвечал я, — представляете, мы не друзья и даже не знакомы. Но я в отличие, от многих, не буду стоять и смотреть как умирают люди у меня на глазах… Знаете, не в моих это традициях…
И спустя ещё пару минут, когда пожар окончательно угас, а всё что могло осыпаться уже осыпалось, толпа зевак начала заметно редеть — все расходились по домам. Я тоже уже собрал свои вещи — пакет с промокшей едой и сумку, подаренную ещё Николаем, и собирался двинуться куда-нибудь. Но спасённый парень меня остановил, мол, куда собрался, я тебя так просто не отпущу, ты спас меня, я тебя должен отблагодарить и всё в таком духе… В итоге я лишь понял, что он намерен как минимум меня откормить и отпоить, а как максимум… а как максимум готов меня вознаградить хорошенько. Что ж, от наград я не собирался убегать, да и своевременно это как-то получается…
Приехали фургоны телевизионщиков. Начали снимать репортаж. Задавали вопросы одному пожарному, видимо главному. Нас в упор не замечали. И слава Богу! Не люблю я участвовать в каких-либо репортажах…
Мы выдвинулись прочь от места катастрофы. Александр сказал, что живёт не так далеко. Я поначалу думал, что это был его дом, и удивился, что это не его дом, и что это всё-таки было офисное здание, а не жилое. Парень упорно не хотел рассказывать, что он тогда делал в этом здании, причём один. Потом же он отметил, что это не моя проблема, и я от него отстал.
Шёл он, сильно прихрамывая, морщась от боли. Я его держал за плечо, помогая не ступать на перевязанную ногу. Шли мы медленно и очень плотно разговорились. Я практически не ошибся с возрастом, ему сейчас было 24 года, а через неделю уже стукнет 25. Он ещё отметил, что если бы не я, то не дожил бы он до своего двадцатипятилетнего юбилея. Я отмахивался, что ничего опасного не было. Плита не раздавила его там, а другая плита с третьего этажа так и не грохнулась. А значит, спасатели бы его рано или поздно вытащили. Однако он сказал, что было сильное задымление и он, вроде как задыхался, а тут раз и свет пробился и чья-то рука оказалась поблизости… Я подумал, что может быть, каким-то проведением я вовремя оказался рядом, зараза этакая, мародёр недорезанный…
Мы ещё поболтали. Больше всего говорил он, практически не переставая. Чему я был сильно удивлён — уже не ожидал встретить парня-болтушку, и радовался, что мне ничего рассказывать о себе не пришлось — да и о чём мне говорить, собственно?
Он рассказал, что не побежал в бомбоубежище, потому что 'затрахало' его это дело. В последние две недели было несколько ложных тревог, где он с толпою людей теснился в душных, сырых, наспех выкопанных бомбоубежищах. Предположив, что и эта тревога ложная и обещала по общему вою сирен небольшую бомбардировку беспилотниками, он и не стал суетиться и сломя голову бежать, как все остальные. Однако, рок! Именно в этот раз, именно в это здание, и именно в эту часть здания почему-то упала бомба. Я его подправил, что упал подбитый беспилотник и взорвался, и вроде как из зенитки его подбили. Надо же! — тоже восхитился он, — подбили! Они там, поди, охренели сами… Да, согласен. Беспилотники очень сложно сбить из зенитной установки, потому что они летят низко, и очень быстро — словно супермен промелькнул в небе, при этом страшно гудя реактивным двигателем из своей задницы. Поэтому сбить беспилотник можно разве что над чистым полем с хорошей видимостью. Их сбивают, чаще всего, 'электромагнитными сетями' — я вспоминал. Точнее, не сбивают, а создают в небе некое 'поле', в котором они теряют наземный контроль, у них возникают невероятные помехи в компьютеризированной аппаратуре и они просто сыплются на землю, не в силах лететь дальше. Также 'сбивают' направленным электромагнитным излучением — есть такое, узнал недавно. Но этот беспилотник был сбит обычным наземным орудием — это сразу видно по чёрному шлейфу дыма.
Он рассказал, что уже не надеялся на спасение. Что после оглушительного взрыва, его подбросило к потолку, или это потолок на него так резко опустился — чего он не помнил — ударился он чем-то сильно. А потом очнулся, когда всё затихло. Было темно. Было настолько темно, что он подумал, что ослеп. Пошевелился. Ногой ощутил сильную боль. Понял что чем-то тяжёлым придавлен. Встать не мог — затылком бился об потолок и удивлялся, откуда здесь, чёрт возьми, потолок. Вокруг — под ним, рядом с ним и над ним — валялись разные поломанные предметы. Он начал истошно кричать. Звать на помощь. Но никто не отзывался. Все были в бомбоубежищах — и вряд ли его слышали. Вот тогда он и понял свою роковую ошибку, а точнее в полной мере ощутил на себе чётко сработавший 'закон подлости'. Он чуял едкий дым. С каждой минутой дым усиливался. Становилось трудно дышать. Вот, тогда они подумал, что Всё. Баста! Пришёл его черёд помирать. Так глупо и так некрасиво помирать в свои неполные двадцать пять лет. Прошедшие минуты ему казались часами. Он почему-то отчаянно кричал одну и ту же безумную фразу, надрывая глотку: 'Завидуйте. Мне хана! Я сейчас умру, а Вы останетесь!..' И что-то ещё, он сам не помнил что, но до дикости безобразное и невероятно безумное… Внезапно… Он так и сказал мне. Внезапно в глаза ударил свет. Сначала он не поверил. Он читал всякие там байки про ад и рай и даже фильмы смотрел, и как всякий безбожник, истинный атеист, подшучивал над этими байками и относился к ним крайне несерьёзно. Но в тот момент он неожиданно начал верить в Бога, в Рай, куда его, как ему казалось, звали. И протянул руку. А там оказался всего лишь насего я…
Он всё убеждал меня, что я — ангел, посланный с небес, для спасения. И что это знак. Что у него есть предназначение. Какое именно предназначение, это ещё предстояло выяснить. Но то что я ангел во плоти — он не сомневался. А мне же казалось, что безумие, или проще — шоковый удар у него ещё не прошёл. Поэтому он так много и безостановочно говорил, как сильно потрясённый, стоявший на краю жизни и смерти, человек.
Мы подошли к его дому. Оказалось это не так близко, как он рассказывал. Хотя, возможно, если мы бы шли быстрым шагом, дом бы казался ближе. Дом был новый, недавно отстроенный, добротный, высокий, с большими окнами. К счастью, Александр не потерял и не сломал ключи, которые оказались обычными пластиковыми карточками — один для входа в подъезд, другой от квартиры. Мы поднялись на 12 этаж и зашли в его квартиру. Я ожидал, что его будут встречать, однако никого в квартире не было. И обстановка в квартире, довольно большой, была простая, аскетичная, рассчитанная на одного человека. Александр сказал, что здесь живёт он один. У него нет жены и нет детей. А родители вообще живут в другом городе — где-то в Сибири. Меня поразило, то, что трёхкомнатная как-никак квартира была полностью в его распоряжении. И я сразу посчитал, что Саня — человек очень богатый. В чём и прогадал. Да, он был в каком-то смысле богатым, чуть богаче многих остальных. Но не настолько, насколько работала моя фантазия. За обеденным столом на невероятно большой кухне, если сравнивать с моей в 6 квадратных метров, он мне рассказал, кто он и где работает. Прежде он угостил меня полуфабрикатами — разогретыми бёдрышками-гриль и необычайно вкусными пельменями. А я отметил про себя, что это первый случай в этом суровом мире, когда я питаюсь в нормальных, человеческих условиях.
Александр Кузнецов работает ведущим инженером-программистом на 'оборонку'. Он создаёт программы для спутников-разведчиков, спутников-шпионов. Криптография и шифрование кода — это тоже по его части. Он с коллегами создают программы таким образом, чтобы их нельзя было взломать. Такой хакерский метод программирования. Благодаря его компьютерным способностям — многие его считали одарённым — его не взяли на фронт, а оставили в тылу, поддерживать военную космическую мощь. Этакий боец невидимого фронта. Работает он в одной из засекреченных частей кибернетических войск. Да, представьте, есть такие. И подробно чем именно он там занимается, и сколько их там таких, он рассказывать не стал. Это военная тайна… То что он рассказал и так является секретом, но от своего спасителя он не хотел ничего скрывать.
Он назвал несколько языков программирования, которыми он владеет в совершенстве. Но ни один из них не оказался знакомым моему слуху, даже отдалёно. Я вспомнил изучение в студенчестве Turbo Pascal, как это было отвратительно уныло и безынтересно; и понял что программирование для меня всё ещё остаётся непознанной часть космического пространства.
Когда же очередь дошла до меня, я выбирал что мне сказать — правду или ложь. Представиться ли мне Алексеем или Владиславом Губановым, за кого меня здесь принимают, и на что у меня есть, в случае чего, документ подтверждающий личность? Первое было опасно раскрывать, как и военную тайну. Это не поддаётся разумному объяснению, да и любой человек в трезвой памяти не станет про это рассказывать. Второе казалось куда проще и логичней объяснить. Поэтому, я представился Владиславом Губановым. Вкратце рассказал, что со мной произошло и как я здесь оказался. Рассказал свою старую легенду. Что особо не помню, что со мной было до 18 августа сего года. Очнулся в новгородской школе. Как я там оказался — не знаю, и не задавай глупых вопросов. Точнее возле неё — так как школу разнесло в клочья после бомбежки. При падении сильно ударился головой. Видимо поэтому произошло помутнение памяти. Очнулся — весь в гражданской форме, в крови и соплях. Выручил меня один старик — накормил и обогрел. Потом я оправился к военным устанавливать свою личность — вот и оказался я, к своему удивлению, старшим сержантом 63 артиллерийской дивизии, которая дислоцируется на сервере под Сосновым Бором. И мне сейчас 23 года, во что сам верю с трудом, да и ты, парень, я смотрю, тоже… Что я делал в Великом Новгороде? — хоть убей — не помню. Попёрся в Питер, в Мёртвый Город, так как единственное что помнил — это то, что я был оттуда родом и жил там долгое время. Там, разумеется, родичей или родственников я не обнаружил. И вообще, никого не обнаружил. Ни одной души, кроме дикой кошки. Да и возвращаться в свою дивизию было поздновато — отгул, как выяснилось, у меня давно закончился — и там, скорее всего, числюсь в злостных дезертирах. Что я там делал в этой дивизии? — я напрочь не помнил, и как воевать — я тоже забыл. Да и боязно как-то. Поэтому почти неделю шлялся по пригородам Мёртвого Города, стараясь вспомнить своё прошлое, хоть что-нибудь. Но прошлое, что удивительно, не вспоминалось и даже проблесков никаких не было. Вот и решил я тогда уехать подальше от фронта на заработки и т. д. и т. п.
Рассказывал я кратко без детальной прорисовки общей картины. А Саня (он предложил называть его так) внимательно слушал, понимающе кивал, а в некоторых местах, как бы соболезнуя, качал головой: это ж надо так — всё забыл.
— Да-а, Влад… — протянул Саня после моего рассказа, разливая вино по фужерам. — Тяжёлый случай… Можно сказать, ты сейчас в бегах.
— Наверное, так оно и есть, — подтвердил я. — И не понимаю, что мне делать?
— Ага… На фронт уже поздновато возвращаться тебе… Хотя есть у меня кое-какие связи с высшими чинами армии… Могут помочь. Расстрелять тебя как дезертира, конечно, не расстреляют, а взбучку дадут. Но… согласись, это куда лучше трибунала. Так, отматерят прилюдно, да и отстанут…
— Но я же ничего не помню, — сказал я. — Чем занимался на фронте? Что делал? Может в атаку ходил? — я не помню этого. Может никуда и не ходил, а просто сидел на месте, не рыпался? Я даже не помню армейского устава и что вообще нужно делать в армии?
В армии я действительно не был ни разу и не знал, что, собственно, там нужно делать. На военную кафедру я так и не пошёл. По окончанию политеха, я поступил в очную аспирантуру. Там просидел 3 года, как положено, усиленно проводил научные эксперименты и, не особо стараясь, писал кандидатскую диссертацию до 27-летия. Кандидатскую я так и не защитил, а как исполнилось 27 лет, сразу пошёл в военкомат за военным билетом и поспешно покинул аспирантуру.
— Ну, не знаю, — ответил Саня. — В бегах долго находится тоже не хорошо. Но может время тебе поможет — вспомнишь ещё… Давай выпьем за моё невероятное спасение! За тебя, мой друг-спаситель!
Мы выпили. Вино, оказалось по вкусу знакомым, приятным, вкусным, хотя по этикетке было не понятно откуда оно.
— Каберне-Савиньон. Из Франции. Ещё до войны прикупил. Вот хранил на случай… Вот случай произошёл. Сейчас это всё запрещено. Но мне плевать, — пояснил Саня и продолжил уверенно. — Работа у тебя будет. Можешь не сомневаться. Не смотри что я такой молодой. У меня есть хорошие связи в этом городе. Так что пристроиться, считай, тебе уже удалось. Завтра переговорю с начальством… Что у нас завтра? Воскресенье?.. Отлично! Думаю, что в понедельник ты уже будешь обеспечен новой работой… А-а! Кстати. Что ты умеешь делать?
— Ну, — замешкался я, — у меня есть диплом о высшем образовании по специальности 'Техническое производство'… Э-э… точнее был когда-то. Сгорело, видимо, всё… В общем — технолог я.
— Это автоматизированное производство или кибернетическая технология? — зачем-то спросил Саня.
— Нет… А чё это такое?
— А-га… В общем, понятно… Ты в строительстве разбираешься? — поинтересовался он.
— Да. На инженерно-строительном факультете учился…
— Успел закончить?
— Конечно, — ответил я и хотел сказать — уж года 4 прошло, но потом вспомнил, что мне вроде как 23 года сейчас и промолчал.
— Хорошо. Но восстановить твой диплом будет сложно. Сам понимаешь почему. Но работать почти по специальности ты будешь. Нет проблем. Тут строители нужны, как вода. После каждой бомбёжки нужно отстраивать заново, восстанавливать… Знаешь, Влад. Я прекрасно тебя понимаю, даже если ты и не совсем правду мне говоришь. Встречался я с друзьями, которые возвращались с фронта, на неделю-другую в отгул или на лечение… Видел я как им тяжко приходится. Они мне такого нарассказали — про кишки, про мясо на полях да в болотах, что даже волки обезумили от крови и зверьё всё сума посходило. Я понимаю, что не у всех нервы крепкие, стальные. И иногда сдают сбой. Ну, так это же все понимают! И бегут, бегут с фронта покуда живы. Ведь с фронта сейчас две дороги — либо в гробу, где тебя там по частям собрали, соскоблили с деревьев, либо раненым возвращаться без ноги, без руки или без всего разом. Выбор не ахи… А война эта затянулась… Да ненавижу я её!! — вдруг выкрикнул он. — Надоело мне это. Неделю назад сообщили, что Виктор умер — фугасной бомбой его разворовало на части. А такой хороший был пацан! Ты не представляешь. Весёлый, заводной. Уж лучше бы он сбежал. Говорил же я ему, да не суйся ты в это пекло. Давай, я тебя пристрою, у нас в тылу. Руки, ноги будут целы. Нет, попёрся… Эх… Глупая, бездарная, никчёмная война.
Я лишь кивал. Он наполнил ещё фужеры и мы выпили за погибших товарищей не чокаясь. Я не стал его разубеждать, в том, что где-то чего-то я приврал. И вроде как складно всё получалось. Ну, струханул я, свалил из дивизии. Но ведь не я же один такой. И он это прекрасно понимает. И я даже начал верить…
— Хорошо, Влад, — как бы подвёл черту Саня. — Оставайся у меня пока. Я всё равно один живу и место у меня найдётся… И не отказывайся! Нехрен тут проявлять свою воспитанность и гордость…
Я, в общем-то, и не собирался ничего такого проявлять. Предложение Сани мне, безусловно, понравилось. Я осторожно кивнул, как бы внутренне обжёвывая его предложение. Идти мне всё равно было некуда. А такой шанс — сразу обрести кров и работу — им нужно пользоваться!
Поздно вечером мы ещё сходили в больницу. Она в этот поздний час, как ни странно, работала, даже не смотря на субботу. По коридорам шастали в большом количестве раненые с фронта… Рану Кузнецова осмотрел терапевт. Быстро сняли рентгеновские снимки. Наложили гипс, перевязали. Выяснилось, что перелом несерьёзный и ничего опасного для здоровья нет. Выдали костыли и спецботинки. На удивление, бюрократический аппарат работал очень быстро, слажено: очередей не было, бумаг не надо было подписывать вообще никаких и как мне потом объяснил Саня — что это всё (вся это бумажная волокита) нынче прогоняется через электронный биометрический паспорт.
— Ты, что с Луны свалился? В каком веке-то живёшь? В какое время? — удивлялся Санёк, когда мы возвращались домой на транспорте.
— В 21 живу… — ответил я. — Да ты не обращай внимание. У меня чего-то уже сильно отшибло память. Для меня здесь всё кажется странным и необычным. Я словно сто лет пролежал в забвении.
— Ага… Очень похоже! — рассмеялся он. — Впервые вижу человека, который всему удивляется и мало что знает. Для тебя и война наверное сюрприз.
— Это да, — согласился я. — Надо сказать, очень неприятный сюрприз…
— Вот чудной!
В квартире в большой комнате Саня разложил мне диван. Чтобы он дальше не мучился, я сам всё постелил и заправил. Он дал мне ноутбук, сказал, что я могу писать письма с него или звонить, если захочу. Этот ноутбук был запасной и к тому же старый, не смотря на крутой тач-монитор — поэтому возвращать его было не обязательно.
Мы ещё до двух ночи просидели в гостиной за журнальным столиком, пили пиво, смотрели широкий почти на всю стену телевизор. В местных новостях как раз рассказывали про сегодняшнюю бомбандировку. Показывали разрушенную зенитную установку — один из беспилотников, гад, добрался до неё. Показывали знакомое здание с разрушенным торцом… Всего беспилотников было пять. Достаточное малое число. Вообще на Тверь летело более ста беспилотников, но две защитные электромагнитные сети 'сбили' большую часть… Рассказали о двух погибших — кто дежурил на зенитке, и нескольких пострадавших, в кое число, надо полагать, входил Александр… или не входил…
Саня рассказывал, о своей простой холостятской жизни, о своём спартанском быте, временами, о жестокой и бессмысленной по своей природе войне. С грустью вспоминал своих друзей, кто не выжил. С радостью рассказывал, чем будет заниматься, когда закончиться война. А он надеялся, что она скоро закончиться и так же внезапно, как началась. Что вот, он, возьмет все сбережения, купит коттедж на берегу тихой речушки… Да не важно тихой там или шумной речушке или реке… или даже озере, главное где-то ближе к природе. Найдёт себе невесту. Женится. И будет жить в своё удовольствие, в гармонии с природой. Что надоела это вся электроника, техника, компьютеры, программы — обыдело, чёрт возьми. Хочется просто пожить по-человечески, как жили раньше… и не знали горя, бед и войны… Эх…
Я поддакивал. Здорово! Классно! Чудно! Того же хочу… Вот только я знал, я понимал, что это всего лишь начало… начало двухвековой беспробудной войны с небольшими лишь перерывами на обед… И никакие фантазии, идеи, мечты моего вновь обретённого друга не сбудутся, как ни печально. Или сбудутся, но не надолго… И это знание, меня угнетало.
Перед сном я запустил ноутбук. На удивление, он очень быстро включился — не пришлось ждать никакой загрузки. И на экране был далеко не Windows — до тошноты противный мне, а какая-то другая операционная система. И, похоже, отечественного производства. Это меня радовало. Но ни в одной программе — насыщенной графикой, трёхмерными эффектами — я не смог разобраться и вскоре вырубил ноутбук. Хреновый из меня хакер — подумал я и лёг спать.
Засыпая я думал… Думал о чём-то конкретно и ни о чём в общем. Мне почему-то начинало казаться, что мир Битурта, мир 3048 или какого там года, был лишь сновидением. Может быть, даже переходным сновидением, когда я вышел из своего мира и неожиданно попал в этот…
'А может я не входил в эту Дверь? Откуда вдруг решил, что я входил в неё?.. Может, всё было банально просто — меня похитили пришельцы и выкинули через 27 лет? Или никто не похищал, а зашёл я в какой-то необычный бермудский треугольник на дому — и вышел почти через 3 десятилетия. Или может это всё сон? Глубокий, непробудный сон? Снится мне это всё? Так офигительно чётко и больно?.. Да, блин, глупости это всё! Вздор! Откуда тогда у меня камтик, спрашивается, взялся? Откуда у меня знания альверского языка? Откуда, чёрт дери, у меня взялся миниатюрный приборчик похожий на флешку, что в сумке лежит возле дивана?.. Сифиль… Да, мне его подарила Сифиль. Прекрасный подарок от прекрасной инопланетянки. И она вот точно не из моего времени… Чего я тут пургу гоню? Какие сомнения закрадываются в мою душу? Что за нотки безумства и отчаяния? А ну-ка, прекратить!'…
'Что же мне делать? Жить в этом мире? Гнать вшивую ложь о том, что я Владислав, а не Алексей? Да скоро вся правда вскроется. Рано или поздно вскроется. Объявиться настоящий Алексей — сын мой… Господи, я не могу всё ещё поверить, что у меня есть сын!.. И что тогда? Мной же очень заинтересуются — что за безумец такой, по ДНК — так вообще должен быть 55 летним стариком… И что мне рассказывать? Что говорить? Меня же будут допрашивать, а может пытать. Откуда ты, сволочь такая, взялся? Кто тебя послал? Из какой страны прибыл? По какому заданию?.. А может меня вообще сочтут клоном… Ведь генная инженерия в моё время умела создавать клоны… И кто же меня клонировал? — спросят… Что же я отвечу? Да никто меня, извините, не клонировал, я оригинал, собственной персоной… Нет, скажут мне, оригинал умер год назад и лежит вот в такой-то могиле. Давайте-ка проверим. И проверят! И скажут, что за хирня! Тогда я им расскажу всю правду — вот тогда они мне точно не поверят, упакуют в психушку или просто расстреляют, чтобы не париться. Здесь такое практикуют' — видел я, как расстреливают шпионов или дезертиров. Случайно видел. Проезжал мимо и заметил из окна, когда ехал в Мёртвый Город. Видел, как солдаты стреляют по людям, выстроенных в ряд. А те вздрагивают и падают плашмя… Кто были эти несчастные — я не знал, и знать не хотел… Было жутко.
'Всё это безнадёжно. Мне нужно что-то делать. Что-то предпринять! Но, что?! Скажите мне, что делать — и я побегу, радостный и наивный, побегу это сразу делать!.. Чёрт! Я запутался. Я здесь определённо лишний. Я не житель этого времени… И, что крайне обидно, убраться из этого мира не могу, как бы я этого не желал. Вот же засада!'…