- Что-что? - переспросила она, уже сравнительно комильфо.
- Расслабуха, родная. Как-никак, пару вагончиков мы разгрузили... Слушай, у тебя сигаретки нет?
Лера принялась сердито шарить вокруг себя, метнула ему на грудь мятую пачку "Золотого пляжа".
- Ох, это не Рио-де-Жанейро! - вздохнул он, затягиваясь сырым, припахивающим плесенью дымком.
- Нил?.. - спустя минуту-другую спросила она.
- Да, любимая?
- Нил, пообещай мне одну вещь...
- Для вас, сударыня, все, что угодно - в пределах разумного, конечно.
- Ты не мог бы завтра увезти ее куда-нибудь на весь день?
- Кого?
- Ну, Ирку... Понимаешь, завтра мой Ашотик приезжает. Нельзя, чтобы она нас вместе видела.
С папашей-то я как-нибудь разберусь, а вот Ирка... Она такая правильная, такая зануда. И стукачка. Маме наябедничает, Вадику...
- М-да, нескучно живете, гражданка Оболенская, - задумчиво проговорил он. - Вчера Назаров, сегодня я, завтра Ашотик.
- С Максом у меня ничего не было! - заявила Лера. - А Ашотик - это серьезно. - А Вадик? - ехидно осведомился Нил.
Насчет самого себя он решил не спрашивать. И так все более-менее ясно.
- Вадик - мой алма-атинский жених. Его это все совершенно не касается... Ну сделай, ну что тебе стоит...
- Ладно... Прокатимся, пожалуй, в Феодосию. Он замолчал, вслушиваясь в южную ночь.
- Нил?..
- А? - Он встрепенулся: как-то умудрился начисто забыть, что он здесь не один.
- Нил, а ты меня потом с мамой своей познакомишь?
- Да? - Ее наивная нахрапистость была даже забавна. - Думаешь, надо?
- Надо.
- Зачем?
- Ну... словом, я в аспирантуру хочу поступать. А в нашей консерватории с такой специальностью сложно...
- Какой специальностью? - безжалостно осведомился он. - Играть ты не можешь, петь вроде не поешь. Не иначе, дирижировать собралась? Тогда тебе в Москву надо, к профессору Веронике Дударовой.
- Да не дирижировать! Я теорией заниматься хочу.
- В таком случае на что тебе моя матушка сдалась? Она, видишь ли, отнюдь не теоретик.
- Но знакомства, связи...
- Послушай меня, лапушка. Ты об одной вещи просила, а получается две.
- Я отработаю. Честное слово... Нил ухмыльнулся, прикинул свои желания и возможности на данный момент, и, потянувшись, сказал:
- Вот прямо сейчас и отработаешь...
* * *
"Прогулка морем, - думал Нил, стоя на палубе, - это очень сильно в ощущениях, но банально в описании. Синее море, белый пароход, высветленные солнцем горы, две разбегающиеся пенные дорожки за кормой... Какой восторг и какое убожество в мыслях и словах. Вот рядом со мной некое создание, априорно милое, трогательное и целомудренное, хотя об этом создании я знаю лишь то, что вот сейчас должен буду привлечь ее к себе, поцеловать ее шрам, ее облупившийся красный носик, ее сухие губы, соленые от морских брызг, - и тут же с тоской подумать, что все мосты сожжены..."
Он повернулся к Ирочке, притянул к себе, губами приник к шраму под облупившимся красным носиком, к сухим губам, соленым от морских брызг. Она крепко зажмурила глаза...
На многочисленных кораблях пестрели флаги, на набережной играли военные оркестры и фланировали матросики, щеголяя белоснежными гимнастерками. Феодосия отмечала День военно-морского флота.
В праздничной толчее они были инородны. Ежесекундно их обгоняли, поджимали, подталкивали, громкими голосами глушили адресованные друг другу бессвязные лирические реплики. Ее личико под нелепой желтой панамой становилось все бледнее, шаг - медленнее, все заметнее проявлялась хромота, все тяжелее опиралась она на палку, на руку Нила. Наконец она подняла на него страдальческие глаза и тихо простонала:
- Не могу больше...
Он подхватил ее на руки и, распихивая толпу, вынес с набережной в тихий переулок, опустил на лавочку под густым кипарисом.
- Я сейчас! - отрывисто сказал он и устремился обратно на набережную. - Только куплю тебе мороженого. Жди меня...
Тележек с мороженым было много, но желающих полакомиться им было несравненно больше. Нил метался от одной очереди к другой, выбирая, какая будет поменьше, наконец выбрал и, действительно, не простоял в ней и минуты - товар кончился. "На фиг этот график!" - пробормотал Нил, нагло протиснулся в самую головку соседней очереди и пристроился к пацану лет двенадцати, сжимавшему в потной ручонке единственную монетку.
- Здорово! - громко, на публику, сказал он и шепотом добавил, всовывая в ладошку рубль: - Слышь, старик, возьми мне два стаканчика.
Мальчонка открыл рот, и за долю секунды до того, как оттуда выплеснулась порция колоритной южной брани, Нил внес существенное дополнение:
- Сдача твоя!
Малец поспешно сглотнул ругательство и важно кивнул стриженой головой. Этот диалог произошел до того стремительно, что в очереди никто не успел возмутиться.
От тележки Нил отошел с двумя кривоватыми вафельными стаканчиками и острым желанием хоть несколько секунд передохнуть в тенечке. Вынырнув из самой толчеи, он плюхнулся на какую-то ступеньку, козырьком защищенную от солнечного света, и слизнул выступившую каплю сладкой жижицы с дырявого донца одного из стаканчиков. И тут же в глазах потемнело - и не только потому, что их прикрыли чьи-то ладони, потому что еще до слов: "Сударь, не угостите ли даму мороженым?" - он понял все. Медленно повернул голову и, словно кролик перед удавом, застыл перед Линдой.
V
(Ленинград, 1982)
Эхо потрясения, испытанного в тот момент, мгновенно выкинуло Нила из реальности воспоминания и перебросило на двадцать один месяц вперед, в реальность непосредственных ощущений.
- Костя, не мнись на балконе! - крикнул он. - Заходи давай, я не сплю, так валяюсь.. В комнату с извиняющейся улыбкой вошел Асуров.