- А, Баренцев! Ну, как трубочка моя, ничего?.. Нет, брат, я тут с позавчера. Видишь, уже шоферить пристроился.
- Ты, что ли, и машину водить умеешь? - задал Нил удивительно глупый вопрос.
- Я танк водил! - гордо заявил Васютинский и, понизив голос, добавил: - Ты тоже попробуй подальше от стада устроиться, у нас с тобой своя программа будет... Игорь Донатович, прошу в кабину, нам еще в правлении отметиться надо.
Они укатили, а остальные нестройными рядами двинулись к лесочку...
Памятуя совет Васютинского, на летучке, созванной Игорем Донатовичем, как только все разобрались по помещениям, покидали вещички на нары и набили полосатые наматрасники прошлогодним сеном, Нил записался в кухонные мужики, под начало Нины, самой голосистой из всех прибывших коровищ. Фамилия у этой Нины была редкая и весьма красноречивая - Каракоконенко. Драконий норов она проявила незамедлительно - после летучки все помчались купаться на озеро, а ему было велено наколоть изрядную кучу дров, натаскать с десяток ведер воды из неблизкого колодца и разделать половину бараньей туши. Зато они с Ниной первыми напились холодного молока с горячим, одуряюще ароматным хлебом - и то и другое привез из деревни Васютинский. Нила разморило, глаза закрылись сами собой, и только громкие веселые голоса оголодавших студентов, вернувшихся с озера, вывели его из состояния полудремы. Когда все поели и разбрелись по стойлам, поганка Нина заставила его перемыть всю посуду и только потом отпустила окунуться.
Уже стемнело, но тропка, по которой шел Нил, была видна хорошо - как ему объяснили, если идти по пей, никуда не сворачивая, упрешься в пологий песчаный берег Он миновал перелесок, край огорода, еще перелесок и очутился на широком лугу. Впереди, над озером, клубился туман, а справа, совсем рядом с тропинкой горел костер, и виднелись вокруг него черные человеческие фигуры Нил вжал голову в плечи и замедлил шаг Ему захотелось повернуть назад - встреча с местными, о чьих диких нравах особо предупреждали на собрании, да еще одному и почти ночью, в его планы не входила.
"Ладно же, - упрямо подумал он, - хватит труса праздновать! Сберкнижку завести испугался, теперь вот аборигенов испугался! Назло вот пойду!"
Он решительно двинулся к озеру, но через десяток шагов горько об этом пожалел: от костра донесся грубый, нетрезвый голос:
- А ну, кто там шляется? Тебе говорю! Стой, а то хуже будет!
Нил развернулся, изготовившись бежать, но тут его с ног до головы залило светом мощного армейского фонарика.
- Стой, студень вшивый! - крикнул тот же голос, но тут же вмешался второй голос, знакомый и в данную минуту несказанно родной:
- Коль, погоди, не ори, это вроде свой... Баренцев, ты? Подай голос!
- Витя! Витя! Я это, я! - прокричал Нил, сбившись под конец на фальцет.
- Так иди сюда! - отозвался Васютинский. - Не бойся, ребята хорошие, старые мои кореша.
- Я и не боюсь! - мгновенно осмелев, заявил Нил и двинулся к костру, одна из фигур поднялась ему навстречу.
- Мужики, рекомендую, Нил Баренцев, главный, можно сказать, друган в нынешней моей жизни, - Васютинский качнулся к Нилу, неожиданно крепко сжал его в объятиях, увесисто хлопнул по спине и запечатлел на щеке пьяный мокрый поцелуй. - А это вот, знакомься, Женя, Вася, Коля.
Парень с гармошкой на коленях слегка кивнул. Двое других даже не пошелохнулись.
- Садись, в ногах правды нет, - сказал гармонист, и Нил послушно сел на край длинного бревна, рядом с Васютинским.
Воцарилось долгое, тягостное молчание.
- А что, малой, винца нашего не хлебнешь? - неожиданно спросил самый крупный из мужиков.
По грубому голосу Нил узнал того, кто первым окликнул его и так напугал.
- Хлебнет, Коля, обязательно хлебнет, - подхватил Васютинский, не давая Нилу и рта раскрыть. - Я ж говорю, парень свой в доску. Я ему даже трубочку свою уступил...
Коля наклонил туловище, и Нил заметил в ногах у него два ведра. Коля зачерпнул из обеих и с едкой улыбкой протянул Нилу две кружки. Нил взял их, поднес одну из них ко рту.
- Да не с этой начинай, - сказал Коля. - Это вода, для запивки.
Нил приблизил к себе вторую кружку, нюхнул и страшно скривился.
- Это что? - спросил он, чувствуя, как побелели губы.
- Ты не нюхай, ты пей давай, не в театр пришел! - прикрикнул грубый Коля. - Аль кишка тонка?
- Диколон это тройной, - подхихикивая, пояснил мужичок, сидящий между гармонистом и Колей.
- Давай, Баренцев, нос зажмурь и залпани. И сразу водички, - горячо зашептал Васютинский. - Не посрами честь Альмы, нашей матери.
Нил зажмурился, в два стремительных героических выхлеба осушил кружку и жадно пригасил водой вспыхнувшее в горле и пищеводе едкое пламя.
- Для городского сойдет, - похвалил Коля, отобрал у Нила кружки и тут же зачерпнул ими из ведер. - Пока никто не желает? - спросил он и, не дождавшись ответа, мгновенно влил в себя обе кружки.
- А не в очередь? - встрепенулся мужичок, говоривший про "диколон".
- Кто не в очередь? - грозно надвинулся на него Коля. - Ты на кого тут, тварь, тявкать удумал?! - Да ладно вам, - примирительно сказал гармонист. - Добра много, на всех хватит.
- Именно! - подхватил Васютинский. - Давай-ка, Жека, изобрази нам что-нибудь этакое. А ты, Коля, черпани и мне, а то в горле пересохло...
Жека приладил на плечо ремень и с громким "Е-ех!" растянул меха:
Ox, изменит мне Матрешка,
Раскрасавица душа!
Только ты, моя гармошка
Нежным звоном хороша!
- Ты прощай, моя родная,
визгливо подхватил мелкий мужичонка:
Уезжаю в Азию
Может быть, в последний раз
На тебя залазию!
- Люди пудики срывают,
Нам полпуда бы украсть.
Люди цепочки ломают,
Нам в готову бы попасть!
монотонно прохрипел Коля вслед за ним. Настал черед Васютинского: