Но и лучи меня покидают.
По-зимнему лампа горит.
А где-то близко у тюремных каменных стен распускается первая робкая травка. А где-то там за стеною, за полем, у моего дома, перед моим окном, бузина зацветает.
Я не знаю, живу или нет?
5
- Сегодня дочку похоронил! - сказал мне, забыв инструкции, исполнительный, обыкновен-но отмалчивавшийся, надзиратель-подстарший.
Знать, сильно схватило, забыл он свои инструкции.
Молоденький такой солдатик, усы так чуть-чуть.
- Что такое? - спрашиваю растерянного солдатика.
- Мочи нет, хоть в Турцию бежать: жизнь каторжная!
Татарин один, уборщик коридора, пометет-пометет и остановится, станет как вкопанный, замрет весь: два года просидел, еще год сидеть.
- Лошадь украл, и не нарочно, а так произошло!
Цыган-кандальник все песни поет под моей дверью. Поет цыган, кандалами пристукивает, а в голосе такая тоска...
- Сахарцу, барин, пришлите с Авдеевым. Авдеев - арестант, прислуживающий в секретной. Сахар посылается.
- Цыган весь ваш сахар проиграл,- докладывает вечером Авдеев.
А на следующий день старая песня:
- Сахарцу, барин, пришлите с Авдеевым.
Есть в тюрьме дети... Отец с собою в тюрьму взял свою пятилетнюю девочку.
Глазенки печально смотрят - не улыбнется она, а личико бледненькое, зеленоватое.
- Тя-тя! Тя-тя!
Отец возьмет девочку на руки и носит по коридору, занимает ее,баюкает цепным звоном... И понесет он ее на вечную каторгу, понесет на руках, которыми зарезал чужого ребенка...
Все, что живет за моею дверью, идет ко мне, держит меня, сживается со мною, просит о помощи.
Но как помочь и чем помочь? Кто им поможет?
И в ответ только мыши скребутся, то ласково-тонко, словно понимают, то со злостью, словно готовы перегрызть тебе горло.
6
Пасхальная полночь.
Все камеры заперты.
Ожидание томительное, как перед приговором.
Изредка вырвется смех и куда-то забьется.
Из конца в конец одиноко и глухо ходят часовые...
Надсаживая грудь, кто-то закашлял.
И ударили в колокол.
Тюремный колокол зазвонил к заутрене.
Гул и звон и здесь и там, и близко и далеко,- гул и звон: Христос воскрес!
Глубокий вздох и тяжелый стон идут по стенам и где-то в глубине тюрьмы вдруг рассекают камни: Христос воскрес!
Из глубины железных рам светится в тюрьму ясный взор. И чудятся легкие шаги...
Далеко за тюрьмою перезванивают к обедне.
Не спит тюрьма.
7
Мне приснилось, я сидел у окна. Выходило окно в беззвездную ночь.
За стеною возились какие-то дети.
И вся моя жизнь проходила предо мною с нехорошим искаженным лицом.
Бесшумно раскрылась дверь.
Вошел высокий седой старик.
И сливались наши глаза в мучительном взгляде. И кровь в моих жилах закипала. Закипала и стыла.
Старик перебирал губами, бормотал что-то.
А я от ужаса и тоски хотел биться о стену и грызть камень.
И, тихо звякнув, упал к моим ногам короткий нож.
Старик исчез.