Уставший журавель долго нащупывает своим длинным клювом колодезное устье и, когда находит его, задумчиво засыпает; измотанные жатвой люди забывают открытыми на всю ночь ворота, и вдоль заборов бродит заблудившийся теленок; заходит в каждый двор и пристально смотрит, не его ли это дом.
Село замирает. Но кого-то нужда еще носит по дорогам.
Бадя Васыле спешит в кузню с поломанным колесом на спине; какая-то женщина ищет на обочине дороги потерянную бараном веревку; Кица идет в сельсовет с завядшей яблоневой веткой - опять ребятишки лезли в сад.
Спешит и Скридон. Идет прямиком, через огороды, чтобы поспеть, пока не улегся спать бадя Зынел. Очень устал, горят ладони от вил; когда он берет в руки платок, то совсем не чувствует его, и глаза режет от пыли - сил никаких. Ему хочется спать, и тропинка качается у него под ногами, как мостик из тонких еловых досок.
"Скажу два слова и уйду. Поверит - хорошо, не поверит - прощай..."
Бадя Зынел сидел на завалинке рядом с ведром воды и держал на коленях кружку.
- Ох, и извела меня жажда сегодня! Думал, дома выпью целую бочку. Чего не садишься?
С тех пор как не стало Тоадера, ему нравится беседовать со Скридоном. Только с ним да с Трофимашем он может говорить по душам.
- Много свез?
- Десять копен.
- Толк будет?
- Колос есть, а что в колосе...
- Эх, парень, колос нынче пустой. Не было дождей.
Набрал в кружку воды, выпил и крикнул, глядя прямо перед собой:
- Слышишь, жена! Где Домника?
- Не знаю, куда-то пошла.
И сказал Скридону, как будто тот не слышал:
- Пошла неизвестно куда. Сейчас придет.
Из соседнего двора доносился чей-то смех. Бадя Зынел напряженно вслушивался, повернув голову в ту сторону, потом встал, не выпуская из рук кружки, и сделал несколько шагов к забору:
- Эй, Домника!
Смех затих. Через несколько мгновений:
- Что?
- Ну-ка, бегом домой.
- А чего?
- Парень ждет.
И, считая, что теперь все как нельзя лучше улажено, снова уселся на завалинку. Но Скридон улавливал все тот же смех на том же самом месте. "Конечно. Трофимаш выдал".
- А в колосьях только семена остались, Скридон. У других и этого нет.
Они еще поговорили о колосьях, о семенах, и Скридон, видя, что Домника и не думает возвращаться, собрался уже идти. Пусть себе сердится. Что поделаешь. Не маленькая. И только он протянул руку за шляпой, как появилась Домника. Идет тихонько, будто не идет, а только делает вид, что идет.
- Зачем вы меня звали, отец?
Бадя Зынел не сразу понял, о чем она его спрашивает, а когда понял, схватил ведро и вылил воду прямо перед домом.
- А ну, сбегай к колодцу, только живо!
Сидел молча с кружкой в руке, рассерженный и на колосья и на дочку. Когда Домника появилась с ведром, сказал:
- Занеси в дом.
Потом, вздохнув, поднялся, поглядел наверх, не видно ли тучки на небе, и пошел следом за ведром.
Домника стояла на пороге, держась за щеколду, как будто собиралась закрыть дверь.
- Чего ты там стоишь?
- А где же мне стоять?
- Иди сюда. - И Скридон похлопал по завалинке.
Она несколько раз покачала дверью.
- Не всем же сидеть возле тебя.
- Вот ты еще ничего не знаешь, а уже... Иди сюда.
- Не хочу.
- Ну а если так...
Он встал, стряхнул пыль со штанов. Нашел на колене надорванный лоскуток и приладил его, чтобы не рвалось дальше.
- Будь здорова.
- Всего хорошего.
Стояла, побледневшая, и считала каждый его шаг. Когда увидела, что он в самом деле уходит, тихонько пошла за ним. Остановились у калитки и начали разговаривать, будто только что встретились.
- И чего тебе нагородил Трофимаш?
- Много чего. А что было?