- Капрал Харабаджиу!
И опять собачонка побежала в поле, и опять шел Харабаджиу, глядел куда-то в пространство. "После этого взял капитан и позвал меня еще раз".
- Слушаюсь, господин капитан.
- Опять свалился гнедой?
- Упал, господин капитан.
- Почему не пристрелишь?
- Пристрелю, господин капитан. Ей-богу, пристрелю. Только дойду до телеги и тут же пристрелю...
- Бегом.
Харабаджиу и не думает бежать. Идет медленно, глядя в поле: "...И что, ты думаешь, он мне сказал?.."
Теперь гнедой лежит на дороге. Стерегут его с одной стороны ноги солдат, а с другой - ноги лошадей. Лежит с закрытыми глазами, безразличный ко всему. Солдаты стоят рядом озадаченные, теперь все, теперь крышка... Харабаджиу подошел к повозке, достал топорик. Попробовал тыльной стороной ладони, хорошо ли наточен. Потом отошел на несколько шагов в сторону, стал тесать мерзлую землю. Набрал мерзлой стружки в полу шинели, высыпал под ноги гнедому. Достал откуда-то веревки, пропустил их гнедому под брюхо.
- Ну-ка, взяли! Раз! Хуп, еще разок!
Гнедой на ногах. Дрожат мышцы, дрожат губы, долго смотрит полузакрытыми глазами на ремень Харабаджиу, будто удивляется: как это удалось его поднять? Но Харабаджиу не обращает на него внимания. Снова уложил обмотку вокруг шеи - уж на этот раз черта с два залезет холод... Вышел в голову колонны, сказал тихо, с таким расчетом, чтобы не услышали остальные кони:
- Пошел, гнедой, пошел...
Повозки двинулись. С поля бежит собачонка, мордочка в сторону: подумать только - и на этот раз ничего не нашла. Ну прямо-таки ничего...
Прошел еще день, - может, был вторник, а может, суббота; может, восьмое, а может, одиннадцатое... Ясное, чем-то похожее на домашнее, небо, полная луна выгоняет звезды из ледяных заплат, рассеянных по обочинам дороги. Выгоняет, выбрасывает их сотнями, но справиться не может - нет конца дороге, нет конца ни заплатам, ни звездам...
Капитан Фулжер уже не дремлет. Он ищет поводья в гриве рыжей кобылки, но не находит. Нет так нет. Смотрит печально куда-то в глубь поля - война приучила его спать днем, а ночью он бодрствует. Вдруг мелькнул Харабаджиу бежал смешно, по-бабьему разбрасывая в сторону руки-ноги.
- Господин капитан! Господин капитан!
- Что такое?
Харабаджиу идет некоторое время рядом с рыжей кобылкой, потом шепчет, чтоб не слышали нижние чины:
- По шоссе проходят войска, господин капитан. Похоже, что наши, румыны...
Капитан наконец нашел поводья.
- Харабаджиу, погоняй мою кобылку, а то размечталась старая кляча.
Рыжая кобылка свернула с дороги и благодаря большому усердию капрала поскакала в голову колонны. По долине медленно, устало тек нескончаемый поток войск.
- Они что, домой, господин капитан?
- Отступают.
Отступала и часть капитана Фулжера. Значит, тоже домой...
- Ну-ка, ребята, к ним...
Рыжая кобылка сама перешла на рысь, и вслед за ней заторопилась вся колонна.
Разбуженные повозки зазвенели совсем по-иному. Побежал и гнедой, очень смущенный: ну конечно, какой это бег?..
- Пошел, гнедой, пошел...
Вскоре часть капитана Фулжера влилась в поток. Последовало небольшое оживление среди солдат: кто откуда, кто с каких пор не курил... Вечная история: из соседних сел - сколько угодно, из своего - ни души... А что до курева - попробуй упомни такую уйму времени...
Добрую половину ночи шли молча по шоссе, слушая все тот же перезвон теперь он был полновесней, решительней.
На рассвете, взобравшись на пригорок, колонна остановилась. С хвоста понесся вопрос, который солдаты, едва ловя озябшими губами, передавали друг другу:
- Что случилось?
Через некоторое время из середины к хвосту таким же образом отправлен был ответ:
- Пала лошадь...
Несколько солдат, довольные передышкой, собрались вокруг и лениво следили, как Харабаджиу тащит мерзлую землю в полах шинели... Сделав две ходки и собравшись в третью, Харабаджиу вдруг услышал:
- Разойдись!
В бледном свете луны мелькнул короткий ствол. Харабаджиу как ни в чем не бывало продолжал рассыпать землю под ноги гнедому, краем глаза поглядывая на погоны того, кто велел расходиться.
- Лучше суньте ливорверт на место, господин лейтенант, пока не остыл. А то железо, когда остынет, от него холодом несет...
Кто-то в темноте усмехнулся. Сухо щелкнул взведенный курок, и Харабаджиу вдруг сообразил, что от капитана до лейтенанта все равно что из Крыма до дома...
- Погодите, господин лейтенант... Если пристрелите тут, кто его стащит с дороги? Вы, что ли?
Курок, придерживаемый пальцем, мягко вернулся на свое место.
- Тогда убери его к дьяволу.
- А я что делал, когда вы пришли с ливорвертом?
Гнедой на ногах. Харабаджиу распрягает его. Сгребает со дна повозки охапку соломы, берет коня за уздечку.
- Пошел, гнедой, пошел...
Молча стоят солдаты, глядя, как капрал уводит гнедого в поле. Шагах в тридцати остановились. Гнедой, будто понимая, о чем шла речь, мягко опустился на колени, затем лег, уронив голову на промерзшую, голую землю.
Харабаджиу приподнял ее, подстелив соломки.