"Интересно, были ли импрессионисты, - подумал я, - на этой Земле?"
Я задал себе, а не ей этот вопрос. Ее мне хотелось спросить о другом. Но я понял, что мне лучше отложить свой вопрос. Не та была минута, чтобы спрашивать.
Минута длилась довольно напряженно. Начавшись так трагично, она кончилась почти фарсом.
- Шекспир! - позвал кого-то женский голос. - Шек-спиир!
Я рассмеялся: неужели на свете мог быть еще один Шекспир, и к тому же живой, откликнувшийся на чужой зов.
- Шекспир!
Никто не откликнулся.
Тогда соседка моя по столу, энтомолог Ольга, вернула меня к действительности.
- Это вас, - сказала она. - Вы же Шекспир?
- Да, я Шекспир.
- Вас зовет сестра-хозяйка.
Я подошел к сестре-хозяйке, сидевшей у входа в столовую.
- Вы ничего не потеряли? - спросила она.
- Если не считать самого себя, ничего, - ответил я.
Она изумленно посмотрела на меня.
- Я болел потерей памяти, - объяснил я, - но понемножку она начинает ко мне возвращаться.
- Тогда вы вспомните...
Она протянула мне снимок с портрета Офелии.
- Я нашла это у дверей вашей комнаты. В коридоре.
- Благодарю...
Я никак не мог вспомнить, существовал ли этот снимок или возник из небытия? По всей вероятности, фотографы и любители снимали портрет Офелии на выставке, пока он не "испортился",.. Но как этот снимок попал сюда? Уж не прислала ли мне его Офелия?
Слишком много загадок для одного дня. Я еще раз поблагодарил сестру-хозяйку и вышел в сад. Сел на скамейку. Над деревьями плыли облака. Обыкновенные облака. Белые с просинью. Такие вот облака, да еще над садом, всегда напоминают о безмятежности.
По аллеям прогуливались отдыхающие. Вскоре я увидел энтомолога Ольгу. Она была одна. Я встал и подошел к ней.
- Я не помешал?
- Что вы, что вы, - ответила она. - Я рада.
Мы вышли с ней из сада и пошли по улице. Это была тихая улица, засаженная деревьями, типичная улица небольшого куроргного поселка.
Гуляли мы часа два или три. Все выглядело довольно обычно, за исключением одного. Я нигде не видел ни маленьких детей, ни подростков. Юноши и девушки попадались, но не моложе двадцати, двадцати пяти лет. Я подумал: здесь так заботятся о покое отдыхающих, что не допускают сюда детей и подростков с их шумом. Для холостяков и нервных людей - хорошо, но не слишком ли эгоистично?
Я хотел спросить об этом Ольгу, но раздумал. Я спросил ее не о детях, а о насекомых.
- Вы сказали, - напомнил я ей, - что через сто лет...
- Да, лет через сто или через двести.
- Что тогда будет?
- Ничего, - ответила она.
- Ничего или ничто?
- Нет, бытие останется, но изменит свои формы. Наступит эра насекомых.
- А люди?
Она посмотрела на меня с испугом и ничего не ответила.
- А люди? - повторил я свой нелепый вопрос.
- Люди не могут жить больше ста лет. А самым младшим из нас - двадцать лет.
- А где же дети?
- Они перестали рождаться.
- Аборты? - спросил я. - Противозачаточные средства?
- Нет.
- А что?
- Радиация. А она, как известно, не так опасна для соматических клеток, как для половых.
- Но почему же не создали защиту против радиации?
- Не успели. Была война. И одна из фашистских держав применила против своих противников коварное оружие. В дикой ненависти ко всему живому они нанесли непоправимый удар будущему. Будущего теперь нет. Есть только настоящее. Но оно может продлиться долго-долго. Ученые-цитологи ищут средство для бессмертия. Если они его не найдут, наступит эра насекомых. Насекомые не пострадали от радиации. Они плодятся... Они придут на смену всем млекопитающим, в том числе и людям, если не будет найдено средство достичь бессмертия.
- Бессмертие? - спросил я. - Что это такое?
- Философы сейчас много пишут о нем, - ответила Ольга. Создано множество научно-исследовательских институтов для изучения проблем, связанных с бессмертием. Один из философов сказал: "Бессмертие - это бесконечно длящееся настоящее, настоящее без будущего". Но эта мысль признана спорной.
- Что в ней спорного?