День не удавался. Пятница как-то началась дождливо, так и закончилось моросью.
Виктория, или просто Вика, швырнула старую фотку на кровать. Не попала. Фотография то ли зацепившись за сквозняк, то ли она сама так решила — провалилась в маленькую щель между кроватью и стеной. 'Как так?!' — подумала Вика и махнула рукой. Фотография ей была уже не важна. Там где она удачно была запечатлена, не смотря на свою врождённую нефотогеничность, улыбающаяся, жизнерадостная и страстно обнимающая Серёжку — стало историей, которая никогда больше не повториться. Он бросил её две недели назад. Она чуть с ума не сошла, по крайне мере, она так думала, когда он не объявлялся, не звонил и ничего не предпринимал, чтобы вернуть её после той дурацкой ссоры. А потом, через неделю она видела его с другой красоткой и она, ревя и метая кулаки в его сторону, не могла успокоиться даже после того, как он сказал: 'Пошла дура! Ничего между нами не будет!'
Пару дней надежд. А потом как говориться 'с глаз долой — из сердца вон'. Она стала снова улыбаться и мечтать о сладкой мести, неважно с кем, неважно как.
Но пятница начиналась дурно. Она проспала и опоздала на первую пару. За неё отметиться не смогли. Поэтому у неё теперь большой, жирный пропуск в журнале встрял, который может повлиять на 'автомат' по предмету во время сессии. Это, к счастью, её не расстроило. И остальные две пары она отсидела, клювая носом в тетрадь — последствия бурно проведённой ночи с подружками. Ещё болела голова. Но она ожидала такого эффекта после двух бутылок 'Старого мельника'.
Настроение испортил Барбос. Это кликуха Бориса, старосты группы. Почему именно Барбос? Он сам не помнит. Просто ко всем пристаёт, как Барбос — так и прозвали. Не сделал он исключения и для Вики. Он к ней подсел на второй паре, если не считать первую пропущенную, и начал её уламывать на вечернику — на совместную попойку и празднование очередного чего-то Дня рождения. Вика же хотела его отшить, но не знала как. Да ещё эта голова тяжёлая как бревно, которое Ленин таскал. В итоге, она, дура, согласилась. Вернувшись из института, теперь ей предстояло в своей общаге помыться, одеться, накраситься и идти вниз к Барбосу, чтобы вместе с ним пойти на чью-то Днюху. Имени именинника она почему-то не запомнила. А нужно ли это ей?
Хотя желания куда-то тащится в дождливый весенний день не было, но мысль о том, что она, возможно, на этой днюхе кого-то встретит, достойного её… и отомстит этому козлу недодоенному, Серёге — всё-таки уломало её окончательно.
Она вытащила полотенце и пошла в ванную общего блока.
— Вот собаки! — она обругала абстрактных сантехников, которые опять где-то чего-то чинили и закрутила краны, в которых не было воды.
Вернувшись в свою комнату, она по-быстрому обтерла лицо, шею и руки влажными полотенцами; полезла в гардероб, который состоял из пары платьев, юбок и большого свёртка какой-то старой дряни. Порылась в этой 'дряни', в надеже отыскать что-то пристойное. Наконец, нашла. Облегчённо вздохнула и начала одеваться.
Волосы сплетённые в сотни косичек подружками, она собрала в узел. Открыла косметичку и начала 'рисовать' себя перед зеркалом. Получалось очень медленно. Первый вариант оказался неудачным. Товарищ Барбос несколько раз позвонил ей злобно спрашивая: 'Ты где?!' 'Да иду я!' — отвечала Вика, схлопывала телефон-раскладушку и продолжала дальше выводить на лице глаза.
— Фу-у… — выдох облегчения, она схватила сумку, напялила туфли, застегнула курточку и пошла на выход.
Барбос только и фыркнул: 'Ну, накрасилась как шлюха!'. А Вика, понимая его озлобленность, выдавила: 'Сама дура'.
Барбос всю дорогу пытался ухватить её за что-нибудь мягкое. Вика же злобно на него цыкая и ударяя по ладоням, всё думала о том, какой контингент может собраться на Дне варения.
Контингент собрался ужасный. Когда они добрались до квартиры, многие были уже пьяны в хлам. Произносили нелепые тосты, сумбурные речи, кричали, визжали и включали музыку на полную громкость. До неё домогались, прилюдно приставали, поили водкой. Она так и не поняла, кто здесь именинник, и как, собственно, его зовут. Через час этого кошмара, Барбос отвёл её в сторонку и предложил прогуляться со своим другом и одной подружкой. Друг оказался симпатичен и очень перспективен. Имеется ввиду, в качестве кандидата сладкой мести. Поэтому она решилась очень быстро. Не сидеть же у этих упырей на хате, и не одной же домой возвращаться…
Когда уже они вышли на прогулку, к ним подцепилась пьяная красавица, которая каким-то боком знает друга Барбоса. Кстати друга Барбоса зовут Иван. Красивое древнерусское имя. Зашли в Пятёрочку. Купили пивка для рывка и мартини со швепсем. К этому времени морось прекратилась. Неподалёку нашли скверик с двумя скамейками разнесёнными на десять метров друг от друга. Пьяный Барбос пробовал 'подогнать' вторую скамейку поближе, чтобы было удобней общаться. Но идея сдвинуть железобетонные скамейки оказалось неудачной. Поэтому расселись на мокрой скамейке как получилось. Барбос сразу вскрыл бутылки, подал всем, и произнёс пьяную, отвратительную по своему содержанию, речь — о вечной любви и нерушимом браке, прямо как наш Советский Союз. Пришлось выпить. Вика уже была навеселе и слабо контролировала ситуацию. Барбос ещё лапал, хватал за ягодицы, Вика уже слабо и недовольно его отшивала.
— Ну, ты чё… Ну, ей Богу. Я же случайно, — мямлил он.
Потом она свыклась. Гулять — так гулять. Пьянствовать — так пьянствовать. И его лапища уже не сдирала со своих мягких мест. Она посматривала на Ивана. А Иван посматривал на ту пьяную красавицу, что к ним привязалась и о чём-то они весело там перешептывались.
Она не заметила как на соседнюю скамейку присел странный парень. Странно было в нём то, что он присел и ничего не делал. А ещё он посматривал в их сторону, приветливо улыбался, и продолжал сидеть. Похоже, он о чём-то думал. По крайне мере, его взгляд сосредоточен, устремлён в какую-то неведомую точку… Тоже мне, отличное место для размышлений! Он бы ещё в хату именинника припёрся бы и начал так думать.
Барбос поглядывал на незваного гостя и полугромко спрашивал:
— Чё за урод? Что он тут пейзаж нам портит, как светлое пятно на картине Малевича… Давай его отправим куда подальше?..
— Давай! — отвечал пьяненький Иван и звонко чокаясь бутылками, они выпивали.
'Вот трусы, — думала Вика. — Говорить мастера. А как доходит до дела — куда пропали?'
Вике пиво уже не лезло в рот. Она так всем и объявила.
— Может тебе что-нибудь другое полезет? — сказал Барбос.
— Да пошёл ты!
Барбос с Иваном заржали. Вот кони. Ну, точно, жеребцы неоседланные. Кобеля драные.
Вика беспокойно посматривала на часы. Уже перевалило за одиннадцать. Темно. Разговор с Иваном не клеился. Язык потихоньку заплетался, становился ватным и непослушным. Многие слова парней она пропускала мимо ушей. Большинство из них были пошлые и отвратительные, если разобраться. Ей надоедало здесь сидеть и хотелось домой, в свою скромную 'коморку', маленькую комнатку в общежитии. И несколько раз это она объявляла Ивану и Барбосу. Но те, словно её не слышали, базарили о своём. Время от времени ходили в 'туалет', и постоянно пыхтели ей в лицо своими сигаретами. Иван со своей красоткой, которую держал на коленях, неприлично сжав и теребя её груди, стал целоваться. Засранец!
Незнакомец между тем не уходил. И, по всей видимости, не собирался уходить. Офигенный мужик! Стойкий оловянный солдатик. Тут, значит, непристойности, злобные порывы Барбоса размазать ему харю — а ему всё ни почём. Словно, плевать он хотел на эту компанию. Моя скамейка — и я буду на ней сидеть.
В тусклом свете фонарей Вика попыталась рассмотреть его внимательней. Невероятно красивый блондин. Ну, по пьяне, они все становятся красивыми. Улыбчивый. Задумчивый. Лет ему, допустим, 23. Наверное студент ещё. Или уже работает. Куртка кожаная, но не стильная. Шорты вообще черные, как сажа, чистые. И чёрные ботинки надраены до блеска, словно нет этих луж и грязи на улицах. Как ему удалось не запачкаться. Вон у неё все туфли в дермище, и джинсы, чёрт, джинсы запачкала!.. Загорелый. Вот это странно. В Египте, наверное, недавно побывал. На лицо милый, аккуратно причёсанный. Похож на русского. Но с таким же шансом может быть похож на американца… Однако, что-то было странное в его взгляде, в его повадках сидеть, перебирать руки, расставлять ноги — то что делает его не похожим на всех остальных. Но вот уловить эту странность пьяной Вике никак не удавалось.
И зачем он сидит здесь? — спрашивала себя Вика и не находила ответа. Странный он. Может извращенец. Любит наблюдать за другими, как те хватают, лапают, теребут, лезут в прорези одежды пьяных красоток. Чего он ждёт?..
Вика очень хотела домой. Уже больше двух часов они торчали на этой холодной скамейке. Да и ветерок подул. Прохладно стало. Нет, холодно стало. Барбос прижал её к себе и пропихивал руку к груди, хватал за лифчик, и шептал непристойности в ухо — она терпела. Ей было безразлично. Она устала.
Наконец, в дупло пьяный Иван и не менее пьяный Барбос начали собираться. Иван всех позвал к себе на хату продолжать 'праз-дьнывать и виселиттца' — как он сказал. Надо было ехать — это в Купчино. Все почему-то радостно согласились. Но Вика никуда ехать не собиралась. Она как можно нежнее попросила Барбоса:
— Отведи меня домой.
— А что мне за это будет? — игриво поинтересовался он.
— Я хочу домой! — стараясь не плакать, сказал Вика.
— Так что мне за это будет?..
— Ничего. Я спать хочу… Ты же меня сюда привёл…
— Да пошла ты! — грубо отстранился от неё Барбос и продолжил пьяно выговаривать слова. — Я значит, к ней всей душой… А она — 'я спать пошла'…
— Ну, я хочу домой…
— Иди! — отрезал он, криво помахал рукой и схватил за талию подруги. — А мы поехали в Купчино…
— Да! Поехали в Купчино! — пропела та.
Они пошли на улицу, раскуривая сигареты. Вика увязалась за ними.
— Чё. Передумала? — спросил Барбос.
— Ну, Борька, пожалуйста. Темно… Я же не дойду. Я держусь-то кое-как.
— Тэк, пошли с нами… — пьяным и невидящим взором он ощупал её, пытаясь схватить руку.
Вика отстранилась:
— Я не пойду.
— Ну, и не иди… — согласился Барбос, а Иван заливным весёлым басом его поддержал.
Девчонки противно визжали. Парни ржали. Так, громко посмеиваясь и придерживая друг друга, чтобы не упасть, они двинулись в сторону Лиговского проспекта, напрямик по лужам, не разбирая дороги. Вика проводила их взглядом. Сдерживала наворачивающиеся слёзы. Она недалеко отошла от сквера, где сидел незнакомец.
А может это Он? Может, он ждёт меня? — спросила вдруг себя. И не поверила.
Она вернулась. Незнакомец сидел как и раньше. Она подсела к нему скраешку. Осторожно начала, пытаясь сосредоточить взгляд на нём и не выдавать страшное опьянение. Не все парни любят пьяных девчонок… Но голову приятно кружило и взгляд рассеивался, не попадая в цель:
— Привет, красавчик… Скучаешь?
Она хотела тронуть его, но рука случайно легла на его коленку. Вика успела заметить, что коленка у него абсолютно сухая и ткать штанов странного покроя… Заметила и забыла. Он посмотрел на неё внимательно. Оценивающе. Улыбнулся.
'Улыбнулся. Значит не против пообщаться. Так. Вика, соберись! — приказала она себе. — Ты умеешь соблазнять парней'.
— Я отстала от своей компании. Как-то скучно с ними… Ты умеешь развеселить одинокую девушку?
Незнакомец молчал. Язык что ли проглотил? Неожиданно он покачал головой и сказал:
— Ай донт андестенд.
Вика изумилась. Вот те раз! Всё это время напротив них сидел иностранец. Ясно, что он не понимал угроз Барбоса и никак на них не реагировал… Забавный парень. Один. Ночью. В тёмном сквере. Да ещё иностранец… Чудак!
— Вы американец? — поинтересовалась Вика.
Если это американец — то Вике необычайно повезло. Ей не приходилось встречаться с иностранцами, а тем более заниматься с ними любовью. Но ей рассказывала подружка, которая как-то встречалась с приезжим американцем или англичанином — она точно уже не помнит — не суть важно, с иностранцем одним словом, и тот её водил в шикарные рестораны, сводил в Мариининский театр, а она ему показывала Питер, достопримечательности города. Конечно он приглашал её в свой гостиничный номер. И там они проводили бурный роман. Он обещал вернуться в Питер и забрать её к себе. Хотя этого так и не произошло, подруга не расстраивалась, она получила в подарок кольцо с брильянтом, стоимостью не менее тысячи долларов.
Но незнакомец почему-то удивился вопросу и стало понятно, что он — не американец.
— Откуда ты? Ты — иностранец?
— Я из Монтевидео, — сказал он и добил 'Юрегваи'.
Что это за Монтевидео? Она не знает такого города. А вот Монте-Карло слышала:
— Монте-Карло? — уточнила она.
— Нет. Монтевидео, — поправил он.
Чёрт. Тяжело пьяной вспоминать географию. Где же такой город находится? Вика закрыла глаза и попробовала представить развёрнутую карту мира. Но кроме как быстровращающегося глобуса с размытыми материками ей не приходило в голову. Да, ладно. Чёрт с этим. Главное, что он — иностранец и знает английский язык, и она кое-как знает английский. Коряво, со страшным акцентом — всё-таки знает.
'Вот, блин, — думала она. — В сисю пьяная девушка пристаёт к иностранцу и пытается охмурить. Завтра буду ржать… Если завтра наступит и я тут не свалюсь в какую-нибудь канаву или какая-нибудь шваль подворотняя меня здесь не изнасилует до смерти'. Она вспомнила рассказы своих подруг про ночных обитателей этого города. Рассказы в целом не страшные, но касаются этого района — у одной вечером выхватили сумку со всеми вещами. На другую напали два пьяных подростка и начали её лапать — девушка отбилась, но неприятный осадок остался. Вике ещё не приходилось сталкиваться с дворовой нечестью. Однако это не значит, что она избежит участи своих подружек. Вика хорошо представляет в своей фантазии возможные сценарии развития и поэтому панически боится оставаться одной тёмной ночью в городе. Особенно как сейчас, в нескольких кварталах от своего дома. Конечно, можно пройтись пешком, потратить двадцать минут времени… Но кто знает, что там за тёмными, нихрена не освещёнными переулками? Вдруг там притаились маньяки и поджидают её? Не обязательно именно её, а просто ждут когда появиться очередная беззащитная жертва? А она — пьяная. Фактически — нате, берите. Какой она отпор сможет дать, пусть это даже будет пара подростков-извращенцев?
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Паут, — ответил он слегка призадумавшись.
— Почти овод, — произнесла она по-русски веселясь 'Тоже мне придумывают имена за бугром!', продолжила. — А меня Вика, Виктория.
— Ви? — поинтересовался иностранец.
— Это у вас сокращение такое для Виктории? — поинтересовалась по-русски, на всякий случай кивнула и спросила по-английски. — Не хочешь прогуляться со мной?
Общение с первым местным аборигеном, если не брать в расчёт Алекса, проходило лучше ожиданий. Аборигенка была хоть и одета ужасно, вела себя как-то неадекватно, пахло от неё чем-то противным, крайне не приятным, чуть ли не смердящим, тем не менее, общаться с ней было интересно и даже забавно. Она постоянно смеялась и веселилась при любом пустяке. Запахи — наверное, это последствия странных веяний моды. Люди здесь готовы жертвовать своими удобствами, комфортом ради соответствия общему стилю. Они дышали дымом — и это пропиталось в их одежду. Дым — возможно, какой-то дурман, как наш Лайфаран, раз им так становиться весело и приятно. Что находится в стеклянных бутыках? — это ещё предстоит выяснить. Может тоже аналог Лайфарана, только с резким, неприятным запахом.
Она пригласила Паута прогуляться по улицам города. Отличная идея! Он как раз собирался пройтись по улицам этого необычного города, а то ноги уже затекают. Когда он согласился, девушка схватила его за руку и, весело смеясь, они пошли на юг.
Виктория всё время держалась за его плечо. Шла она медленно и её пошатывало. Прямо как тех двоих парней, которых повстречал Паут на дороге. Почему они шатаются, и почему у них нарушена координация? По любому это от той жёлтой жидкости в стеклянных разноцветных бутылках. После употребления они чувствуют себя весело, счастливо, но это, вероятно, вызывает побочные эффекты — как потеря координации, сил, устойчивости и балансировки. К тому же вызывает отвратительный запах изо рта того, кто испробовал этот напиток.
Девушка очень много говорила по-русски. Изредка она вспоминала, что он — вообще-то, иностранец и не понимает её слов. Тогда поспешно переходила на неразборчивый английский. Её слова смазывались, сжёвывались, недоговаривались особенно на последних звуках, становились гортанными и разобрать что-либо было трудновато. Поняв, что так разговор потечёт лениво или не потечёт вообще, она встряхнулась, собралась, успокоилась и стала разговаривать более-менее внятно.
Взяв за руку, Паут заметил, что рука её дрожит. Ночная прохлада, — подумал он. Температура опустилась до семи градусов. И она начинает замерзать, так как её курточка лёгка, из простейшей ткани, не снабжённой обогревающими элементами и водоотталкивающим покрытием. Он снял свою, точнее Алексеевскую курточку, и накинул ей на плечи.
— Спасибо, — приятно поблагодарила Вика. — Джентльмен…
Он развёл руками, мол мог бы и лучшее решение предложить, но увы нет.
— А ты не замёрзнешь? У тебя свитер… тонко… холодно… — поинтересовалась она, с трудом подбирая слова по-английски.
— Нет. Всё в порядке. У меня тёплый свитер, — успокоил её Паут.
— Какой у тебя… — она взглянула на его сверкающий металлом пояс. Наверное не могла вспомнить как называется по-английски этот предмет.
— Пояс?
— Да… — кивнула она, оглядывая серебристый широкий пояс обтягивающий комбинезон. — Красивый, — она погладила холодный металл.
Пару кварталов они шли молча. Девушка вела его на юг, к тому самому месту, откуда он пришёл. Вскоре они прошли 'Квадрант' — компанию, где работает Алекс и из которой пару-тройку часов назад вышел Паут. На металлической позолочённой табличке у входа в трёхэтажное здание было написано название фирмы кириллицей. Паут оглядел здание. В сравнении с другими домами, этот дом выглядел получше и наружнее освещение у него было неплохим. Весьма хорошее состояние дома.
Виктория, похоже, знала куда надо прогуливаться. И вела его всё прямо, строго на юг. Через квартал они вышли на набережную какой-то неширокой тёмной реки, схваченной в гранит, или, может быть, канала. Широкая набережная. На ней было много машин. Они носились по набережной, ослепляли прохожих фарами. Кто-то из них издавал сигналы, предупреждающие или информационные — трудно было с ходу определить. Они прошли по мосту и перешли на другой берег. Девушка опять заговорила:
— Ты где живёшь?… Здесь?
Тупиковый вопрос. Паут не знал, что на него ответить. Сказать, что он нигде не живёт в этом мире — было бы подозрительным. Даже если он себя выдаёт за приезжего из далёкой страны, то он должен был поселиться в гостинице. А иначе-то как? Ведь скоро ночь… Какие, интересно, здесь гостиницы есть и где они находятся? Он поглядел по сторонам. Ничего путного не заметил. Да… Деликатная ситуация, он не имеет представления, где он теоретически может остановиться.
— Здесь недалеко, — неопределённо ответил Паут.
— Понятно, — удовлетворилась ответом Вика, потом продолжила. — Извини… Я напилась… ужасно. Мне не удобно… Мне стыдно… Очень жаль.
— Ничего страшного, — он утешил её, а сам думал какое ещё может иметь значение слово 'пить'? — Наверное, у Вас был праздник.
— Да, — поразилась она. — Мы отмечали День рождения!
— Твой?
— Нет. Другого человека.
— Понимаю.
— Паут, а сколько тебе лет? — неожиданно поинтересовалась Вика.
Паут не сразу нашёл подходящий ответ. В самом деле, назвать свой истинный биологический возраст, 34 года, он не мог. Он вспомнил, что его внешний вид, как померянина, соответствовал возрасту 23-летнего парня.
— Двадцать три года, — убедительно соврал он.
— Я так и думала! — воскликнула Вика, — А мне девятнадцать.
Здорово, что он не ошибся со своим выводом. Они прошли ещё пару кварталов и она вдруг остановилась возле блеклого пятиэтажного здания в сером кирпиче. Здание выглядело отталкивающе отвратительно, неказистое, угрюмое, тёмное. Наружного освещения возле здания не было вовсе. Окна черны и мрачноваты. Но местами, кое-где ещё горел свет. Совершенно не понятно для каких целей здесь построили это здание. В небрежной кирпичной кладке проступали трещины. Тротуарные дорожки разбиты и представляли собой нахламление рваных камней и асфальта, сквозь которые пробивались ростки травы. Почему они здесь остановились?
— Мы пришли, — победно заявила Вика.
— Куда? — поинтересовался он.
Вика сняла куртку и отдала Пауту:
— Спасибо!.. Это мой дом.
— Это твой дом?! — наступило время изумляться ему. — Ты здесь живёшь?
— Да, — тихо произнесла Вика, заметив недоумение.
— Но это ужасно!.. — отметил Паут.
— Да… — согласилась Виктория. — Я знаю… Выбора нет. Это… Общежитие. Я — студентка… Учусь. Второй курс. Приехала из Новосибирска. Что дали — тому рада.
Паут с трудом понимал рваные предложения Вики. Однако он умело домысливал картину. Она приехала из Новосибирска. Судя по интонации, это находится далеко, словно на другой планете. В данный момент она учится, должно быть, в институте, академии или университете. Студентка. И ей предоставили такое общежитие без вариантов, без возможности выбора. Да. Печально.
Он кивнул, понимая сложность ситуации. Подумал. Зачем она предложила ему прогуляться до своего дома? Судя по потерянной координации, ей нужна была помощь, чтобы дойти до этого дома… Как же ужасен этот дом — Паут ещё раз взглянул на хмурую пятиэтажку — ни за что бы он не согласился жить в таком захолустье. И неужели нет абсолютно никакого выбора?
Вика игриво подмигнула. Сказала:
— Соседки нет. Уехала… Зайдёшь на чай?
Паут было изумился вопросу, но быстро собрался, понимая, что пора заканчивать диалог с аборигенткой, уж очень он затянулся, отрицательно покачал головой:
— Спасибо, но мне нужно идти.
Девушка печально на него посмотрела, но не расстроилась. Улыбнулась и сказала очень не разборчиво и тихо. Паут не сразу понял смысл сказанных слов: 'Поцелуй меня'. Это просьба, предложение или приказ? Он понимал, что очень похож на померянина, и девушки-померянки, как правило, ошибались в своих выводах, принимали его за чистокровного померянина и начинали с ним флиртовать. В таких случаях, он честно признавался, что — альверец и померянки он него разом отставали.
Данный случай ему ничем не мог помочь. Признайся, что он — альверец, это не вызовет никаких ассоциаций у девушки, равно как слово 'уругваец'. В 21 веке ещё не было деления на померян и альверцев. Целовать накрашенный ядовито-алой краской рот из которого к тому же исходит ужасный запах, Пауту, если честно, никак не хотелось. Но признаться в этом он стеснялся и нашёл оптимальное решение:
— Не могу. Мы едва знакомы.
— Правда? — обвела она его дурманным взглядом и сказал несколько слов по-русски.
Она нерешительно постояла возле него упираясь в плечо, но через несколько секунд сказала:
— Ты — замечательный…
И больше ничего. Пауту никто честно не признавался, что он замечательный. Во многих случаях, где он проявлял вежливость и галантность по отношению к женщинам — никто не говорил ему что он чем-то хорош или замечателен. И так понятно. Так принято в обществе — этикет. Этот странный комплимент от померянки его затронул. И он не мог сдержать слов:
— Ты тоже замечательная.
Да. Сквозь алые и чёрные краски лица, зловонные запахи, нелепый наряд — он видел её красоту, которая скрывалась в ней. Он знал, что в ней должно быть красиво. Другого быть не может. Она была честна с ним. И он хотел хоть чуточку быть честным. Внешнее обличие — это лишь маска, чтобы соответствовать обществу, которое напридумывала эти ужасные правила: носи это, пей то, вдыхай дым, крась лицо.
Она посмотрела на него и её взгляд сосредоточился. Она смотрела прямо в глаза. А он видел в её глазах в свете фонарей грусть и тоску, по чему-то безнадёжно далёкому, недоступному.
Пьяное состояние потихоньку покидало Викторию. Она уже начинала что-то понимать, осмысливать. Прохладный ветер действовал отрезвляюще. Хотя она не совсем помнила, как познакомилась с иностранцем, но искренне верила он самый замечательный и чуткий мужчина на этом свете. С каждой минутой он производил на неё всё более хорошее впечатление. А Барбос — урод! Он бросил её, посреди тёмного города. Одну. Страшно пьяную… А он, который стоит рядом, прямо, выпучив грудь с неподражаемым смелым видом — проводил её до самого дома. Проходя по тихим улочкам, она видела кучки людей, которые стояли в отдалении, шевелящиеся тени, странные звуки чьих-то далёких шагов, глухие голоса. Или ей мерещилось всё это?.. От страха, она жалась к нему в плечо. А он ничего не боялся и нежно придерживал её. Уверенно шёл вперёд. Необычайно смелый мужчина!
Глупо, что она предложила ему зайти к ней в гости на кружку чая. Она сейчас никакая. И ей хочется спать. Вон, глаза слипаются. К тому же, вахтёрша их вряд ли пропустит вместе. Да и ещё чтобы ей пройти пьяной и безмозглой в двенадцать ночи — надо постараться. Хорошо, что он отказался. Какой-нибудь озабоченный парень, типа Барбоса, да ни за что в жизни от такого предложения не откажется. Скорее сам будет смазливо напрашиваться в гости. А он скромно отказался. От этого уважение к своему спутнику у неё резко повысилось. Настоящий джентльмен! Вот же растят таких джентльменов за рубежом! Всё. Надо бы перебраться за границу. А то одни козлы здесь пасутся.
Ей захотелось остаётся с ним подольше. Какая она дура, что предложила ему поцеловать себя — слетело с уст. Он бы счёл её девушкой лёгкого поведения, если уже не счёл. И какое счастье, что он отказался от её необдуманного предложения. В само деле, кто целуется с девушкой, с которой знаком не более получаса? Да и ещё и пьяную… Боже, изо рта-то, наверное, разит как из помойной ямы!
Как он её ещё терпит?!
А может у него есть девушка? У таких красивых, опрятных и чутких парней всегда есть девушки. Только он без кольца. Значит, ещё не женат. Значит, у неё есть маленькая надежда…
— У тебя есть телефон? — спросила она.
Он замялся, призадумавшись. Ах да, точно! Какой телефон у иностранца?! Он же в дико дорогом роуминге. Вика извинилась.
Но вот так просто расставаться она никак не могла. Он уйдёт и больше никогда не вернётся. Это точно. Это очевидно. Как-то надо было найти с ним контакт. Но как?
— Я живу в комнате 411-ой, — придумала Вика. — Четвёртый этаж. Запомни, пожалуйста. Фо-ван-ван…
Иностранец кивнул, улыбнулся, сказав 'Запомню'.
— Приходи как-нибудь в гости. Я буду рада, — с затаённой надеждой сказала она.
— Я скоро уезжаю… Завтра, — сказал он.
Это был удар. Он уезжает. И завтра его уже не будет в этом городе. Как не справедливо! Стоит ей только встретиться с настоящим, хорошим парнем — как он тут же пропадает. Но Вика сдержалась. Она грустно отметила:
— Жаль…
— Тебе холодно?
— Нет. Я пошла…
— Пока.
— Пока, — сказала Вика и направилась ко входу в общежитие, стараясь ступать прямо и не попадать каблуком в ямки тротуара.
Она взглянула на иностранца. Он провожал её взглядом. Улыбался. Красиво улыбался. Искренне, если это возможно. Она помахала рукой. Подошла к двери и, выждав секунду, зашла в дом. Напружиненная дверь громко хлопнула вослед.
Поднявшись на четвёртый этаж, она устремилась к своей двери — ко входу в блок-секцию комнат, на ходу рыская в сумочке ключи. Нашла их. Вытащила. Ключи выпали, громко звякнув о грязный пол. Она подобрала их. Её пошатнуло, накренило, она упёрлась боком в стену. Приподнялась, схватилась за входную дверь блока, ища замковую скважину. Прошедший по коридору мимо парень с кастрюлей смачно лизнул: 'Пьяная красотка! Давай перепихнёмся!'… Она жестом послала его. Он весело захохотал и исчез в проёме кухни. Ключ в дырку долгое время не попадал. Попал! Зараза, не той стороной. Ещё раз. Всё, наконец, дверь распахнулась и она ввалилась в тамбур блока. Лампочка в тамбуре уже как три дня не работала, перегорела. Никто её заменять не собирался. Она ощупью и с помощью тусклого света коридора нашла замочную скважину на самой ручке. Вставила ключ. Да, Господи, не тот!
Потратив на поиски ещё с десяток секунд, она наконец распахнула дверь. Вбежала, включила свет, кинула сумку на кровать, чёрт опять мимо, сумка свалилась с кровати вытряхивая и разбрасывая содержимое по полу. Не разуваясь, она кинулась к окну, с силой отшвырнув шторку…
Его там уже не было…
Опечаленная, она села на кровать. Кровать протяжно скрипнула.
'Господи, ну зачем так надо было нажираться! Ну кто тебя просил, Вика, столько пить? — корила она себя, закрывая лицо ладонями. — Ты была ужасна. Отвратительна… Не понимаю, как он ещё терпел! Почему же он в лицо не сказал мне прямо — ты пьяная дура и идиотка! Использовала меня, чтобы только добраться до своего дома!.. Почему он этого не сказал? Сдержался? Почему он такой… не такой как все?..'
Она зарыдала.
Она почему-то верила — это единственный парень, её шанс подаренный судьбой. И теперь его нет. Он ушёл и никогда не вернётся. Он уедет в свой Монтевидео и постарается о ней не вспоминать больше…
Она всхлипывала и размазывала слёзы вместе с потёкшей тушью. Было слышно, как по полу прокатилась ручка и упёрлась об её грязную туфлю.