Хотя разговор о Коле шел при Коле, Коля, занятый аппетитно пахнувшей бараньей похлебкой, молчал.
Я понял, почему он молчит. Ему было малость стыдновато. Не мог полгода потерпеть без своей Офелии. И поставил меня в такое неловкое положение.
- Ну что там у вас за беда стряслась? - спросил меня Коля.
- А вам откуда это известно?
- Ехал в трамвае. Рядом два художника возвращались с выставки. Ахали и охали. Один подозревает даже вредительство. "Какие бы ни были краски, - говорил, - за ночь они не могли так испортиться". Но другой, более рассудительный, ему возражал: "Глупо сваливать все на вредительство. Да и к тому же портрет еще не был приобретен закупочной комиссией".
Коля помолчал, обгладывая баранью кость.
- А вы что думаете? - спросил он меня.
- Я ничего не думаю, - ответил я.
- Ничего, - сказала Офелия, - что-нибудь придумаем.
Я кивнул Коле и пошел. Офелия проводила меня до дверей и, остановив в темной прихожей, сказала:
- А знаешь, Миша, какая в голову пришла мне сейчас мысль?
- Ну, говори поскорей. Мне надо идти.
- Мне надоели две эти старухи. Я хочу от них избавиться.
- А при чем тут я? Мне до твоих старух нет никакого дела.
- Постой! Я верну тебе твое положение.
- Какое положение?
- Ты снова станешь гениальным. Я помогу тебе перенести этих старух на холст.
- Опять на три недели?
- Нет. Уж в этот раз навсегда. Согласен?
- Подумаю, - сказал я и быстро побежал по старенькой щербатой лестнице.
Старухи, видно, почуяли опасность. Увидев меня, бегущего по лестнице, они издали легкий стон. И мне вдруг стало жалко старух и почему-то страшно и стыдно, словно я собирался совершить преступление.
41
На другой день Офелия привела их ко мне.
Грунт на холсте уже просох. И я стал вглядываться в двух старух, прежде чем приступить к работе. Мне захотелось вдруг представить себе этих старух девушками. И сейчас, глядя на эти высохшие морщинистые лица, я мысленно пытался пробиться к их прошлому, давным-давно покинувшему их и оставшемуся только в воспоминаниях тех, кто знал их девичество и юность.
Я долго-долго смотрел на старух, все еще не приступая к работе.
Потом старухи сказали:
- У нас дела есть.
- Какие дела? - спросил я.
- Нам надо на Андреевский рынок. Картошки купить, морковки. Укропу. Луку.
И я их отпустил.
Мы остались вдвоем с Офелией.
- Тебе ведь не трудно сделать какое-нибудь чудо? - сказал я.
- Что значит не трудно? - вдруг обиделась она. - Трудно. Да еще как! Ты даже не представляешь, сколько это мне стоит нервов, здоровья. Сколько я трачу усилий.
- Но все равно. Я тебя попрошу. Бог с ней, с моей гениальностью. Я как-нибудь проживу и без нее. А ты вот что сделай, я тебя прошу. Верни этим старухам их молодость.
- Зачем им молодость? Они в ней не нуждаются.
- Нуждаются. Все нуждаются в молодости.
- Нет. Это невозможно, не проси. Я не могу вернуть им их молодость.
- Почему?
- Потому что у них ее не было.
- Была!
- А я говорю, не было, не спорь. За последние годы у тебя испортился характер. Я понимаю. Тебе хочется перемен. Но из-за самолюбия тебе не хочется в этом признаться. А знаешь что? Потерпи денька три-четыре. Мне нужно помочь Коле уладить кое-какие дела. А потом...
- Что будет потом?
- Я заброшу тебя на одну довольно интересную планету.
- Каким способом?
- А каким бы ты хотел?
- Строго научным. Связанным с причинностью, с законами Ньютона, с физикой Эйнштейна, с геометрией Эвклида и Лобачевского...
- Тогда должно пройти несколько сот световых лет. А ты, друг мой, нетерпелив.
- Значит, опять чудо? Ты даже не представляешь, как мне надоели все эти твои чудеса. Я позитивист. Я за факты. Я против чуда.
- Не беспокойся. Это обоснованное чудо. Оно опирается на еще не открытые закономерности.