Она уткнулась лицом в его грудь и зашлась в рыданиях. Он гладил ее по мокрой голове, по плечу, такую трогательную, хрупкую, беззащитную, утешал, как мог.
Вечером они опять пели песни под навесом, а когда основная часть публики отправилась спать, расшалившаяся Линда написала губной помадой на серой кухонной стене, красиво и крупно:
"ALL YOU NEED IS love, ALL YOU GET IS SEX!!!"<Жаждешь только любви, а получаешь только секс (англ. )>
Нил хохотал.
А утром его пробрал белый понос, и накатила такая слабость, что он еле-еле сполз с тюфяка. Слабость вскоре прошла, оставив сухость и жжение во рту, но Нил понял, что нешуточно заболевает. Загреметь в местную, определенно препаршивую больницу ему не улыбалось, и он попросту удрал, оставив записку, что заболел и уехал в город. Административных последствий он не опасался, зная, что справку из поликлиники получит наверняка.
III
(Ленинград, 1973)
Вечером, уже дома, температура поднялась до сорока, и бабушка вызвала "неотложку". Диагноз был поставлен сразу и без колебаний, и Нил оказался на улице Лебедева, в гепатитном отделении Военно-медицинской академии.
Ему крупно повезло - подлый вирус тронул его в легчайшей из возможных степеней. Желтизны кожи не было вовсе, желтизна в уголках глаз прошла на третий день. Собственно медицинское вмешательство сводилось к тому, что у него ежедневно брали кровь из вены и три раза в день давали по куску сорбита - белого, сладкого и довольно противного вещества, заменяющего сахар. Плюс диета без острого, жареного, жирного и бульонов. Как поведал Нилу лечащий врач, до более радикального лечения гепатита медицина не дошла и вряд ли когда-нибудь дойдет.
- Так что ж вы меня держите? - спросил тогда Нил. - Я прекрасно себя чувствую. Отпустили бы. Мне учиться надо.
- Да вы что, молодой человек?! - возмутился врач. - А карантинный период? А повышенная трансаминаза?
Скука была невероятная. Телевизора нет, радио поломано. Связь с внешним миром затруднена предельно - единственный на весь корпус телефон-автомат не работал, свидания, по причине инфекционного характера заболевания, строго запрещены, разрешалось только получать передачи и обмениваться записками. Передачи с фруктами и соками, но без писем, приносила бабушка, и записки он писал только ей. Просил книжек и сигарет. С сигаретами некурящая бабушка вечно путала, вместо болгарского "Кома" приносила мерзейший кубинский "Ким", вместо болгарской же "Тракии" кубинскую "Трою" или отечественную "Тройку", от которой першило в горле и тяжелело в груди. Соседи были вялы, пожилы и малоинтересны, за исключением, пожалуй, профессора-кибернетика, обучавшего Нила игре в преферанс, и усатого рокера первого призыва, игравшего в легендарных "Аргонавтах". Рокер, правда, был тяжел - лежал под капельницей в отдельной палате, совершенно бронзовый. Потом, вроде бы, пошел на поправку, вылезал, опираясь на палочку в коридор, где, собственно, они с Нилом и общались. А через три дня помер, чем устроил на отделении небывалый переполох. Из разговоров врачей Нил понял, что чрезвычайность происшествия заключалась не в летальном исходе, а в том, что наступил он в результате приема смертельной дозы алкоголя, неизвестно как и через кого попавшего на режимное отделение. Меры безопасности были удвоены - каждый предмет в поступивших передачах внимательнейшим образом просматривался, все емкости вскрывались, пронюхивались и пробулькивались. Попутно зачем-то конфисковали карты. Стало совсем тоскливо. Ладно, больные, им не до скуки, у них есть занятие болеть. А здоровые? Нил и еще парочка таких же страдальцев в охотку подряжались мыть полы и туалеты, таскать туда-сюда бачки с едой, белье, посуду и прочее.
Как-то вечером - шла уже третья неделя его заточения - к нему тихо подошел дежурный врач, тронул за плечо и шепотом сказал:
- Баренцев, спуститесь в приемный покой, пожалуйста.
- Опять труп выносить?! - начал возмущаться Нил.
На них обернулись. Врач сделал страшное лицо и нарочито громко сказал:
- Надо кое-что уточнить в вашей истории болезни.
Такая конспирация предполагала нечто нелегальное, а, стало быть, более интересное, чем вынос сверхкомплектного жмурика. Нил спустился следом за врачом на первый этаж, но тот свернул не направо, в приемный, а налево, в ординаторскую. Широко раскрыл дверь, жестом подозвал Нила и провозгласил:
- Общайтесь!
Нил вошел в просторную комнату, жмурясь от непривычно яркого света, и в первые мгновения комната показалась ему пустой. Затем он увидел, что за самым большим столом с табличкой "Майор медицинской службы Никулин B.C." сидит кто-то небольшой и худенький.
- Линда! - воскликнул он, не веря собственным глазам. - Как ты попала сюда?
- Через ворота, потом через дверь. - Она улыбнулась. - Потом еще через дверь. Ну как ты, болящий? Скучал без меня?
- Очень! - убежденно сказал он. - Как ты? Рассказывай.
- Учусь. В свободное время развлекаюсь. Тебя вспоминаю.
Она вышла из-за стола, приблизилась к нему, положила руки на плечи, привстав на цыпочки, поцеловала.
- Я же заразный!
- Зараза к заразе не пристает, - усмехнулась она, но все же отошла на пару шагов и принялась разглядывать его.
- На умирающего не похож. Растолстел, щеки наел. - Делать здесь нечего, вот и валяешься целый день, да жрешь от пуза. Я вообще не понимаю, зачем меня здесь держат.
- Я тоже. На таких симулянтах пахать бы. Он засмеялся.
- Кстати о пахать - как там в колхозе было, без меня? Заплатили хоть чего-нибудь?
- У-гу. Я три сотни домой привезла.
- Ого! Оклад народного артиста.
- Когда страна прикажет быть артистом, у нас артистом становится любой... Как ты слинял, я с местным бригадиром парой ласковых перекинулась, он меня за пол-литра в контору перевел, графики чертить. На ставку! И из отрядных мне Абзалилов равную долю отсчитал.
- Это за что же?
- А за то, что им за меня целый гектар с плана скостили. Видишь, какая я для факультета полезная оказалась. Благодарность в приказе получила.
- Поздравляю!
- Я еще и на твою долю у него сорок четыре рубля выбила. Вот, возьми. Ты ж одиннадцать дней честно отработал.
- Ой, спасибо, я и не рассчитывал... Нил засунул в пижамный карман четыре десятки, трешку и рубль, и растроганно прижал к груди ее руку.
- Я такая... Слушай, где тут у вас стаканы?
- Я не знаю. Это ординаторская, больным сюда нельзя...
- А вот, вижу.
На одном из столов, на круглой стеклянной подставке стоял графин с стаканом. Второй стакан был s занят - в нем лирически увядала одинокая чайная роза на коротком стебле. Линда решительно взяла стакан, подошла к расположенной в углу раковине, розу выкинула в стоящую под раковиной корзину, а стакан тщательно сполоснула.
- Постой, зачем ты так? Чужие цветы, неудобно....
- Неудобно в противогазе целоваться. Она вернулась к столу майора Никулина, достала из стоящей там клетчатой сумки длинную темную бутылку с надписью "Портвейн Лучший", зубами вытащила пробку, принялась разливать. Он смотрел на нее, вылупив глаза.
- Что, лихо? Вспомнил, как я тогда пиво открывала? Ладно, признаюсь: эту бутылку я штопором заранее откупорила.
- Я не поэтому... Ты разве не знаешь, что при желтухе пить нельзя категорически, она печень затрагивает. У нас тут один выпил - сразу откинул копыта.
- А мне, конечно, погибели твоей надобно. - Она засмеялась и протянула ему стакан. Он отпрянул. - Да сок здесь. Виноградный сок для детского питания. Он в трехлитровых банках продавался, так пришлось в бутылку отлить.
Нил тоже засмеялся, принял стакан, сказал торжественно:
- За тебя, Линда. Спасибо тебе.