Виктория очнулась.
Нет. Ей не привиделось. Иностранец был в её комнате. В её комнате! Как он сюда проник? Взглд блуждал по комнате. Через форточку? Нет. Невозможно — четвёртый этаж всё же. Открыл двери ключами?.. Откуда взял ключи? Соседка дала? Нет, не могла — она сейчас далеко. У коменданта взял? Или… может, украл?..
Иностранец стоял возле неё. Он повернулся к окну и выглядывал на улицу. По улицам шумно пронеслась милицейская машина.
Вика лежала на своей кровати и кроме головы, у неё почему-то ныло всё тело. Она испуганно заморгала глазами. Похоже, он почувствовал, что она очнулась, повернулся, приятно улыбнулся и сказал по-английски:
— Виктория, прошу прощения за вторжение. Но мне нужно где-нибудь остановиться до вечера. Меня ищут…
Конечно, тебя ищут! Но как ты, чёрт побери, сюда проник?!
Она истошно завизжала, надрывая глотку. Потом прокричала: 'Спасите! Помогите! Он здесь!!', бешено задёргалась в кровати и обречённо глянула на своего внезапного гостя…
Паут Воэ явно не ожидавший такой реакции удивлённо смотрел на неё.
— Поймали! Поймали! — раздались радостные вопли Порешко.
Он без стука забежал в кабинет майора милиции Антона Викторовича и не застал его там. Николай расстроился. Но не огорчился. Побежал дальше по коридору, искать своего начальника.
Тем временем Антон Викторович сидел в кабинете начальника отдела милиции, полковника Утёсова и ждал возвращения Малинина со своей группой с задания.
Конечно, надо было ему двинуться на оперативный захват преступника, не слушать убеждения полковника Малинина, что всё пройдёт гладко, без задоринки, и что они, ФСБ не нуждаются в его помощи. Но тут пришёл начальник отдела, Утёсов и потребовал отчёт. Пришлось остаться… Хотя мог сослаться на экстренность, на необходимость присутствия при захвате особо опасного преступника.
Лейтенант Петров сидел рядом, по-соседски поглядывая на хмурого майора. Роль Петрова здесь была не существенна. Собственно, никто в нем больше не нуждался. Иди и командуй своими бойцами уличного патруля. Своё дело ты сделал. Молодец! Теперь черёд за операми и 'бастионцами', местным ОМОН — словить негодяя, посмевшего драпануть из СИЗО посреди ночи. Да и ФСБ тут сбоку к ним прилипли. Так что справятся. Должны!
То, что его обнаружили так скоро и так внезапно, не подошло ещё время к обеду — а он уже объявился, это повергло в изумление всех, включая полковника Малинина и его, Антона Викторовича. Думали, ошибка, обознались, ложная тревога. Но вот уже несколько звонков поступило на дежурную часть и все из одного общежития недалеко от улицы Боровой, от места ночного происшествия, словно сговорились. Ну, дело понятное, обманом не пахнет — немедленно направили патруль, кто был поблизости, к общаге, чтобы оцепили все входы, выходы и никого не выпускали и не впускали. 'Ну, хоть сейчас-то он не сбежит?..' — всё же беспокоился майор.
Он не сбежал.
Двери кабинета от могучего толчка распахнулись и в помещение тёмной гурьбой вошли люди. Их было много. Не меньше дюжины. Среди них Антон Викторович узнал полковника Андрея Малинина, двух следователей Николая и Андрея, а также начальника отдела милиции товарища Утёсова, который здоровыми своими ручищами распахнул двери настежь:
— Проходите, проходите, господа-товарищи, усаживайтесь… Может, водички желаете. Давайте водички нальём. Антон, подай мне бонаквы.
Значит, словили! Даже не озираясь на их лица, по шуму, гаму и чрезмерному добродушию начальника — было всё понятно.
Гости расселись. По левую сторону от майора присел полковник Малинин, по-приятельски моргнул глазком. Во главе стола уселся тучный Утёсов. Начал:
— Друзья! Не успел я, значит, разгневаться как следует, да потрясти кого-нибудь за поджилки, как вы мигом исправили положение. Поймали сбежавшего преступника!.. Вот это я понимаю, подошли к делу серьёзно. Вот это я понимаю, оперативность… — он выбросил сжатый кулак над столом. — Что ж, надо поблагодарить нашего лучшего следователя в отделе Николя Порешко, который своевременно объявил общую тревогу и организованно, слаженно действовал — собрал нужных людей, объявления разослал. Если бы не он — хер бы мы кого схватили. Также его коллега, хороший следователь Андрей Вакунин, который принимал усердное участие в розыске, тоже заслужил внимание и уважение. Орлы!
— Я прошу меня извинить, — подался вперёд полковник Малинин.
— Ах да. Не успел отметить нашего гостя из ФСБ — полковника Малинина. Он тоже достойно проявил себя при поимке иностранца. Мне это доложили…
— Нет, нет. Полноте, — начал отмахиваться полковник. — Почитать и восхвалить будем после. Сейчас надо решить принципиальный вопрос. Как изолировать иностранца и как с ним поступить дальше?.. Скажу, что мы сюда приехали специально за ним. И хотим его забрать, для дознания, как можно быстрее.
— Куда торопиться? Он же изолирован.
— Да, — согласился полковник ФСБ. — Но это я считаю не надёжным.
— Да как так ненадёжным? — изумился Утёсов. — Две пары наручников, бетонная одиночка, четверо вооружённых, крепких бойцов-омоновцев. Разве не достаточно?
— Он уже одни наручники сломал. И паре бойцов переломал кости… — категорично отметил Малинин.
— Что?
Утёсов был ошеломлён. Не всё он ещё знал, не всё ему успели доложить о беглеце. Майор был заинтересован, хотелось сейчас же узнать подробности от Малинина.
Малинин между тем продолжал настаивать:
— Я заявляю, что надо его как можно скорей изолировать. За ним нужно ежесекундно приглядывать. Это очень опасный человек! Он крайне умён, хитёр и проворен. Он силён и знает профессиональные бойцовские приёмы. Он — агент иностранной разведки. И если он найдёт какую-либо лазейку — то он ей непременно воспользуется и повторно прорвётся, какие бы заграждения ему не устанавливали. Но если он поймёт, что бежать ему некуда — он попробует себя убить, лишь бы не даться живым. Потому что ИМ в плену нельзя оставаться в живых… Вы этого хотите?
Он глянул на майора, на полковника Утёсова, на остальных. Все молчаливо моргали глазами, недоумённо переглядываясь с соседями за столом.
— Нет, упаси Боже! — воскликнул Утёсов.
— И я не хочу такого. Поэтому требую, передать этого человека мне — в наш отдел. Мы уж разберемся, кто он такой, откуда; установим личность, и если повезёт, даже узнаем то, что не должны были знать.
— Нам надо его допросить! — вставил Антон Викторович, понимая, что иностранца у них отбирают и никогда уже не вернут. — Он должен объяснить нам, как смог сбежать из СИЗО.
— Хорошо, — согласился полковник. — Допрашивайте. Но я хочу присутствовать при допросе.
Он тоже был заинтригован не меньше. Поэтому здесь или там, у себя узнать небольшие подробности побега — для него не играло роли.
Порешко ещё не приходилось в такой обстановке допрашивать подследственного. В небольшом помещения для проведения допросов позади него стояли: его начальник, майор милиции Митрофанов и полковник службы контрразведки Малинин. Допрос, по понятным причинам, шёл на английском. Антон Викторович кроме весёлой фразы: 'Хау уду ю ду, я вас всех имел ввиду' — по-английски ничего не знал (и вполне возможно не знал самого значения весёлой фразы), поэтому частенько задавал вопросы типа — 'Что он говорит? Что лепечет этот уругваец?' то ему, Николаю, отвлекая от допроса, то полковнику, который к счастью хорошо понимал иностранную речь. Из-за этого отсутствовала сама атмосфера допроса. В помещении не должно быть много людей. Идеальный вариант — когда сидят только подследственный и следователь. Потому что чужие люди инертно тревожат окружающую обстановку, отвлекают своим взглядом, присутствием, не дают сосредоточиться как допрашиваемому, так и следователю. И дружеского диалога — как результат хорошей работы следователя на допросе либо нет, либо диалог становиться тяжёлым, безжизненным, с неудовлетворительным результатом. Но майор и полковник обязаны присутствовать при допросе. Это важное условие, которое приходилось соблюдать. С другой стороны помещения перед глазами поверх иностранца замер вооруженный федерал. Его приставили — следить за подследственным, чтобы тот фокусы не выкидывал. Без этого тоже, видите ли, нельзя…
К счастью иностранец оказался доверчиво наивен. Стоило только Порешко сказать, что пока Паут не ответит на все вопросы, не расскажет как ему удался побег, его не отпустят — и он неожиданно для всех стал разговорчив и улыбчив. Слова из него не приходилось вытягивать, как было прошедшей ночью. Он оказался податлив, словоохотлив. Но нёс в основном какую-то чушь, рьяную ахинею. Николай Порешко не мог поверить, что иностранец говорит без шуток, всерьёз, поэтому упорно требовал говорить только правду и не давать ложные показания — потому как, если его, иностранца, уличат в даче ложных показаний (а как же его уличить, если он действовал один?), то его придётся строго наказать, чего, конечно же, никому не нужно. Однако иностранец повторял свои показания раз за разом и убеждал — так было, что он не врёт. Мда… Порешко записывал показания иностранца на листки бумаги, осознавая, что пишет ересь. Это никак не пригодиться следствию. Разве что пригодится для розжига топки или в качестве дополнительной макулатуры при следующем ремонте отделения.
Порешко старательно хотел выведать у иностранца имена. Русские или не русские — не имело ровным счётом значения. Если есть имя (конечно же с фамилией), то есть зацепка, есть свидетель или соучастник, который даст показания правдивые или ложные — это они сразу вычислят и тогда картина всех происшествий будет отчётливей вырисовываться на очень размытом холсте, который выдаёт иностранец. Или хотя бы адреса. Если есть адрес, место — тоже зацепка, тоже способствует следствию. Однако иностранец рачительно не называл имён, тем более адресов. Он уклонялся от прямолинейных ответов, типа: 'Кто твой начальник?', 'Где ты работаешь?', 'Назови своих друзей'; или называл такие имена, например, Эринс Ратистов Лаславия, что возникали сомнения: а существуют ли такие люди вообще? Он их выдумал только что? А главное, как их найти, если они реально существуют?
Следователь был обескуражен методом ответов на вопросы. Этот человек умел лаконично отвечать на вопросы и при этом оставаться нераскрытым, загадочным. Он умело обходил каверзные вопросы, запутывая следователя: вроде бы Порешко задал вопрос и иностранец подробно ответил на него, но как-то не так, по-другому, витиевато, и будто бы просто, и в то же время со скрытой многозначностью, которая обнаруживается чуть позднее. Он действительно — мастер общения. И Порешко постепенно начинал его побаиваться, хотя боятся должен был подследственный, а следователь должен его избивать вопросами, выбивать из него честные показания. Но этот иностранец умело выворачивался от прямых ударов, разворачивался и наносил свои удары в ответ, а то и делал наглые контратаки, разя встречными вопросами: что изменит, если расскажу подробную биографию, чем помогут следствию мои друзья — их вы не разыщете, к чему вы клоните?.. Как такого допрашивать?
Они с Андреем просмотрели записи камер наблюдения. Ещё раньше, до обеда. Сначала смотрели запись камеры, установленной в СИЗО, прямо над входом. Виден весь коридор, десяток дверных решёток. Так как иностранец сидел в последней камере — в конце коридора, то из-за низкокачественной записи (камера была из самых дешёвых китайских) дальний угол было трудно рассмотреть. К тому же тот участок коридора был плохо освещён и весь конец коридора был как бы в тёмной туманке. Но выход из следственного изолятора был один. И в любом случае, можно было заметить, как иностранец прошёл по коридору, вышел из СИЗО. В быстром режиме они прокрутили записи, сделанные с момента ухода майора Митрофанова, и до утра, когда в СИЗО ворвался Андрей… Ничего. Тогда они прокрутили записи медленней. Опять ничего. Пустой коридор. Никто не ходил по коридору вплодь до прихода оперативников. Тем более было не понятно, как уругваец прошёлся незамеченным под камерой.
А что же наружное наблюдение? Они просмотрели записи наружных камер. И там ничего! Не видно, чтобы кто-то спрыгивал на асфальт или подносил стремянку к окнам. Всё чисто! Это что же получается, уругваец просто исчез, растворился в ночном сумраке?..
Конечно, Порешко был заинтригован сим фактом и на допросе первым делом начал спрашивать у иностранца: как?! Как, чёрт дери, ты смог? В чём твой секрет?!.. Паут Воэ ответил, что секрета здесь нет. Всё просто до безобразия получается. Он быстро разобрался в нехитром устройстве замка, за счёт направленного прочностного поля сдвинул механический запор в замке и открыл дверь камеры. Вышел, закрыл камеру, как было. Затем подошёл к выходу, дождался когда охранник заснёт, и осторожно проделал ту же операцию. А потом направился в помещение, где лежали его вещи, взял их, открыл окно и вышел…
— Нет, нет, нет! — запротестовал Порешко. — Так не пойдёт! Давай всё по порядку. Как ты открыл дверь камеры? Что за прочностное поле ещё? Может, у тебя всё-таки ключ был?
Паут объяснил, что никакого ключа у него не было. Но комбинезон, который у него сейчас отобрали и заместо дали влажный, испачканный серый костюм, имел энергию, с чей помощью можно создавать направленное прочностное поле — то есть создавать в пространстве объёмное поле, которое действует также как твёрдый предмет. Поэтому оно и называется — прочностным.
— Ну хорошо, предположим этот бред про прочностное поле, хотя мне под этим видится отмычка. Но как тебе удалось пройти незаметным по коридору? Там же камера наблюдения была!
Он объяснил это так: почувствовав сигнал видеонаблюдения исходящий от прибора, активировал режим маскировки на комбинезоне, напялил капюшон на голову, спрятал кисти в рукава — таким образом, стал абсолютно невидимым — и пошёл к двери…
'Что за ерунда? Как почувствовал? Какой режим маскировки? — недоумевал Николай. — Этот иностранец явно над ним измывается. Он рассказывает сказки, небылицы, но правду говорить явно не собирается'… Это не злило Порешко, скорее наоборот, разочаровывало. Иностранец всем своим видом хотел сказать, что он говорит правду. Но это не может быть правдой! Ведь всё-таки есть законы физики, законы вселенной. А этот человек хочет убедить Николая в том, что законы физики и вселенной — ему нипочём, что стать вдруг невидимым для всех — это проще пареной репы, а вскрывать примитивные замки — это детская забава. Правда, он хотел убедить ещё в том, что прибыл из будущего. И что такая технология там существует. Вот если бы ему дали комбинезон — он бы доказал. Николай покосился на полковника Малинина, так как ФСБ уже забрали себе вещи иностранца. Тот отрицательно покачал головой: нельзя, не доверяю… Да, верно. Иностранец-хитрюга сможет облапошить их снова. Если чёрный комбинезон действительно умеет становиться невидимым — то он этим непременно воспользуется. И как тогда его словить? если он станет невидимым?
Так что же остаётся? Верить? Он же не сможет доказать ни про режим маскировки, ни про какое-то поле. Да, чёрт с ним! Порешко решил записывать все его показания — всё равно не убудет. 'Продолжай дальше!'
Он дождался, когда охранник задремлет на посту. Долго ждать не пришлось. Охранник смотрел какой-то скучный фильм и его потянуло в сон. 'Что, прямо-таки почувствовал, что спит? Через дверь, через стену?' — Да! Вот такое вот у него обоняние! Опупеть можно… Паут тем же прочностным полем открыл замок СИЗО и вышел.
— Скрипучая дверь попалась, — пожаловался Паут. — Совсем не следите за состоянием дверей. Пришлось лишь приоткрыть и протиснуться осторожно. Потом тихонько закрыть. Вернуть в такое же положение — на замок.
Затем он пошёл в помещение, где хранились его вещи, чтобы забрать. Кабинет оказался на замке. Пришлось повозиться с дверью немного.
— А откуда знал куда идти? — любопытствовал Николай.
— Пояс давал мне навигацию.
— Каким образом?
— На нём есть пеленгатор.
— Допустим. Потом что?
— Открыл окно и выпрыгнул, — ответил Паут.
— Прямо на асфальт? Ты же мог разбиться?
— Я включил антигравитационное поле и спокойно спустился на землю.
— А откуда ты взял это антигравитационное поле?
— За счёт комбинезона.
— Опять? Какой-то у тебя многофункциональный комбинезон получается.
— Это специальный военный комбинезон, федеральных миротворческих сил — для тактических операций.
Потрясённый такой наглостью, Николай про себя подумал: 'Что за чушь?! Какое антигравитационное поле? Причём тут комбинезон? Почему все свои удачи он списывает на комбинезон?.. Впрочем, ему легче списать всё на то, что сейчас у него нет под рукой. Это он так тонко намекает — мол, принесите, всё докажу, вот одену только и… прощайте товарищи'. Николай усмехнулся: шиш тебе! Но запись на листке вывел: 'Выпрыгнул из окна третьего этажа, используя антигравитационное поле комбинезона'. Кто же эту ересь читать-то будет? Спросил:
— В режиме маскировки спрыгнул?
— Да.
— Как же чёрная куртка, пистолеты, пояс? Они же должны были быть видны.
Он замолчал. То ли он не хотел говорить, то ли он не знал что ответить. А между прочим, это важно. Вся его распрекрасная картина побега рушится. Как-то нелогично получается. Пробел в картине.
— Так, куда же они делись? — настаивал Порешко. — Где вещи?
— Я вам не скажу. Вы их отберёте, как отобрали у меня комбинезон, — заявил он.
— Хорошо. Про вещи — позже поговорим. Когда это всё произошло, в каком часу?
— В 4 часа 23 минуты ночи, — сказал Паут.
— Откуда такая точность? У тебя же не было часов? Или в мобильник глянул? — а там сбитое время.
— Внутренний хронометр.
— Это как? — поинтересовался Николай.
— Вы не поймёте…
— Ладно, продолжай.
— Что продолжать?
— Куда побежал дальше?
— Никуда. Я по улицам ходил в режиме маскировки.
Николай напрягся: как это, всё время ходил и его никто не заметил? Врёт же гад и не потеет…
— Хорошо. Зачем в общежитие пошёл к девушке в… 411 комнату?
Паут Воэ внимательно посмотрел на следователя, пытаясь понять зачем он допытывается до него. Зачем это всё?
— Вы говорили, что если я расскажу как сбежал — вы отпустите меня, — сказал Паут. — Я рассказал. Зачем же больше? Если вас интересуют детали, я готов…
— Нас не интересуют детали… — прервал его следователь. — Пока… Так зачем пошёл к девушке?
— Это не имеет отношения к моему побегу. Вы меня не отпустите? Вы солгали мне?
— Почему 'солгал'? — обиделся Порешко. — Не солгал. Мы тебя действительно отпустим — передадим Федеральной службе безопасности. Вот этому человеку, — Николай повернулся к Малинину. — А уж он решит, как с тобой поступить. Или депортировать тебя на Родину… Кстати, я так и не понял, что у тебя за Родина, почему Великая Федерация и что за Федерация?.. Или подержать пока ты всё не расскажешь…
— Великая Федерация — это то, что вас ожидает в будущем, — загадочно ответил Паут.
— Допустим, — сказал Николай.
— Нико́лас, что вы от меня хотите?
— Я не Николас. Я — Николай, — поправил его следователь.
— Хорошо, Николай.
— Расскажи нам… О себе. Заново. Как твоё настоящее имя? Откуда ты? И не надо говорить об Уругвае, пожалуйста. Мы знаем, что это неправда… Зачем ты здесь? С какой целью? И… будь добр, не ври больше…
Паут глубоко вздохнул. Беседа затягивалась.