Он многозначительно замолчал, мутными глазами глядя на отца.
- Да какая силовая стратегия! - Отец в сердцах хлопнул кулаком по столу. Дзынькнули бокалы. С соседнего столика на них выразительно посмотрели. - Говорю тебе, она ж певица, знаменитая певица, солистка, артистка заслуженная! Ольга Баренцева, что ли не слыхал?
- Погоди, погоди, Баренцева, говоришь? Которая из Мариинки? Как же, как же... То-то мне фамилия твоя знакомая показалась. А оно вот как, оказывается. Ну тогда, брат, совсем другой коленкор выходит... Парень-то ты вроде простой, и как же это тебя угораздило, бедолагу?
- Затмение стр-растей... - Отец как-то странно всхрапнул, залпом выпил высокий стакан с чем-то желтым и тут же налил второй. - Меня перед Китаем сюда на "Выстрел" командировали, на курсы переподготовки то есть, ну и задружились мы тут с одним... А у него подруга. Культурная подруга, с запросами. И вытащила она нас как-то на концерт. Оказалось - классическая музыка. Скукота, одним словом... Я уж уходить собирался по-тихому, а тут со сцены объявляют - Ольга Грушина, студентка консерватории. И выплывает такая, такая!.. Понимаешь, потрясло меня тогда, что большая она, как танк, а при этом ладная, гладкая, будто кто специально все шовчики отрихтовал, ход бархатный, не трясет, не дребезжит. А уж как запела!.. Я вообще, когда громко поют, не люблю, голоса сразу противные становятся, слушать тошно. А тут, понимаешь, красиво... Красиво, понимаешь ты?! Я, как допела она. ушла, из зала сам не свой выскочил, в фойе у грузина какого-то букет роз перекупил - и за кулисы... Примите, говорю, от страстного вашего обожателя... Она розы приняла, молчит, улыбается, тоже стою как баран, слова вымолвить не могу. Хорошо тут Володька мой с подругой подрулили, замечательно, говорят, а не отметить ли такое приятное событие в хорошем месте?.. Потом такси, "Ас-тория", шампанское, танцы до упаду, снова такси, танцы, шампанское... В общем, просыпаюсь утром, башка трещит, в глазах рябит, а вокруг меня комната большая, незнакомая, окна на реку, а посередине - кровать, а на кровати той - она. Спит, разметалась вся и губами причмокивает, как маленькая... И вся кровать... В общем, девочка она оказалась, нецелованная... Я как был, в трусах одних семейных, перед кроватью той на колени - бух! Она глазки открыла, щурится, не понимает ничего. Возьми, говорю, руку, сердце мое, душу мою возьми. Тут-то сразу поняла... Такие вот дела... Эх, Рома, давай-ка выпьем!
- Выпьем, Рома! - громогласно согласился Будивельников, а проходящий официант остановился и удивленно сказал:
- Рома, товарищи, не держим. Может, еще коньячку желаете?
- Папа, - вставил, воспользовавшись паузой, Нилушка. - Папа, пошли домой.
- О, и малец тут! - обрадовался Будивельников. - Эй, лимонада и мороженого для мальчика!
- Я есть хочу! - со слезой в голосе сказал Нилушка.
- И покушать чего-нибудь. Котлетку там или что. Котлетку будешь?
Нилушка кивнул, поджав губу.
Будивельников расплескал по стаканам остатки коньяка, долил доверху шампанским, они чокнулись, выпили, и отец продолжил:
- В раздумьях я, Рома, в тяжелых раздумьях на перепутье жизненных дорог... С одной стороны, предлагается должность. Отдельная авиадивизия, начальник полетов. Хорошая должность, полковничья, все путем. И место благодатное, не север дикий, не Бекпак-дала какая-нибудь. Но далековато, Западная Украина. С другой же стороны, наклевывается одна конторская работенка в здешнем округе...
- Бескрылая! - Главстаршина в отставке энергично тряхнул головой. - Ты ж летун, Рома, тебе, ли за столом конторским корпеть?
- Да и покорпел бы, ничего.... Я, Рома, не то, чтобы отлетался, но на небо смотрю уже прохладным взором, в моем-то возрасте можно бы немного и земельку потоптать...
- Так за чем же дело стало? Не теряйся, приземляйся в канцелярию. И к семье наконец прибьешься, и покой обретешь.
- Да, покой... - Отец наклонился к самому уху Будивельникова и что-то горячо зашептал. Глаза отставного моряка подернулись какой-то дымкой, взгляд застыл.
- Что? - хрипло переспросил он.
- Душа мерзнет... - выдохнул отец, и это было так страшно, что у Нилушки перехватило дыхание.
Трамваи уже развезли толпу болельщиков и за оставшимися не спешили. У людей на остановке Будивельников узнал результат, полностью совпавший с его прогнозами, - "Зенит" продул два-ноль, Бурчалкин дважды смазал с пяти метров. Тихий, немного протрезвевший отец, опустился на корточки перед Нилушкой и проникновенно сказал:
- Ты, это... маме не надо рассказывать, что мы в ресторане были. Если спросит, скажешь - футбол смотрели, наши ноль-два проиграли, Бурчалкин промахнулся...
Сонный, уставший Нилушка только кивал.
А через десять дней отец уехал на Украину, к новому месту службы. Один.
Нилушка не плакал, сидел тихонько в уголке, надутый, кислый, безучастный. Ничего не хотел делать - мусор выносил после третьего напоминания, музицировал только по принуждению и из рук вон плохо, книжек не читал, во двор не выходил.
- Надо что-то делать! - сказала бабушка и в середине июня отвезла его в Усть-Нарву. Там было море и много ребятишек, и очень скоро боль улеглась, забылась...
XII
(Ленинград, 1982)
- Устали, Нил Романович? Или прискучила наша беседа?
- Что вы, Евгений Николаевич! Уставать мне не с чего, а кроме бесед... Я благодарен вам за возможность выговориться. Только...
- Да, да, продолжайте.
- И во время наших бесед, и в промежутках, выполняя ваши рекомендации, я постоянно реконструирую свое прошлое. Но чем яснее оно выстраивается в сознании, тем понятнее становится, что никакой точки опоры для грядущей "нормальной жизни" в нем нет и быть не может.
- Почему вы так решили?
- Потому что едва обозначалось движение к норме, моментально шел сбой...
- Применительно к людям, норма - понятие широкое. Человека под единый жесткий стандарт не подгонишь.
- Ах, когда бы вашими словами руководствовались те, кто планирует нашу жизнь...
XII
(Ленинград, 1963-1964)
Вернулся он окрепший, загорелый, активно включился в гонку по магазинам - перед первым сентября столько всего надо было купить! Школьную форму, ботиночки и физкультурные тапочки, тетрадки, кисточки. А сколько появилось новых, загадочных пока вещей - синие и красные счетные палочки, чернильница-непроливайка и набор перьев, острых и длинных, перочистка из пестрых толстых лоскутков, деревянный пенал, прописи, новые разноцветные учебники... В ночь на первое сентября он долго не мог заснуть, но встал раньше всех, настойчиво будил маму с бабушкой, боялся опоздать.
После торжественной линейки в школьном дворе первоклашек развели по классам, "А" и "Б" соответственно. Нилушка еще в июне знал, что его приняли в класс "А", мама тогда сказала, что это хорошо, что в "А" всегда набирают самых талантливых и умных. Нилушка внимательно вглядывался в лица одноклассников, но ничего особенно умного и талантливого не заметил. Дети как дети. Все девчонки с косичками, в белых фартучках, мальчишки - в одинаковых серых костюмчиках. Все намытые, причесанные, чувствуется, что волнуются.
Пришла учительница, небольшая, полная, вся тоже в сером, лицо круглое, простоватое (в очередях таких никогда не называют "дама" или "девушка", а только "гражданка"). Поправила пышный бюст, поглядела строго, постучала длинной палочкой по столу и сказала:
- Здравствуйте, дети, садитесь, я ваш классный руководитель. Зовут меня Лариса Степановна, и вы будете помнить меня всю жизнь, как помнит свою первую учительницу Наталью Петровну наш любимый Никита Сергеевич Хрущев. Здесь, в этом красивом желтом доме вы выучите буквы и цифры, прочитаете и напишете свои первые слова, решите свои первые задачи, наизусть расскажете свое первое стихотворение, узнаете, что такое глобус и контурная карта...
- Я знаю, что такое глобус! - крикнул с задней парты какой-то мальчишка.
Все обернулись. Мальчишка был веснушчатый и лопоухий.
Лариса Степановна поморщилась.
- Запомните, дети, если вы хочете что-нибудь спросить или сказать, нужно не вскакивать и не орать, как это чучело гороховое... - Она показала на смутившегося мальчишку, - а тихонечко поднять руку и ждать, когда вас вызовут, а когда вызовут нужно встать, сложить руки по швам и четко, членораздельно задать свой вопрос или ответить на мой. Поняли? И ты понял, горе мое? - обратилась она к конопатому мальчишке.
- Да, - чуть слышно пролепетал тот.
- Громче! - строго потребовала учительница.
- Да! - выкрикнул мальчишка.
- Имя, фамилия?