- Погоди, чьей защиты?
- Моей, чьей же еще?
Нил посмотрел на Ларина повнимательней - отутюженный парадный костюм, новая белая рубашка, полосатый галстук, выбритые щечки благоухают польским "Варсом".
- Отстрелялся уже? - Ларин кивнул с важным видом. - Поздравляю! И что дали?
- Пять шаров, естественно... Ну, с минусом, если честно, так ведь минус в диплом не пишется.
- Ну ты просто ундервуд! Такое дело грех не отметить. Давай хотя бы чисто символически.
- И рад бы, но... Ты ж меня знаешь, я на полдороги не останавливаюсь... Лучше вечерком подгребай ко мне, гарантирую расслабон по высшему разряду. Адресок запиши.
- Ох, не дотерплю! - Нил переступил с ноги на ногу.
- А что так? - Ларин смотрел с удивлением. В проштудированных им научных трактатах про алкоголизм такое состояние называется "интенционный тремор", и ему было крайне странно наблюдать этот клинический симптом у приятеля, которого он, в сопоставлении с самим собой, держал чуть ли не за трезвенника.
- Тоже отмечаю... - Нил опустил глаза. - Четвертый месяц праздную вновь обретенную свободу.
Дни свободы были безрадостными и долгими. Ежеминутно, почти физически, Нил ощущал, как, леденеет душа, покрываясь инеем бесчувствия. Ощущение было мучительным, он боролся с ним, боролся, боролся, судорожно хватаясь за все, что могло хоть немного замедлить неумолимое приближение черной, холодной бездны - музыка, скоротечные романы, вино...
- Мальчики, привет!
Мимо них, чуть замедлив грациозный ход, ангельским видением проплывала Таня Захаржевская.
- Привет! - воскликнули они дуэтом. Она послала им воздушный поцелуй один на двоих - и через десяток легких шагов скрылась за кирпичным углом кафедры физкультуры. И только тогда Нил вновь перевел взгляд на Ларина.
- Без шансов, портвайнгеноссе. Это, знаешь ли, создание из иного мира, не нам, смертным, предназначенное, - философски заметил Ларин. - Знаешь, а я, пожалуй, рискну остаканиться с тобой за компанию. Вперед?
Против обыкновения, общество друг друга оказало на каждого сдерживающее влияние и, чинно приняв по сто пятьдесят "бурого медведя" в приличной забегаловке на Первой линии, Нил и Ванечка столь же чинно распрощались, договорившись, что вечером непременно встретятся у Ларина дома.
В многоэтажную семейную общагу на улице Беринга Нил явился, выставив в качестве живого щита Веру Хауке, истерично-припадочную полубогемную дамочку, которую он подцепил по пьянке на каком-то вернисаже и теперь не знал, как отцепить. Войдя, Нил был приятно удивлен тем, насколько уютной оказалась крохотная квартирка, насколько хорош, хоть и непритязателен, был стол. Но более всего его потрясла хозяйка, жена Ивана, поразительной красоты брюнетка с огромными зелеными глазами, гитарным станом и чарующим низким голосом. Нил не собирался петь в этот день, но... У соседей добыли раздолбанную гитару, которую он настроил только при помощи плоскогубцев, а потом выдал самый звездный репертуар. Почему-то он не сомневался, что Ванькина жена должна великолепно петь, и очень рассчитывал, что своими песнями сумеет завести и ее. Так и вышло. Ее пение превзошло все его ожидания...
Вера Хауке весь вечер демонстративно молчала, а дома закатила истерику по высшему разряду.
- Ты весь вечер только и делал, что пялился на эту шлюху! самозабвенно визжала она, не желая слышать его объяснений и оправданий.
Войдя в раж, Вера, должно быть, не заметила Нилов предупреждающий оскал или же приняла за улыбку, и подпустила его слишком близко. Последовал страшной силы короткий удар в живот. Вера сложилась пополам и рухнула на пол, извергнув из себя весь праздничный ужин.
- Никогда, - медленно выговорил Нил, нависая над ней, - никогда не называй женщину шлюхой только за то, что она красивее, умнее и чище тебя.
Вера моргала в пространство, боясь взглянуть на него.
- А теперь убирайся. Вот тебе червонец на такси. За вещами приедешь завтра. Если через пять минут ты все еще будешь здесь, я убью тебя.
Когда Нил вышел из ванной, Веры и след простыл. Он взял тряпку, подтер блевотину, надел куртку и вышел. До утра мотался по теплому городу, бессвязно шевеля губами: "Татьяна Ларина... Татьяна Ларина... Татьяна Ларина... Впервые в жизни ударил женщину - защищая честь другой женщины... Другой женщины... Женщины другого... Женщины друга... Ни дня не прожить, не видя ее..."
Посреди Литейного моста его осенило - завтра же надо приехать на Беринга с магнитофоном, записать Татьяну Ларину, убедить мать устроить прослушивание. И, может быть, тогда...
В почтовом ящике его ждал белый конверт с одним лишь словом, начертанным незнакомой рукой:
"Баренцеву".
Глава четвертая
Коньяк, бессонница, тугие тормоза...
I
(Ленинград, 1982)
- А дальше?
- А дальше начинается статья за недоносительство, которой Денисенко тыкал мне в нос при каждой встрече. Интересно, в приличных странах эта статья распространяется на ближайших родственников?
Константин Сергеевич Асуров поморщился, но Нилов невинный взгляд выдержал.
- Смотря, что понимать под приличными странами. У нас, например, стараются избегать. Мы же гуманисты.
- До тех пор, пока не поступило других указаний?
- Да ладно тебе! Авторитетно заявляю - тебе эта статья не грозит. Тетка безносая все списала... Плеснуть еще?
- Давай... А себе?
Асуров сокрушенно вздохнул:
- И рад бы, да утром, на службу.
- Сочувствую. А вот у меня бюллетень аж на неделю. Так что имею полное право...
Нил залпом выпил полстакана коньяку, вытер губы и отвернулся. Асуров с сочувствием посмотрел на него.
Их разговор начался еще утром, примерно через полчаса после того, как Нил вошел в свою одинокую комнату и бухнулся на матрас лицом вниз. Появления на балконе человека в плаще он не заметил и только изумленным взглядом отреагировал на вежливое покашливание.
- Тук-тук, позвольте войти.
Человек снял шляпу, и лишь тогда Нил признал в нем молодого следователя, сопровождавшего его на опознании в морге и удивительно похожего, на Ленина в молодости.
- Коли угодно...
Следователь попросил извинения за вторжение, напомнил свое имя-отчество и заметил, что если уважаемый Нил Романович по каким-то причинам считает для себя неудобным беседовать здесь, то он, Асуров, готов незамедлительно препроводить его в свой служебный кабинет. На это Нил ответил, что ему и здесь хорошо и предложил следователю кофе - не столько из вежливости, сколько потому, что самому очень хотелось. Асуров предложение принял, снял плащ, уселся и, выдержав легкую паузу, начал задавать вопросы. К третьей чашке как-то незаметно для Нила на столе появилась бутылка марочного армянского коньяка. Спустя некоторое время они столь же незаметно перешли на "ты". Ближе к вечеру образовалась и вторая бутылка...
- И все-таки? Что же было в письме? - не отставал следователь.
- Строго говоря, это нельзя было назвать письмом, потому что в конверте не было ни листочка, ни словечка, только железнодорожный билет в спальный вагон экспресса "Москва-Хабаровск". Она всегда была неравнодушна к двухместным купе... Конверт бросили прямо в ящик, не доверив почте - она понимала, что твои коллеги из ОБХСС могут еще следить за мной, хотя и не так пристально, как в первые месяцы. Мне тоже не хотелось, чтобы через меня вышли на нее, поэтому я принял свои меры конспирации. Тебе, конечно, они покажутся смешными.