Мина щёлкнула…
'Чёрт! — мысленно выругался я, вздрагивая от звука, которого я больше всего боялся сейчас услышать. — Впереди мина!'
Говорят эти мины-ловушки очень умные, от них невозможно сбежать, они чувствую движение и если человек побежит — они выпрыгнут из земли в направление человека, отбрасывая клочья почвы, подлетят и взорвутся. Говорят, что когда мина подорвётся — во все стороны летят фонтаны крови, огрызки одежды и земли, от человека ничего не остаётся, лишь кровавое месиво, разбрызганное на десятки метров. Когда человек приближается к мине и если она издаёт щелчки через равные промежутки времени — считай тебе крупно повезло, это звуковая мина-ловушка, она не причиняет вреда русским людям, главное успеть что-нибудь сказать. На это есть 5 секунд. Если она распознает русскую речь — она отключится, но не навсегда, ненадолго, на время, чтобы человек успел пройти.
Мина издала второй предупреждающий щелчок. Мне сказали, что после третьего она выскакивает и подрывается. Медлить нельзя. Что же я встал как вкопанный?! В горле мигом всё пересохло… Надо говорить! Скажи что-нибудь уже!
— Не надо, пожалуйста… Не трогай меня. Я свой…
Как-то жалостливо получилось. Не правдоподобно. Нормально ли сказал? Достаточно? Не смял ли какие-нибудь слова, чётко ли произнёс слоги? А, главное, мина услышала, что я сказал?!
Я затаился, ожидая, что мина сейчас в третий раз щелкнет и потом через секунду выпрыгнет из своего окопа, я лишь успею увидеть как ко мне прямо в лицо летит черный предмет блюдцеобразной формы. И после этого яркая вспышка и всё — меня больше нет.
Мина не издала третий щелчок. Я подождал ещё несколько секунд. Было тихо. Волна облегчения пробежалась по мне. Я прошёл дальше. Обернулся, позвал своего товарища и сказал ему:
— Теперь твоя очередь идти вперёд. Мне во второй раз повезло…
Он пошёл вперёд. Я следом за ним, строго выдерживая дистанцию в десять метров.
Мы с ним познакомились на автовокзале. У восточной окрестности Новгорода меня встретил знакомый, немного подтрёпанный, автовокзал. На автовокзале-поляне было очень мало машин. Людей было тоже мало. Очень близко слышались выстрелы, взрывы, канонады орудий, свист летящих ракет — всё это говорило о том, что фронт близко — уже на той стороне города.
Идти на юго-восточный пост мне категорически не хотелось. Я через него уже проходил, и меня вполне могли запомнить хотя бы лейтенант Туров или солдат Егор. Вот последний меня точно узнает, и скажет: опять ты в гражданке? А когда прочтёт мой паспорт, то охренеет — был Владом, стал Алексеем. Как это так? И начнётся. Разборки, выяснения почему так, а не иначе. И объяснить мне будет очень сложно. Особенно сложно будет объяснить зачем я иду в город, с какой целью, и почему в гражданской форме, в добавок.
Можно пройти через северо-восточный КПП. Но Николай предупреждал меня, что там могут придираться. Да и по слухам, его вроде как прикрыли. Других вариантов не было, с западного направления — фронт с ожесточёнными боями, с севера — всё прикрыто толстым слоем минных полей, а с юга озеро Ильмень, которое уже контролируется натовцами. В город можно попасть только на вертолёте.
Пообщавшись с людьми, я понял, что ситуация моя не безнадёжна и в город можно пройти через минные поля, где расставлены звуковые мины-ловушки. Мародёры, кто хочет наживиться на чужом брошенном богатстве, этим активно пользуются. С восточной стороны, недалеко от автостанции, есть такая тропинка, где минное поле не такое широкое и не так сильно нашпигована минами. Я встретил одного человека с котомкой, который собирался пролезать через ограду минного поля. Я присоединился к нему. Он был не против — в двое меньше риска. Мы проползли под колючей проволокой и перебежками пошли по выжженному полю, с редкими кустами и зелёной травой. Чередовали друг с другом перебежками. Я двадцать метров — потом он. Осторожно держали дистанцию на случай, если кто-то подорвётся… Нечаянно.
Сейчас оставалось немного. Было видно ограждение из колючей проволоки — где заканчивалось минное поле. Оставалось метров не более 30. За ограждением была видна улица, за ней — дома целые, полуразрушенные, полностью разрушенные — только груда обломков и пожары.
— Ура! — мы у цели, выкрикнул мой товарищ, имени которого я не знаю. Как-то не поинтересовался. Он тоже, взаимно. Нам всё равно было не по пути — он собирался грабить квартиры в домах, которые пока не пострадали серьёзно, я собирался отыскать разрушенную школу вблизи улицы Вяземской.
— Просто замечательно… — выдохнул я.
— Ладненько. Дальше я сам. До конца поля, — сказал он мне. — Ты жди я тебе махну, когда всё закончится.
Пригнувшись к земле — так как открытое поле хорошо просматривалось со многих сторон, а это опасно — могут заметить снайпера или военные, он быстро зашагал прямиком к улице. Я проводил его взглядом и осторожно двинулся за ним, выдерживая дистанцию в десять метров и смотря себе под ноги, чтобы не запнуться об колючую проволоку, которая здесь для счастья была пропущена, или чтоб не подвернуться на кочке.
Мой товарищ уже подходил к ограде и был от неё в метрах десяти. Я всё же зацепился за гвоздь или какую-то железку воткнутой в земле и повалился на землю, но успел присесть и упереться руками в сырую, грязную землю. Выругался. Вот ещё не хватало в последний момент запнуться… Как раздался страшный, дикий взрыв. Очень близко. Меня пошатнуло взрывной волной, я окончательно повалился боком в грязь. Посыпалась горячая земля, камни, какие-то осколки и ещё что-то странное, что я не мог разглядеть. Я быстро взглянул на товарища. Его не было. На том месте, где он был секунду назад — его уже не было, крывым столбом вырастал серый дым.
'Куда он пропал, — задумался я. — В яму провалился? Упал?… Нет. Не может быть!..'
Я отказывался верить в происходящее. Моё создание предлагало другие объяснения — откуда появился взрыв и куда пропал человек с котомкой. Я сейчас больше верил в то, что на поле упал снаряд — толи от наших, то ли от вражеских орудий. Просто угодил, сбился с курса, или что-нибудь подобное. А товарищ мой просто упал на землю, и его в черноте земли и пепла я не могу рассмотреть.
Но чем больше рассеивался дым и чем четче я видел — тем менее правдоподобным казался такой вариант. Он подорвался на мине. Но как?! Не было же предупреждающего щелчка мины. Или этот щелчок был тихим, настолько тихим, что никто его не услышал? Или это была… не звуковая мина? Это была настоящая мина!..
Но откуда здесь настоящие мины-ловушки? Здесь по уверению многих, только звуковые мины, и точка! По этой же тропе в город лезут мародёры, и по этой же тропе возвращаются.
Вглядываясь, я уже видел ошмётки моего товарища, разбросанные по полю, перемешанные с грязью, с чёрной землёй, с камнями. Видел оторванную ногу… а может не ногу, что-то другое. Не важно, меня подёргивало изнутри. К горлу проступил комок тошноты. Еле сдержался… И всё. Его нет. А я ещё есть.
— Я ещё есть? — спросил я самого себя и потрогал свои ноги и свои плечи. Всё было на месте.
Вставать мне было страшно. Я продолжал валяться в грязи пытаясь понять: почему он? Когда я должен был идти туда. Но пошёл он, уверенный, что это были последние тяжёлые шаги… И ошибся!
Валялся я там минут пять, потом неуверенно встал, боязливо покосился по сторонам и побрёл к тому месту, где подорвался человек. Стараясь не смотреть на изувеченное тело и его остатки, об которые я всё-таки запнулся, я поторопился к ограде. Подошёл в плотную и пытался найти лазейку.
Пролезть через колючую ограду было не просто — дыр, через которые можно было пролезь — я не увидел. Нашёл прореху, которая более-менее была широкой. Перекинул сумку. Снял и накинул на нижние шипы куртку, за рукава оттянул к низу и пролез, царапаясь боком о верхние шипы. Затем осторожно снял куртку, но подрать её всё-таки успел.
Через считанные секунды после этого, я услышал шум приближающийся машины. Перебежал через дорогу. Посмотрел в сторону издаваемого шума. Увидел УАЗик, который, подпрыгивая на выбоинах, стремительно приближался в мою сторону. Поторопился к зданиям, глазами искал проёмы или какие-нибудь закоулки, в которые можно быстро шмыгнуть и исчезнуть в темноте. Увидел невдалике раскуроченную дыру — канализационный люк. Я кинулся к зеву тёмной бездны. Хотел было пыгнуть в неё, но что-то меня отдёрнуло в последнюю секунду. Подумал, вот провалюсь сейчас — а как выбираться буду? Насколько глубока эта чёрная бездна? Есть там ходы, лазейки, или что-нибудь, что меня спасёт и высвободит в конце?
Из УАЗика на ходу выкрикнули:
— Стой!! Стрелять буду! А ну, стоять!!
Теперь я не успевал. Я слышал, как из УАЗик за моей спиной шумно притормозил. Понял сразу — патруль. Взрыв услышали. Глянул — из него, почти на ходу, выпрыгнул солдат и наставляя на меня дулом автомата приказал:
— На землю! Лечь! Быстро!.. Руки за голову… Я сказал, руки!!
В помещении было темно. Лишь одинокая слабая лампочка бросала блеклый свет на стол, пошатываясь от колебаний воздуха. Земля периодически дрожала от дальних взрывов. В стакане у прапорщика время от времени подёргивалась ввода, а алюминиевая ложка жалобно позвякивала о край.
— Я ещё раз спрашиваю, кто тебя послал в город?
Я незаметно усмехнулся, хотя было не смешно, а очень даже всё серьёзно говорил человек, сидевший за столом напротив меня. Меня просто достали эти вопросы:
— Я ещё раз отвечаю, меня никто не посылал, я сам шёл в город. Один.
— Кто был тот человек, который подорвался на мине?
— Я же говорю — не знаю я! Я не спрашивал, как его зовут. Я не знаю кто он такой. Нам было просто по пути, и мы ПРОСТО делили риск.
— А я тебе скажу, кто он такой! И я тебе скажу кто ты такой!.. Ты, падла вонючая, шёл в город за 'товаром'. Ты и твой дружок шли в город за товаром, за тем, что ещё можно стащить, что можно продать, сбыть на рынке… — он оскалился. — Или ещё такой вариант — ты агент AL! И ты, предатель отечества, шёл на помощь своим товарищам, чтобы присоединиться к их группе… Была бы моя воля, я бы Вас всех к стенке!.. Или бы придушил за одно место, лично, мучительно, и каждого в отдельности…
— Ваши предположения беспочвенны! — возразил я. — Я просто шёл в город. Мне нужно было в город. У меня здесь дед Николай живёт, — я гнул свою легенду, которую выдумал в пути на случай, если меня заметут.
Прапорщик снял свой оскал. Нагнулся поближе ко мне и страшно просипел:
— Ах… Беспочвенны, значит!.. Значит, ты так, блядь, отказываешься признаться в своих истинных целях и мотивах. А по минным полям зашагал к своему дедушке, в то время когда у тебя есть временный паспорт, который, как ни странно, оказался в порядке… Что бы это значило, Алексей Алексеевич? — он отодвинулся и помягче начал говорить, но ирония и упрёк в его голосе был отчётлив. — Дай-ка подумать… Наверное, ты не хотел вызывать подозрения при проходе КПП. А то мало чего, учуют в тебе чужака наши собачки, загавкают, или хуже — с цепи сорвутся и загрызут ещё одну сволочь… Или же ты хотел пронести в город что-нибудь такое, что на пункте тебе показывать никак нельзя. Но ты успел, каким-то образом, избавиться от этой вещи или вещей, перед тем как тебя скрутили. Ага? Я прав?!.. Может ты шифрограмму какую-то нёс для натовцев или для AL с важными сведениями, например, о числе войск, техники, о расположении наших дивизий, или секретное донесение тащил… но успел сжевать… Успел сжевать?!
— Какое донесение? Что за чушь Вы несёте?.. — недоумевал я. — Это своевольство, злые догадки! Что Вы, в самом деле?! Никаких намерений, и тем более, никаких вещей у меня не было. Что было — то уже отобрали. Меня же допрашивали на детекторе лжи. Я правду Вам говорил!
— Хэ… Правду он говорил! — уныло воскликнул прапорщик. — Вы посмотрите на него, — он обратился к потолку, — каков! Правду он излагал… Нет уж. Про деда ты что-то недорасказал. Это детектор сразу выдал. Занервничал чего-то. Засуетился. Заволновался… Или ещё будешь отмазываться и порочку гнать?.. Нет! Ты мне уж прямо говори, пока мы одни, пока я тебе могу верить…
— Вы мне не верите.
— С чего ты взял, что не верю? Почему сразу — не верю? Может верю, просто виду не показываю. Работая у меня такая — допрашивать. А веришь — не веришь, это дело опыта. В чём-то я тебе, безусловно, верю, а вот в другом — не верю. Но не говорю, где ты прав, а где ты сам себе противоречишь… Иначе вся работа моя пойдёт насмарку…
Вообще-то, я предполагал, что меня будут бить: в живот, в пах, куда-нибудь ещё, чтобы я заговорил побыстрей и сказал всю правду — откуда, куда и зачем иду. Но ничего такого не было. Меня подключили к детектору, вкололи что-то такое странное, после чего я начал болтать безбожно, как последняя проститутка, жалуясь на жизнь. Следователи мне казались добрыми и заботливыми и я им чего-то разболтал. И точно уже не помню, что я там намёл им, когда меня вчера допрашивали. Очень надеялся, что говорил про деда Николая или похожее. Но сегодняшний допрос, неприятно доказывает, что я не говорил про деда Николая или говорил не так… или, что ужасней, я им наплёл про мир Битурта, про свой мир… Восприняли ли это бредом безумца или поверили — я не знал. Я ничего не знал. И не понимал, что именно мне можно говорить, а про что категорически нельзя говорить. Язык мой — враг мой… Бесспорно радует, что методы допросы сейчас стали нормальными, гуманными, не такими как были сто лет назад, пятьдесят или даже тридцать.
Мне бы лучше молчать, прикинуться дурачком. Но, блин, поздно. Нарассказал уже им на три тома.
Вошёл следователь, который был на вчерашним допросе. Прапорщик Иванов досадливо осёкся в его сторону — опять пришёл отвлекать. Ну что ещё?
— Гражданин, Алексей Алексеевич Губанов, прошу следовать за мной.
Я внутренне обрадовался. Находится в обществе странного прапора, который так и норовит вляпать затрещину, мне стало невмоготу. Я быстро встал, брякнул наручниками об стол, и пошёл следом за вошедшим.
Шёл по тёмному, мрачному коридору глядя в спину следователя. Он спокойно, медленным, но уверенным шагом направлялся в дальний кабинет и было похоже, что допрос продолжается — но уже в другом месте и с другим человеком. Я шёл и думал, что мне говорить, что делать…
Ситуация у меня не из лучших, но и не из худших. На руках у них ничего не было. У них был только пистолет Саши Кузнецова, сумка с хламом и едой, и пара тысяч рублей, которые они, наверное, уже разделили между собой. Никаких других вещей, за которые меня можно было отправить в лагерь или расстрелять на месте, у них не было. Сейчас они пытаются извлечь из меня что-нибудь или убедиться в том, что у меня ничего нет и отпустить. Тут проходимцев не любят и просто в шею гонят — это я узнал от сокамерников.
Вообще, прошедшую ночь мне пришлось провести в тесной, душной, забитой до верху народом, камере — бывшем хозпомещении подвала какого-то здания, на холодном полу в пыли и нечистотах, укрывшись своей курткой и грязной простынёй. И спалось мне очень дурно. Очень хреново мне спалось.
Следователь отвёл меня в свой кабинет — по своему уютный, тёплый, с хорошим освещением. Даже окно есть на улицу — зарешетчатое маленькое подвальное оконце. Ого, а на улице уже вечер! Багровые тучи. Руины соседних домов. Далёкие вспышки огня.
— Ну-с, Алексей Алексеевич, присаживайтесь.
Да, его метод допроса, мне нравился больше всего. Я присел на стул. Следователь (как же его зовут?.. То ли Анатолий Викторович, то ли Виктор Анатольевич… Не помню) развернул папку, шумно вздохнул, перелестнул пару страниц:
— Это твоё дело, — отметил он мне, вчитываясь в мелкий шрифт, выругался, — засранцы, теперь и на бумаге начали экономить… Так. В общем, это распечатанные данные из государственной базы. Что тут: Алексей Алексеевич Губанов, 2006 года рождения. Проживал в Питере. Родители — Алексей Владимирович и Елена Николаевна Губановы. Есть ещё брат — Владислав Алексеевич, в настоящее время проходит службу. Верно?… Так, а ты у нас почему не служишь?.. А-а, вот — карцинома лёгких… М-да, не завидую я тебе. Что, часто курил?.. Или другая причина?.. Ну ладно… не имеет значения… Дальше. Не судим. К следствию ни разу не привлекался. Вообще, чисто! Так, дальше… дальше… И знаешь, я не нашёл ни одного упоминания про Новгород. Зачем тебе сдался этого город? Зачем ты сюда приехал? Тебе же в больнице надо лежать… Нет, чего-то припёрся, через минное поле пролез… Или ты экстримал такой? Выбираешь что-нибудь поострее, не через дверь любишь заходить, а через окно по балконам на 16 этаж?.. Или хотел по тупости своей проверить звуковые мины-ловушки, вдруг врут военные — нихрена они не распознают речь?… Видел таких идиотов. Сами же и подрывались на минах. Тебе ещё повезло. В рубашке родился… Чтобы мародёры и всякая нечисть не лезла в город, сапёры начали разбавлять звуковые мины-ловушки незвуковыми минами — чтобы неповадно было, чтобы ветром сдуло всех жаждущих и страждущих…
Следователь продолжал читать. Я понуро на него глядел и молчал. Он задавал мне ещё вопросы, но сразу продолжал дальше говорить, не давая мне ответить на свои же вопросы. Была у него такая манера допроса.
В самом деле, зачем я полез по минному полю, когда можно было пройти через КПП спокойно? Лейтенанта Турова там не было — его перевели на другое место. А солдата Егора уже нет в живых, он погиб с неделю назад на фронте или пропал без вести… Но что поделать, если это я узнал только недавно?.. Что тут уже изменишь?
— …На первом допросе ты признался, что шёл в город к разрушенной школе, возле Вяземской улицы. Кстати, это похоже недалеко отсюда… Говорил, что страсть как надо туда попасть. Убедиться всё ли сохранилось. Про какую-то дверь рассказывал — что за дверью твой дом… В общем, какую-то чушь порол… Про друга говорил. Сказал, что его там убили. За что убили, не мог объяснить. Также не мог объяснить ничего вразумительного о цели визита. Говорил про какую-то надежду. Опять же про дверь!.. У тебя симпатия какая-то к этой двери, что ли? Ты её сам стругал, что ли? Или может золотая она?.. На следующих допросах говорил про дедушку Николая… Откуда он взялся? Он в этой школе работал, что ли? Или жил рядом?.. Да. Кстати, ты отметил, что он живёт на Вяземской. Значит рядом со школой, да?.. Ага… Вот ещё какой странный момент, когда тебя спросили про родителей — имя отца ты назвал сразу, а имя матери вспомнить не мог. Как же так? Что она, жестоко с тобой обращалась? Била тебя? Что ты решил забыть напрочь… Что на это скажешь?… Молчишь, да?.. А дедушка кто тебе приходится? Николай который? Похоже по материнской линии, раз Елена Николаевна. Только мы проверили — отец твоей матери никогда не жил в Новгороде и умер пять лет назад… Ты что, свихнулся? Осколок снаряда тебе в мозг угодил?.. Или дед Николай — не настоящий дед, а какой-то другой? Подменяный?..
Позвонил телефон. Следователь недовольно прервался и взял трубку:
— Да. Слушаю… Пришёл?.. Уже?.. Ух, как вовремя! Он как раз у меня… Очень хорошо. Ведите его сюда… — он положил трубку и сказал мне. — Вот, сейчас ты встретишь своего знакомого?..
— Что?.. — недоумённо спросил я, очнувшись. — Кого это?..
Я подумал про Николая. Как они его нашли? Или, может, он меня нашёл?..
Следователь молчал. Ещё раз полистал дело и закрыл, лениво высказав: 'Бредятина какая-то!'. Прошёлся по кабинету, налил компота из графина, мне и себе. Начал рассказывать, про один случай с безумцем, который всё твердил про пришельцев и показывал ожоги на животе от спичек — это было ещё в мирное время… Но его прервали — в дверь постучал кто-то. Следователь открыл. За дверью стояли два солдата. Оба козырнули, один ушёл, другой остался.
— Что ж, Владислав Алексеевич, проходите, присаживайтесь… Как-то Вы шустро приехали к нам…
— Я как узнал, сразу отпросился у командования на три дня. Там всё равно затишье, пока… — ответил солдат.
Его лицо мне было очень знакомым. И было ощущение, что этого человека я знаю всю свою жизнь. Где же я его видел? Он тоже пристально на меня глядел и не отводил взгляда. Вскоре проговорил со странной интонацией:
— Ну, здравствуй, Алексей, брат мой!
Такого поворота событий, я никак не ожидал. Оказывается, следователь вчера после допроса позвонил в 63 дивизию и сообщил, что арестован старший брат Владислава Губанова по подозрению в мародёрстве, и, по возможности, просит Владислава приехать в Новгород, для опознания и разъяснения, так как в государственной базе про него вся информация есть, а в базе ДНК — информации о нём отсутсвует, словно он никогда не сдавал пробы во время обязательной регистрации, прошедшей три года назад по всей России. При сверке ДНК — они получились очень близкими к ДНК Владислава, что было похоже на правду. Владислав, безусловно, выехал сразу же, так как это всё для него было фантастической новостью, которую невозможно было проигнорировать. И решил увидеть собственными глазами арестованного.
Он был, действительно, ниже меня ростом. 175 сантиметров. Очень похож на меня как глазами, так и формой лица. Волосы у него были чуть посветлей и подлиней чем сейчас у меня. Общей комплексацией он был лучше меня. Хотя под такой мешковидной военной формой вряд ли можно сказать однозначно.
Он очень долго и очень пристально, изучающее на меня смотрел. Следователь был обескуражен:
— Что-то не так? — спросил он.
— Нет… — ответил Владислав. — Всё в порядке. Просто ОЧЕНЬ долго не видел своего родного брата… Анатолий Иванович можно нам остаться наедине какое-то время? Поговорить, пообщаться?
— А-а… Ну, конечно, — ответил следователь. — Я тогда в туалет схожу.
Он вышел и закрыл за собой дверь. Было слышно, как он демонстративно топает по коридору — что не в его привычках тупо подслушивать. В помещении, разумеется, камер не было. Но не факт, что где-то есть скрытые камеры или спрятаны микрофоны. Не факт.
На улице начали слышаться отдалённые разрывы снарядов — город в очередной раз обстреливала вражеская артиллерия.
— Кто ты? — спросил он прямо и сразу же.
Я в очередной раз растерялся. Объяснять сыну, что я его отец в молодости, казалось мне невероятно напряжённым занятием. Я постарался как можно убедительней ему объяснить ситуацию:
— Здравствуй, Влад… Я твой отец, — да, я заметил, как у него брови вскочили на лоб от изумления и от возмущения, но продолжил, стараясь говорить спокойно и аргументировано. — Я Алексей Владимирович Губанов, родившийся в 1979 году и живший в Санкт-Петербурге до 2007 года. Мне сейчас 28 лет. Я попал в этот мир случайно. Через дверь. Через обычную деревянную дверь…
— Мой отец погиб год назад… — заявил он.
— Не перебивай меня, пожалуйста. Я понимаю, в это сложно поверить, в это невозможно поверить, а может быть, даже нельзя в это верить. Но я прошу выслушать меня до конца, а уже потом делать выводы: правду я говорю, или вру…
Владислав слушал меня внимательно, сложив руки накрест. Я продолжил:
— Хочу заметить, что наши с тобой ДНК, совпадают. А это возможно лишь в том случае, если мы с тобой братья, или я — твой отец, а ты мне сын… или наоборот. Как ты понимаешь — первое невозможно, так как братьев у тебя и у меня никогда не было. Другие варианты возможны, но как их объяснить? Мы с тобой практически одинакового возраста… Вот я и хочу тебе объяснить как это так получилось.
Я ему рассказал очень кратко, очень в сжатой форме, как всё произошло и почему я здесь. Мельком рассказал о знакомом хакере — который помог меня зарегистрировать в государственной базе как брата, о деде Николае, который живёт здесь в Новгороде, и по легенде к которому я направлялся в город. Он не перебивал меня, хотя по взгляду я видел, что он хочет что-то возразить, что-то спросить или уточнить. Но я не давал ему такой возможности, я говорил быстро, не прерываясь, надеясь, что следователь не будет торопиться назад в свой кабинет.
Наконец, я закончил. Я не думал, что моего краткого изложения цепочки событий окажется достаточным, что описанные события правдоподобны, и что Владислав в них с ходу поверит. Я решил рассказать про два случая из своей жизни, которые теоретически я мог рассказать своему сыну. Первый случай его поразил, видимо, я ему рассказал про него. Влад изумлённо спросил: 'Откуда ты знаешь?' Второй случай — про Марию — он не понял: 'Что за Мария? Кто она такая?'… Да, здесь я оплошал. Видимо, родному сыну по каким-то причинам не рассказал про Марию, или сам настолько забыл про неё, как и собирался, что в последствие не вспомнил. Забыл конкретно. Всё-таки лишь три месяца были вместе.
Влад проговорил:
— Ты очень похож на моего отца. Очень! На фотографиях видел много раз… Вылитый. Словно ты и есть мой отец в молодости…
— Я и есть твой отец в молодости… — сказал я. — Тот отец, которого ты знал, мы с ним очень похожи. Мы — одно целое. У нас одна и та же память, воспоминания, характер, повадки, вредные привычки. Мы как братья-близнецы… С той лишь разницей, что мы жили в разных мирах и в разное время.
— Параллельные миры?
— Да. Можно сказать и так… Только я не из Вашего мира. Из другого. Я — твой отец… Точнее твой будущий отец… Нет… Точнее, ты мой будущий сын… Ты наверное воспринимаешь это бредом?
Владислав покачал головой и сказал:
— Нет. Это не бред… Ты — мой отец. Ты, действительно, мой отец. Пусть это и выглядит дико, забавно, комично. Но ты мой отец, ты просто помолодел на 30 лет.
— На 27, - заметил я.
— На 26, - уточнил он, улыбнулся, — если быть точным.
— Да. Ты также силён в арифметике, как и я.
— А кто обучил? Не ты ли?
Мы обнялись, по родственному крепко.
В этот момент в кабинет зашёл следователь:
— Ну, что Вы тут разобрались?… Рад за Вас…
— Анатолий Иванович, — приподнялся Владислав. — Я хочу забрать своего брата, под свою ответственность. Здесь произошло дикое недоразумение. Он в шоковом состоянии…
— А про какого деда Николая он всё рассказывает?..
— Дед Николай?… А-а… Это он про дедушку Николая! Ну, он умер здесь, в Новгороде, пять лет назад. А он и не в курсах даже… Наш дед переехал в Новгород лет десять назад. А мой брат исчез куда-то лет восемь назад. Разругался с родителями и по молодости, куда пропал. Не объявлялся больше. Мы его так и не видели. Искали его всеми силами. Он же раз в год письмо нам отправлял, без возможности ответить — мол, всё со мной в порядке, не беспокойтесь… Вот… Дедушка-то помер. А как мы ему сообщим об этом, если не знаем, где он обитает?.. Вот когда началась война — он и начал суетиться искать нас в Питере — а мы уже эвакуировались в то время. Когда враг приблизился к Новгороду — он решил навестить деда Николая, вдруг тот ещё в городе остался…
Я поразился находчивости моего сына, его невероятно правдоподобной лжи и быстрому сочинительству… Неужели, я этому его тоже обучил?
— Хм… — призадумался следователь. — Это конечно многое объясняет: зачем он так рвался в город, про какого-то деда рассказывал… Только не понятно, почему бы не воспользоваться справочными данными? Зачем лезти через минные поля? Зачем тут бред какой-то разводить: про дверь какую-то рассказывать, про школу?
— Так это, мой братец, немного того… Он же недавно узнал о смерти отца. Вот у него шоковый приступ и случился… Да ещё это смертельная болезнь… Ему же нечего терять… Я ещё раз прошу отдать его мне, под ответственность — я отвезу его к матери. Он усмириться и всё будет замечательно.
Следователь призадумался. Потом ободрительно кивнул и сказал:
— Штаб эвакуируют. Мы сейчас, в течение трёх часов, должны переезжать в Чудово. Здесь оставаться очень опасно… Ты можешь забирать брата и вести его куда хочешь. Дело мне это вести не интересно. Да и не время этим заниматься… Так, что я его закрываю из-за недостатка улик…
Раздался оглушительный рёв. С потолка толстыми шматками посыпалась штукатурка на меня, на Владислава, на следователя. Тот лишь успел прокричать в последний момент 'Ложись' и мы упали с табуретов на грязный пол…
— …Ага. Прямое попадание… — отдалённо сказал голос, напоминающий голос следователя.
— Света нет, — забеспокоился Влад и голос ему вдруг раздался очень близко, прямо над ухом. — Алексей ты как? Цел?.. Давай, вставай. Полежать успеешь.
Он схватил меня за руку и потащил вверх. Стряхивая с себя остатки штукатурки и громко откашливая пыль, забившуюся в трахею, я сипло сказал:
— Чёрт, как пыльно…
Возле меня бродили силуэты, чьи-то тени. Я нащупал руку:
— Влад, это ты?
— Да, я… Всё в порядке. У меня в порядке… А вы как Анатолий Иванович. Вас ничем не пришибло?
— Нет, — отозвался очень близко следователь. — Мне повезло. Рядом огромный упал шматок потолка… Мне, считай, повезло.
— Нам тоже… Что со светом?
— Сейчас спички зажгу.
Он чиркнул спичкой, на мгновение я увидел пыльные белые лица обоих. Потом свет погас.
— Чёрт… Где-то сквозит, — выругался он. — Сейчас ещё одну зажгу.
Он зажёг вторую. Все осмотрелись — лица у всех пыльные, грязные, словно в муке повалялись.
— Ну, что братцы Губановы, Вы ещё не собираетесь эвакуироваться? — весело спросил следователь.
— Да. Пора бы уже, — также весело отозвался Влад откашливаясь.
— Пойдёмте тогда…
В коридоре мельтешили прямые лучи фонарей. Кто-то ходил, кричал, звал кого-то. Другие ругали упавший снаряд — который угодил в штаб не в самое подходящее время и место. Кого-то придавило плитой и он жалобно поскуливал от боли. Пришлось выручать. Наконец когда разобрались с беспорядком и включили аварийное освещения — с аварийного генератора, стало светлее и разрушения были весьма очевидные. По всей высоте стен шли толстыми чёрными зигзагами трещины. На полу клочьями валялась штукатурка и плиты, которые отпали с потолка. По серым корридорам валялись также антресоли и шкафы. В мелкие осколки разбилась посуда.
— Кавардак. Бедлам… — устало сказал Анатолий Иванович.
Следователь нашёл прапорщика Иванова, который этим вечером меня допрашивал. Сказал ему, чтобы мне вернули мои вещи и документы, и что я, собственно, свободен.
— Как же так? — удивился прапор.
— А вот так! — ответил следователь. — Нас эвакуируют… И продолжать мучить человека, больного смертельной болезнью, стараясь докопаться до него и выбить из него признание, я не намерен. К тому же Владислав, его родной брат, берёт под свою ответственность, и отвезёт домой… А теперь неси его вещи.
Прапорщик вернул мне вещи. Вернул он сумку с барахлом и едой. Денег, конечно же, там не было. Вернул временный паспорт и пистолет почему-то без запасной обоймы. Я не стал выяснять, куда это всё пропало и желал лишь одного — выбраться из этого жудкого подвала и уйти подальше.
Через пяти минут мы, вместе со следователем, уже вышли по разбитой лестнице на улицу. Взглянули на здание.
— Ёп, твою мать! — выругался Анатолий Иванович. — Лихо они долбанули по нам. Всю крышу срезало…
Да. Крыши у здания не было. Как не было двух этажей сверху — смялись вниз.
— Ну, надеюсь, Вы дорогу найдёте?
— Найдём, Анатолий Иванович, не переживайте, — сказал Влад. — Я же нашёл Вас.
— Ну, тогда с Богом!
— Спасибо, — сказал я.
— Не мне спасибо. Брату говори, — сказал следователь. Пожал нам руки и спустился в штаб.
С минуту мы нерешительно стояли, выбирая направление. Наконец Влад сказал с лёгкой улыбкой на лице:
— Что ж отец мой. Пойдём.
Мы пошли…
Обстрел смолк. Слышалась лишь далёкая пальба и редкие трассирующие пули рассекали одинокое ночное небо. Мы шли вдоль разрушенных и полуразрушенных зданий в направлении Вяземской улицы. Я уговорил Влада идти туда. Потому что там я мог найти 'Выход'. Или, как вариант, сходить к дому деда Николая и переночевать у него. Если он, конечно, ещё в городе остался.
Я старался вспомнить район и определить направление — искал ориентиры. Ничего путного не попадалось. У Влада оказалась карта города и мы с помощью зажигалки, ржавых указателей и какой-то матери смогли определить направление.
Мы шли медленно, осторожно ощупывая дорогу. В темноте ничего не было видно. Под ноги лезли всякие огрызки бетона, пластика, металла, линии тугой проволоки — упавшей электросети, так и норовили разодрать и без того дранные ботинки. Пару раз забредали в непролазный тупик. Одновременно выругавшись, разворачивались назад, петляли, наматывая круги. В процессе мы переговаривались шепотом.
Я ему более детально рассказывал о своих приключениях. Рассказал, что меня почти весь месяц принимали за него — за Влада. Он сильно удивился, но понимал почему так получилось. Он же, в свою очередь, рассказал о последних часах своего отца. То бишь, меня…
— Батя, — говорил он мне в первый день атаки, — поехали в деревню — к бабушке. Или в пригород, где твой отец живёт сейчас… В городе опасно оставаться. Ты же видел вспышку. Это атака! Ядерная… Однозначно, по нам бьют…
— Да. Это атака, — соглашался я. — Но ни одна бомба не упадёт на город. Мы защищены. Мы создали очень мощный противобалистический щит. Или ты думаешь, щит нам не поможет?
— Поможет — не поможет, какая разница? В любом случае безопаснее быть вдалеке от мегаполиса.
— Вот и езжай с мамой! А я останусь. Всю жизнь жил в Питере. Здесь и останусь. И бежать я никуда не буду…
— Ну, отец, телевидение не работает! А по радио и Интернету говорят об атаке на Москву и другие города. Это война! Война началась! Надо уходить. Мы — мишень…
Уломать меня оказалось невозможно. Я упорно настаивал на том, что останусь в городе. И не побегу как все, трусливо озираясь по сторонам. Влад надеялся, что я передумаю и названивал каждый час.
А через три часа как они покинули город — атомная бомба упала на Автово и убила отца. То бишь, меня. Влад ездил в город на поиски отца. Конечно же, он ничего не нашёл кроме пепла и руин на месте дома. Влад очень расстроился, что так и не убедил меня уехать из города. И чувствовал себя виноватым.
Вот такой вот я идиот, что остался в городе… Здесь родился, здесь же и умер. Всё просто…
Влад очень рад, видеть меня как копию своего помолодевшего отца. И все мои повадки, привычки, формат общения, голос и просто походку радостно узнаёт.
— На этот раз я тебя не оставлю, — пообещал он.
Мы добрались до Вяземской улицы и дошли до того места, где должен быть дом Николая. Но дома на том месте не было. Был лишь выгоревший пепел и чёрные безмолвные воронки от упавших снарядов чередовались вдоль улицы. Местность освещало огненное зарево, бушующее в соседних кварталах.
— Дома нет, — печально констатировал я. — Надеюсь, он покинул этот дом, когда начался обстрел…
В душе я очень на это надеялся. Но разумом понимал — он погиб. Он сгорел в этом аду. Вечером смотрел, как обычно, фронтовые новости по миниатюрному телеприёмнику. Раздался взрыв, а затем потолок свалился на него. Он не успел что-либо сделать. Так и остался погребённым…
Мы пошли дальше, осматриваясь по сторонам.
Вышли к двухэтажному зданию, чудом уцелевшему. Зашли в него. Поискали место для ночлега. Место, к счастью, нашлось быстро. Обнаружились отсыревшие матрасы и какой-то полусожжёный гардероб одежды. Выволокли это всё в сухой угол помещения, разбросали слоями и легли спать.
Спать не хотелось и не получалось, поэтому мы какое-то время разговорили. В основном о пустяках. Почему-то начали толдонить о жизни после смерти (с чего это вдруг?), о теории вероятности. О том что судьба, подлюга такая, иногда бывает жестокой, как сатана, а иногда непредсказуемо преподносит сюрпризы — счастливые и приятные моменты в жизни…
Сами не заметили, как скоро заснули.
На утро нас разбудил близкий обстрел — до боли в ушах. Он продолжался недолго. И смолк так же неожиданно как начался.
— Что это было? — спросил я, протирая глаза. Заметил, что давно лежу на сыром потрескавшемся асфальте улицы, а рядом со мной лежит Влад, прижав ладонями уши.
— Не знаю… Может, решили взбодрить нас, — предположил Влад.
— Да уж. Так взбодрили, что спать уже не хочется…
Общим фоном слышались далёкие автоматные выстрелы, залпы орудий, взрывы. Но это всё было относительно тихо и далеко. И нас эти звуки не тревожили. А я к ним легко и быстро привык…
Очень скоро и неожиданно мы вышли к школе. Как мне показалось, ничего в ней не изменилось. Только она стала многим мрачней от копоти. Я осторожно подошёл к тому месту, где погиб Эвиан и та молодая девушка. Из пустого проёма взглянул внутрь. Это помещение оказалось практически целым. Хотя пострадало от пожара очень сильно… Тел не было.
— Тела увезли и зарыли в братской могиле… или сожгли, — сказал Влад. — Обычная практика. Иначе начнут разлагаться, заражать и отравлять всё…
Я развернулся:
— Нам надо сходить вон в ту часть здания и попробовать что-нибудь выкопать.
Но выкапывать было нечего. Когда мы подошли к той части школы, где на втором этаже размещалась дверь, мы обнаружили странную картину. Часть школы, которое обрушилось и превратилось в груду мусора и хлама, была подчищена кем-то или чем-то. На голой выжженной земле остались лишь фундаментные плиты, мелкие фрагменты кирпичей, раскрашённого бетона и арматуры. И больше ничего…
— Но как?! — ахнул я. — Кто разгрёб этот завал?
— Странно… — Влад тоже ошарашено смотрел на пустоту. — Но вполне может быть, что месяц назад здесь прибрались. Тогда ещё разгребали завалы, ты не помнишь?..
— Нет. Такого не помню. Здесь все дома в руинах лежат. Почему именно эти завалы решили расчистить?.. Почему так?!
— Не знаю… Но решили начать именно с этого здания. На нём же, видать, и закончили…
Я оцепененно стоял на месте, оглядывая пустоту. Нервно сжимал и разжимал пальцы.
— А я тебе скажу, почему так произошло!.. — сказал я и продолжил. — Потому что злой рок меня преследует. Начиная с того момента, как я зашёл в этот мир. Или даже с того самого момента, как я зашёл в дверь в своё мире… Я не понимаю, почему я ещё жив? Рок видимо играется со мной. Препятствия всякие учиняет. По ходу конкурсы на выживание, на сообразительность создаёт… Извести он меня хочет. Выжить из ума пытается…
— Не-ет, батя, — сказал Влад. — Тогда бы было всё гораздо хуже. Не было бы Николая, того хакера, который тебе помог с документом… меня не было бы… Однако мы же появились на твоём пути и выручили тебя.
— Может быть, это и входит в планы рока, каждый раз вызволять меня из жопы. Чтобы я не загнулся, не сдался окончательно. Чтобы я наделся на что-то. Чтобы жизнь во мне бежала слабым полудохлым ручейком… Но чтоб бежала… Всё это бесполезно. Я здесь застрял и мне нет пути назад.
— Батя, не отчаивайся, — утешал меня Влад.
— Не называй меня 'батей'. Я ещё не привык к этому слову. Да и не правильно это. Я лишь копия твоего отца в молодости. Мы всё же жили разными жизнями. Он здесь — я там. В моём мире тебя ещё нет. А в мире Битурта нас уже давно нет… Не привычно это всё. Странно. И ни к месту, ни ко времени… Зови меня просто — Лёха.
— Хорошо, — быстро согласился Влад.
Мы постояли возле здания ещё немного. Я кидал мелкие камушки в подчищенное основание фундамента и отстранённо думал о своём родном доме. Влад тоскливо прохаживался по двору заглядывая в чёрные проёмы. Вскоре двинулись дальше. Оставаться было бесполезно. Руин не было — и двери, надо полагать, тоже не было. По крайне мере, не здесь… На этот раз дорога для меня была безразлична и меня куда-то вёл Влад, как он сказал: 'вон из этого города'. Мы пошли вон.
Но не успели мы пройти и двух кварталов как раздался странный звук по близости. Мы переглянулись. Влад притаился и сказал мне пригнуться. Не доходя до перекрёстка двух узких улиц, мы пригнулись ниже бетонной плиты, которая когда-то упала сверху и села на ребро, зацепилась арматурными штырями за столб. Погнула его. Так и замерла. Стали наблюдать за перекрестком из-под плиты. Внимательно прислушивались к звукам. Кто-то шёл в нашу сторону. По всей видимости, их было двое. Они разговаривали между собой. О чём — было не понятно. Точнее — не слышно, отдалённые взрывы мешали разобрать речь…
Вскоре они вышли на перекрёсток. Мы притаились за плитой, рассматривая в щели появившихся людей. Один был щуплый и маленький. Другой был коренаст и на фоне другого сильно выделялся. Оба с автоматами и в военной форме. Выйдя на перекрёсток и бегло оглядев полуразрушенные здания, коренастый сказал более отчётливо: 'Я посмотрю в этом доме… А ты пока побудь здесь. Стой на шухере…' и ещё чего-то сказал. Потом коренастый быстрыми шагами направился к чёрному проёму на противоположной стороне улицы от нас и растворился в темноте. Время от времени из дома доносились глухие звуки бряканья, падающих предметов, бьющихся предметов, шуршания, какой-то возни…
Я посмотрел на Влада. Спросил шёпотом:
— Это военные?
Он кивнул.
— Наши?
Он покачал головой и взглядом указал на грудь щуплого. Я пригляделся. На груди у щуплого красовалась эмблема немного замусоленной грязью и пылью с буквами 'AL'.
Солдат посмотрел в нашу сторону — на плиту, ничего примечательного не заметил и отвернулся.
— Эйэловец… — тихо, но очень гневно выговорил Влад.
Он бесшумно достал из кобуры армейский пистолет. И проверил, заряжен ли он. Я с ужасом покосился на прислонённый ствол к одной щелей плиты. Влад осторожно брал на мушку щуплого.
— Может, они пройдут? Зачем нам шум создавать?.. — с надежей спросил я.
— Нет, — проговорил Влад. — У меня приказ от командования — эйэловцев брать живыми, а лучше мёртвыми. Но чтобы прятаться от них и давать им возможность дальше помогать натовцам — такого приказа не было…
— Ну, их же всего двое? Что они сделают? Они тут мародёрствуют и только…
— Вот именно, их всего лишь двое. И нас двое — а значит их взять можно. У тебя ствол есть?
Я кивнул. Нащупал в кармане куртки, достал и тоже осторожно прицелился.
— Нет, ты так никого не убьёшь… — сказал Влад, осматривая мой пистолет. — Даже ребёнка не напугаешь.
— Почему? — поинтересовался я.
— У тебя предохранитель не снят.
Предохранитель действительно был взведён. Да я как-то даже забыл, что у пистолетов есть такая штучка. Я снял пистолет с предохранителя и заново прицелился. Спросил, глубоко дыша:
— Ну что, берём живыми?
— Попробуем…
Щуплый, заметно скучая на перекрёстке, повернулся к нам боком. Влад резко встал и страшно выкрикнул в его сторону:
— Ни с места, урод! Не дёргайся — стрелять буду! Бросай пушку! Бросай пушку, я сказал!! Живей!
Перепуганный солдат на секунду вздрогнул, отпрянул, но потом подобрался, и было уже собирался навести автомат на Влада, как понял, что дело безнадёжное — он не успеет при любых вариантах. И покорно бросил ствол на асфальт.
— А теперь ногой пни автомат в мою сторону… Я сказал, пни мне! Ну!.. Вот так. Умница… Где второй?! Зови его сюда.
Солдат испуганно обернулся к дому, где был его товарищ и позвал его. Из тёмного проёма никто не выходил.
— Он всё слышал… — тихо сказал я Владу, — этот второй военный… Он уже не выйдет.
— Держи проём на мушке… — тихонько сказал Влад, — и не высовывайся пока… Пусть думают пока, что я один… — и выкрикнул гневно: — Ну, где этот урод?!
Я навёл свой пистолет на чёрный проём в доме. И старался успокоить бешено колотившее сердце. Да как его успокоить только?!
Влад злобно выговорил обращаясь к щуплому:
— Ты, эйэловец поршивый, поди-ка сюда! Скажи мне, солдат родненький, зачем ты это делаешь?
Солдат непонятливо покосился на него, мол, что именно? Влад продолжил:
— Зачем ты стал таким? Зачем ты помогаешь нашему врагу? За что ты борешься, урод, собака ты паршивая?
Солдат неуверенно ответил, скомкав слова:
— Мы… Нет. Не стреляй, пожалуйста!… Война проиграна… Разве не видишь?.. Это конец!.. Мы просто принимаем сторону победителя… Что нам ещё делать остаётся?.. Я не хочу умирать. Пожалуйста, не стреляй…
Щуплый взглянул на Влада, держащего его на прицеле, жалостливой затаённой надеждой.
— Никто не хочет умирать. Ни я, ни ты, — сказал Влад. — А вот убить тебя мне придётся. Потому что ты, предательская морда, ты — хуже врага! Ты пошёл на сторону тех, кто убивает твоих же родных, кто разворовывает твоё отечество, Родину — твою мать кто безжалостно грабит, кто твоих друзей расстреливает в плену, и отрезает с трупов мясо для горячих супчиков, чтобы не подохнуть с голода, кто насилует твоих сестёр, а потом всаживает пулю в затылок и дальше насилует, кто режет тупым ножом отца твоего и мать твою, кому насрать на жизни человеческие и на тебя, в частности. Ты предал их всех: братьев, сестёр, отца своего, всех родных, своих земляков — всех до единого ты предал! Ты предал родину! В конце концов, ты себя предал! Тебе нет прощения. Ты должен сдохнуть, сука!..
— Подохни ты сначала! — кто-то выкрикнул из дома и мгновенно раздалась автоматная очередь.
Влад успел несколько раз выстрелить, потом рухнул. По бетону плиты прошерстели пули, звонко отскакивая от металла — фонтанами выкрашивая бетон. Влад схватился за бок.
— Что? Что случилось? — спросил я.
— Сволочь, попал, — улыбнулся он.
Он отпустил руку от бока — рука была вся в крови, а из раны пульсивно сочилась кровь. Я засуетился: чем же прикрыть рану?
— Да, не-е… Царапина, — отмахнулся он. — Пуля на вылет прошла… Хировый из него снайпер.
— Это первый или второй?
— Второй, коренастый конечно, который в доме сидит. Щуплого я грохнул…
Я не поверил. Посмотрел в щель на перекрёсток. Никого не было… В начале это меня обрадовало, подумал что щуплый успел смыться, но потом, когда внимательней пригляделся, увидел человека, который ничком валялся на спине и незаметно шевелился. По бетону громко застучали пули. Я боязливо отдёрнулся от щели.
Влад кричал мне почти в ухо: стреляй в него! Убей его! Пристрели! Чего же ты ждёшь?..
Я думал: 'Вот засада. Попали! Ну, кто дёргал нас за задницу?! Можно же было немного подождать. Прошли бы. Не заметили… Зачем это нужно? Кому это нужно?! Стрелять в своих же, и чтобы свои же стреляли в нас?! Один уже присмерти. Второй от злости стреляет по нам… Влад ранен. Я труслив, как мелкая шавка… И надо бы отбиваться. Но там — русские люди. Просто они идиоты такие… А я не могу стрелять в своих. Я вообще не могу стрелять в людей. Никогда не стрелял и не хочу стрелять в людей. Тем более, в своих. Тем более, что можно было и без пальбы обойтись. По бутылкам — я смогу срелять, а в людей нет… Или смогу в людей?.. В живых, мать их так, ЛЮДЕЙ! Да не знаю я… Нет, наверное. Это надо храбрость иметь, смелость, гнев… Надо ледяное сердце иметь… Надо уметь это делать!'…
Я открыл глаза. Оказывается Влад уже давно стрелял по дому, извернувшись с другого бока с торца плиты, одной рукой он оглушительно выпускал пули из армейского пистолета, а другой, кровавой рукой теребил мой рукав, хрипло повторяя: стреляй же!
Оказывается я вошёл в ступор, в некоторое остолбенение, как бы это сказали учёные: 'в транс'. Да. Я ушёл в транс. Я не слышал выстрелов из-за этого… или из-за того, что оглох. Звуки неумолимо нарастали и превращались в мощные разряды молний. Нарастали чёткие очертания мира. Реальность вышла за рамки реальности, и мне уже казалось, что здесь я — сторонний наблюдатель, что я — зритель, и вижу даже самого себя как бы со стороны — жалко скорчившегося под плитой и вздрагивающем при каждом выстреле. Но уже через пару секунд в голову ударил адреналин. И я, набрав в легкие злость и ненависть ко всему (откуда это у меня?), к этому тупому, не заслуживающему прощения мира, я крепко сжал пистолет в руке, нацелил в тёмный проём и начала стрелять, выкрикивая при этом ужасную матерщину, раз за разом всё громче и громче, срывая голос.
Такая внезапность Влада напугала не на шутку. Он отшатнулся от меня как от безжалостного маньяка и взглянул словно на психа — не началось ли помутнение разума у меня. Я остановился. Из проёма больше не стреляли.
— Я его подстрелил, — сообщил мне Влад. — А ты, какого чёрта, начал стрелять после этого?
Я очнулся. Прекратил бессмысленно палить в пустоту. Всё ли со мной в порядке?
— Ну, ты говорил 'стреляй'… Вот я и стрелял, — оправдывался я, глубоко дыша.
— Да. Но это было раньше. Раньше надо было стрелять… Я его подсёк. Надо бы сходить, проверить. И добить если жива эта сволочь… А-а… Больно! Не успел я увернуться от него… — он прижал бок.
— Надо перевязать… — предложил я.
— Успеется, — отсёк он.
Он встал и короткими перебежками пошёл в сторону дома. Пробежал рядом с трупом щуплого (тот уже не шевелился вовсе), как мне показалось, плюнул в него или сделал похожий жест. Подошёл вплотную к проёму, пытаясь найти цель. Потом выстрелил пару раз. И повернулся ко мне:
— Готов!
'И это он говорит так спокойно… — подумал я. — До чего же ужасна война! Она делает из людей циников, бесчувственных, безнравственных циников…'
Я вытащил из пистолета обойму. В магазине насчитал 7 пуль. Восьмая была в бойке. От оружия разило пороховой гарью. Я задвинул магазин обратно и продолжил наблюдал за домом.
Влад начал возвращаться. Перебежками вышел на перекрёсток. Неожиданно прозвучал одинокий выстрел. Влад мгновенно припал к земле и направил пистолет в сторону от себя, вправо — в створ другой улицы. Выстрелил. Кто-то невидимый хрипло вскрикнул оттуда. Было слышно, как шумно упал автомат или какое-то другое оружие. И гулко упало чьё-то тело на тротуар.
Теряя самообладание, я подбежал к Владиславу. Обернулся направо, заметил бездыханное тело какого-то человека в такой же военной форме, что и щуплый.
— Влад! — кричал я.
— Это ещё один, — проговорил он сипло, покашливая. — Третий… Надеюсь, последний. Он слышал наши выстрелы. Он сидел на балконе — на выступе этом… И целился в меня. Он в меня попал…
Я видел как из груди Влада выливается что-то тёмное плотное, липкое… Из уголков рта Влада бордовыми струйками бежала кровь. Я перевернул его на спину. Его тело размякло. Слишком размякло. Это не реально для человеческого тела… Он отчаянно сказал с невероятным трудом и храбростью:
— Я рад, что увидел тебя… Батя! Что ты живой… — он улыбнулся. — Я очень рад…
— Нет, нет, нет, нет!! — закричал я, нервно перебирая тряпки в сумке. — Говори со мной. Не умирай! Живи! Ты должен жить, солдат!.. Ты должен…
Я тряс сумку пытаясь найти, вытащить, выдернуть из неё что-то, что бы помогло Владу. Начал перебинтовывать грудь… Кричать Владу: 'Ну, скажи что-нибудь'… Но Влад молчал. Ничего не говорил. Смотрел на меня и тихонько улыбался… Пульс не прощупывался. Он уже никому ничего не должен… Он был мёртв.
Следующие события я помнил смутно. Словно я спал всё это время и мне снился какой-то странный сон, а я не мог понять его логику, его таинственный и скрытый смысл. События растворялись по мере движения времени. События обволакивал молочный туман. Я не запоминал, что происходит вокруг меня — мне это было как-то безразлично. Я отстранился от реальности и не воспринимал этот мир. Но я отчётливо запомнил, что было внутри меня. Во мне что-то горело. Так сильно и нестерпимо жутко, что я не мог выдерживать градуса. Казалось, что под таким градусом должны были выгореть все мои внутренности, включая лёгкие, горло, печень, почки, селезенку, даже мозг перегревался и чувствовал себя душно. Меня постоянно тошнило. Рвало меня изнутри, раздирало на части. Я не мог нормально стоять и двигаться. Мне хотелось прилечь. Но подходящего места всё не находилось, сколько бы я не перебирал ноги в беспамятстве — кругом рваные камни, блеклые осколки стёкол, жидкая грязь разлитая всюду, пламя, едкий дым раздирающий глаза.
Я не мог точно вспомнить, как я попал в плен. Как меня, собственно, повязали? Похоже, это было до безумия банально просто, кто-то мне сказал: 'А ну стой!'. Я послушно остановился. Потом сказал: 'Руки вверх!'. Я поднял руки. И затем сказал: 'Иди за мной'. Я пошёл за ним.
Я даже не помнил, как получил ранение в руку. Очнулся лишь, когда меня пронзила жуткая боль в левой руке. Мне почему-то изначально казалось, что меня укусила громадная оса с большим, ядовитым жалом. Только тогда я начал приходить в себя и возвращался в реальный мир из прострации. Обнаружил возле себя солдата. Он громко кричал на меня что-то нечленораздельное. Ругал меня за что-то. Из его тирады слов я уловил, что мне надо идти в общем строю, не отставать от всех, не отходить от дороги и выполнять все приказы, которые отдают солдаты. А тем более не притворяться идиотом. Иначе меня пристрелят. На груди его униформы красовалась эмблема AL. Я закивал — мол, понял тебя. Он усмирился и даже дал мне бинт — чтобы завязать рану и остановить кровотечение. Что я и сделал…
Я с удивлением обнаружил, что сумки у меня в руках не было — либо у меня её забрали, либо я оставил её возле Влада, забыл про неё. Но у меня почему-то был во внутреннем кармане куртки пистолет. Я случайно его нащупал. И возможно даже заряженный с восемью пулями на борту. Не помню почему он всё ещё у меня. Не могли же они взять и разрядить мой пистолет, а потом вернуть мне? Скорее бы забрали мой пистолет вместе со всеми пулями. Почему он всё ещё там? — я не мог понять. Для меня это казалось не логично. Очень странно, что они меня не обыскали. Видимо мой жалкий и унылый вид и полное подчинение их ничуть не насторожили. Они посчитали меня безвредным гражданским, который как-то затерялся в городе или вообще свихнулся, тронулся умом…
Оказывается со мною шли ещё несколько гражданских, которых вели перед собой эйэловцы. Они торопливо подгоняли всех, тыкая дулами автоматов в спины и запугивающее размахивали прикладами. Куда вели нас — я не имел представления. Смутно вспоминал, что до этого шёл по подрагивающему наплавному мосту через реку Волхов или через другую широкую реку. В Новгороде помимо Волхова есть другие реки? Я не помнил. А сколько я шёл — тоже не помнил. Но судя по тому, что уже стремительно вечереет и скоро солнце сядет за горизонт, мы шли достаточно долго. И, быть может, прошли весь город.
Через несколько кварталов мы вышли к железнодорожному вокзалу. Слева от нас чернел разрушенный автовокзал. Железнодорожный вокзал был без крыши. А верхний этаж был выгоревшим. Первый этаж был удивительно целым и невредимым. Местами даже окна и двери целы — что являлся крайне редким явлением в этом практически мёртвом городе…