XI
(Ленинград, 1982, февраль)
Хопа с утра умчалась в аэропорт встречать своего Эдварда Т. Мараховски, но в седьмом часу, когда Нил явился домой, их еще и не было. Зато его ждала другая встреча, совсем уж неожиданная: у Гоши сидел, распивая с хозяином портвейн, Максим Назаров. Нил не сразу узнал бравого штурмана - Назаров сильно осунулся, отпустил бородку и сделался похож на лихого, не слишком преуспевающего пирата.
- Здорово, командир! Каким ветром?
- Здорово, амиго! Удивлен? Так уж вышло, добрые люди адресок указали, я тут немного с хозяином пообщался и вроде договорился.
Гоша медленно, со значением кивнул.
- Договорился? О чем?
- Да ты садись, прими стаканчик. Выпьем за добрососедство. - Выпить-то выпьем, только я не понял...
- Гоша предложил мне свободную комнатку занять. - Девочек водите будешь?
- Жить буду.
От удивления Нил поперхнулся портвейном и закашлялся. Пришлось Гоше похлопать его по спине.
- Тебе что, жить больше негде?
- Представь себе.
- Пожар?
- Равносильно, амиго.
- Что же может быть равносильно пожару? А, так ты жил в том флигеле на Маяковского, который рухнул посреди ночи? По радио передавали.
- Нет, я жил на Ушинского в ведомственной однокомнатной квартирке.
- И что с ней стряслось?
- С ней ничего. Стряслось со мной, камрад Баренцев. Я ведь, хоть и занимал до недавнего времени должность старшего преподавателя в Корабелке, - по существу, тот же лимитчик, а когда лимитчика увольняют, он автоматически лишается и жилья, и прописки.
- Тебя уволили?
- Пинком под зад. И из института, и из партий родимой.
- За что? За аморалку, как тогда на Кубе?
- За стратегическую ошибку в планировании собственной жизни... Наверное, после того кубинского прокола мне надо было плюнуть на амбиции, в тальманы податься или в речники. Жил бы - горюшка не ведал. Так ведь нет а престиж, а общественное положение? Вот и сунулся в вуз, хоть и понимал, что придется прогибаться во всех измерениях сразу. Зачем же еще брать на профильную кафедру человека без ученой степени, без педагогического стажа, без ленинградской прописки, и с биографическим изъяном международного уровня, как не для затычки всех дыр? Кому лекции читать взамен заболевшего коллеге? Назарову. Кому писать доклад для международного симпозиума, на который в любом случае поедет зав кафедрой, ни ухом ни рылом в проблеме не секущий? Проводить школьные олимпиады? На овощебазе гнилой лук перебирать два раза в месяц? Донорскую кампанию проводить? Подарки к Восьмому марта покупать? Портреты товарища Суслова на демонстрациях носить? По домам с урной для голосования бегать? Рисовать графики выполнения социалистических обязательств? Каждое лето и каждый сентябрь возглавлять так называемый "трудовой фронт", будто то, чем мы занимаемся в учебном году за труд не катит? И при этом тянуть на себе половину плановой научной работы всей кафедры? Тому же Назарову, что естественно.
- Что неестественно, - возразил Нил, разливая остатки портвейна. - Как говорили мальчишки у нас во дворе, за одним не гонка, человек не пятитонка. Совесть у них есть?
- Ты, амиго, существо беспартийное, несознательное, иначе понимал бы, что совести у них нет по определению, поскольку они сами - совесть. Равно как ум и честь.
- Кажется, я начинаю догадываться, за что тебя турнули, - задумчиво проговорил Нил.
- За слова? Э нет, слова потом мне говорили. Разные слова, в том числе и нецензурные.
- Что же ты такого сделал?
- Я-то как раз ничего не сделал. Мирно спал, вместо того, чтобы в третьем часу ночи стоять под окном и ловить падающего с девятого этажа пьяного придурка по фамилии Решетило.
- Студент разбился?! Но при чем здесь ты?
- При том, что после блистательных выступлений в аграрном жанре меня удостоили высокой должности зам декана по общежитиям. А у нас за каждым ЧП, будь то хоть землетрясение, обязательно должны следовать оргвыводы: виновные наказаны, такой-то отдан под суд, такой-то уволен, такой-то понижен в должности, такому-то поставлено на вид. И кто в данной ситуации крайний? Комендант? Комендантов не бьют, они считанные, как тузы в колоде. Проректор? Тоже фигура, хоть и пожиже коменданта. Остается Назаров, оптимальный мальчик для битья.
- Ну, и как же ты теперь?
- Я? Был такой фильм "Гражданин Никто". Это про меня. Никто и звать никак. На работу не берут - нет прописки, прописки не получить - нет работы. С голоду, конечно, не пухну: три тупых дипломника, аспирант из города Ташкента, половина чужой ставки по НИРу. С жильем, правда, туговато.
- Было туговато, - поправил Гоша. - Внедряйся смело, Макс, у нас тут все такие, системой покусанные.
Вселившись в теремок, Назаров мгновенно утвердился в роли мышки-норушки. Засел в своей клети, что-то писал, считал на калькуляторе, стрекотал на машинке и пообщаться с народом выходил крайне редко. С определением амплуа других обитателей теремка, включая самого себя, Нил затруднялся. Впрочем, дня через два затруднений поубавилось - на сцену явилась очевидная лягушка-квакушка. Точнее, лягух-квакух.
Это Нил понял сразу, как только увидел его. Этому впечатлению сильно способствовали толстая стеганая куртка из зеленоватой переливчатой ткани, тонкогубый рот до ушей и пупырчатый лысый череп ядовито-розового цвета. Существо в крайней ажитации ворвалось на кухню, где Гоша, Хопа и Нил мирно пили чай с вареньем и болтали о всякой всячине.
- Я! - визгливым тенорком выкрикнуло существо. - Я наконец сделал это! - На столе возник грязный самовар из белого металла. - По-русски это устройство называют самовар! Сверху находится крышка, куда наливают воду! Но сначала крышку надо снять! Вот так... Но не в трубу, расположенную в центре, а вокруг нее! Потому что в трубу закладывают маленький лес, а потом зажигают спичком через это окошко внизу! И вода нагревается! А потом самовар вот за эти ручки ставят на стол, и открывают этот кран! Только сначала надо поставить туда стакан, иначе вода обжигающей температуры польется прямо на стол, и кожа получит ожоги! Но забудьте страх, товарищи, ибо прямо сейчас вода внутри отсутствует, и огонь внутри отсутствует также! Поэтому я смело поворачиваю кран вот в этом направлении...
Но кран, должно быть, насквозь проржавевший от векового неупотребления, поворачиваться упорно не желал, и чудак, набычившись, вцепился в него обеими руками. Нил увидел, что розовый череп не окончательно лыс - сохранившиеся на затылке волосы были собраны в хвостик, доходивший до лопаток. В данный момент хвостик, перехваченный зеленой аптечной резинкой, дрожал от напряжения.
- Знакомьтесь, пиплы, это и есть мой американский Эдик, - устало сказала Хода. - А ты, чудо, бросай свой грязный самоварище, мой руки и садись чай пить.
- Иван Иванович очень любит чай, - неожиданно спокойно произнес Эдвард Т. Мараховски, выпрямился и широко улыбнулся. - Моя первая фраза по-русски... Не беспокойся, Ленни, когда мы прилетим домой, я закажу этот самовар почищенным, и тогда мы поставим его в нашей гостиной, и он будет напоминать тебе о далекой родине. Хопа вздохнула.
- Ну хорошо, хорошо, а пока, будь добр, убери эту пакость со стола. Мы пока еще не в Вашингтоне.
Эд бережно поднял свое сокровище и понес вон из кухни. Хопа мгновенно схватила тряпку и принялась стирать со стола оставленные самоваром черные пятна.
- А твой жених большой оригинал, - заметил Нил.
- И чистюля, - добавил Гоша.
- Черт его разберет, - ворчала Хопа, остервенело орудуя тряпкой. - В гостинице перед каждым минетом мне в рот антисептиком прыскал, а тут на поди...
- Как говорит жена Моти Добкиса, иностранный муж - не роскошь, а средство передвижения, - печально сказал Гоша.
Все замолчали.
- Давайте праздновать общую встречу и мою покупку, товарищи!
На сей раз докрасна отмытые руки Эда держали не старый самовар, а бутылку экспортной "Столичной" и гроздь ярких баночек, сцепленных какой-то пластмассовой фиговиной.