- И полез на эту каланчу лупоглазую!
- Заткнись, насекомое! - взвизгнула Мойра и через голову Нила попыталась схватить Лялю за волосы.
- Тихо, тихо, девочки... - миролюбиво начал Нил.
- Или я, или она! - в унисон крикнули обе и сконфуженно замолчали.
- Ну, я прямо не знаю... - Нил задумался. - Ситуация, однако. Не втроем же нам отдыхать, в самом деле.
Ляля и Мойра дружно сделали по шагу в сторону и смерили друг друга долгим, изучающим взглядом.
- А что? - медленно проговорила Ляля. - Такого я еще не пробовала.
- Я тоже, - призналась Мойра. - Может, прямо сейчас и начнем? Нил вздохнул.
- Сначала надо бы тебе лед к глазу приложив, А то будешь Мойра бланшированная...
Она же первая и спеклась, не сдюжив комбинации мандаринового ликера и взрывного эротизма, а Ляля Александрова, накидывая потом на плечи халат, предложила Нилу:
- Пойдем, кофейку тяпнем, мне все равно сваливать через час, с первой электричкой.
- Зачем так рано?
- Надо было еще вчера. Я ведь попрощаться заезжала. Отца на замминистра двинули, мы переезжаем в Москву.
- Грустно, - сказал Нил, не кривя душой.
- Не надо песен. Уж ты-то безутешным не останешься.
- А как же с учебой?
- По документам я уже студентка МГУ. Жить буду рядом. Университетский, шесть.
- В гости хоть заезжать позволишь?
- А зачем, как ты думаешь, я тебе адрес оставляю?
XIII
(Ленинград, 1975)
Каникулы закончились. Мойра укатила в свой Днепропетровск, тоже оставив Нилу адресок, который он тут же потерял. Из своей конурки он выбирался теперь только в университет и по хозяйству - по негласному соглашению с матерью все домашние дела он взял на себя, а она зарабатывала на жизнь. В остальном же они существовали вполне автономно. Нил был крайне удивлен и недоволен, когда как-то в выходной Ольга Владимировна вошла к нему в комнату и с тяжким вздохом опустилась на тахту.
- За картошкой я уже сходил, мусор вынес, сказал он, не глядя на нее. Она молчала.
- Мама, мне завтра на семинаре выступать, так что...
- Нил, нам надо поговорить.
"Хорошая школа, - с неприятным трепетом в груди подумал он. - Скажет слово - прямо в дрожь бросает".
- Нил, ты уже взрослый, и не можешь не понять меня... Конечно, в твоих глазах я старуха...
- Ну что ты, мама, какая ты старуха...
- Но когда-нибудь ты поймешь, что сорок лет... сорок пять - это далеко не старость, что женщина в этом возрасте хочет и может любить и быть любимой...
- Так у тебя кто-то есть? Поздравляю! Давно пора!
- Пока была жива мама, я не решалась привести его к нам домой...
- Но почему? При всех своих странностях бабушка была человеком умным, понимающим...
- Не в этом дело... Понимаешь, он... Он женат, но жена его, бедняжка, вынуждена по десять месяцев в году проводить в туберкулезном санатории. А бабушка прекрасно знала их обоих... Кстати, ты тоже его знаешь.
- Вот как? И кто же это?
- Профессор Донгаузер... Куда ты?
* * *
- Ты пойми, мне трижды плевать, с кем она живет, хоть с чертом лысым, хоть с пнем самоходным! Но я-то не обязан жить под одной крышей с этим немчурой-колбасником! Такой орднунг завел, что хоть волком вой, честное слово! Чихнуть нельзя. Курить на лестницу выставляет, ты подумай! "Каждая вещь должна знать свое место"... А главное, он даже в подштанниках до дрожи напоминает парадный портрет великого реформатора Сперанского. Представь сидишь ты на кухне, пьешь чаек, и тут входит парадный портрет...
- Я понимаю, - грустно сказал Гоша. - Возвращайся, конечно, о чем разговор, в конце концов, это твоя комната. Я тут, пока обитал, кое-что в порядок привел...
- Ты извини, - сказал Нил. - Линда так и не давала о себе знать?
- Ни слова. Может, у родителей, своих живет. Ты бы связался как-нибудь...
- Не могу. И не хочу... Наливай еще, что ли... В доме на Четвертой Советской незнакомая тетка, толстая и неопрятная, через цепочку сообщила ему, что такие здесь больше не живут, а куда съехали - неизвестно. В справочной будке кудрявая девица, кокетливо улыбаясь, вручила ему бумажку с его собственным адресом - официальным местом проживания Ольги Владимировны Баренцевой - и больше ничем помочь не могла. Он и сам не понимал, что скажет Линде, когда наконец увидит ее, но все чаще ловил себя на мысли, что без этих поисков жизнь его теряет последний смысл... Оставалась еще надежда - подать в милицию заявление о пропаже жены и ждать результатов. Выяснив по телефонной книге адрес районного отдела, он после университета отправился на Чкаловский проспект. Поднялся по щербатым ступенькам, толкнул тяжелую дверь и нос к носу столкнулся с Катей.
- Нил! Ты-то тут что делаешь?
- А ты?
- Я теперь здесь секретарем работаю. В паспортном столе.
- А я как раз человечка одного разыскиваю.
- Кого же, если не секрет?
- Линду. Не знаешь, где она? Глаза у Кати сузились, пальцы сжались в кулак. - Не знаешь? - повторил он.
- А ты? Тебя, что ли, еще не вызывали?
- Куда вызывали? Где Линда?