— Током заведовать будешь?
— Током. На днях принимаю подстанцию.
— Это хорошо, — одобрил Бугров. — С током у нас неважно. Нужно, чтобы бетон остывал постепенно, а ток никак не регулируется, дело идет без хозяйского глаза. Вот эти фундаменты для отражательной печи кончим уж без тебя, а на фундаментах конвертеров ты будешь у нас главным, станешь регулировать температуру по графику.
— Не подведу, — пообещал Непомнящий.
И, обернувшись к Мартыну, он сказал ему с гордостью:
— Знакомься, Мартын, с Иваном Сергеевичем Бугровым. Мы с ним старые знакомые — вместе людей спасали в ту бурю. Помнишь, я тебе рассказывал?
— Было дело, — пробормотал Бугров, пожимая рукавицей рукавицу Мартына.
На открытом воздухе туман был гуще, чем в цехе. Тянул маленький, жгучий ветерок.
— Круто поворачивает твой Спиридон! — недовольно заметил Непомнящий, отворачиваясь от ветра. — Просто свинство со стороны этого малопочтенного старичка!
Газарин был у себя и, выслушав просьбу Непомнящего, тут же набросал карандашом схему.
— Точки установки на щите звонков, сирен и ламп вы сами укажете рабочим, — пояснил он.
— За этим дело не станет, — заверил Непомнящий, благодаря Газарина. — Быстрая работа редко бывает точной, — рассудительно сказал он, выйдя от Газарина. — Его рука бегала по бумаге, как борзая по следу. Мартын, тебе здесь все понятно?
— А что же, схема простая, — ответил Мартын, просмотрев наброски Газарина. — Если хотите, я сам все это сделаю для вас.
Непомнящий важно спрятал схему в бумажник.
— Монтаж сделает прораб, я своих решений не меняю. Тебе могу сказать одно — Газарин меня восхищает. Он, кажется, кандидат? Я всегда утверждал, что звание — сила. Он выдает каждому желающему новые идеи, не глядя, как кассирша мелкую сдачу. Я знал только одного человека, превосходившего Газарина по производительности замечательных идей. Это был мой знакомый — архитектор Петр Громила. Громила на каждом шагу ронял великие мысли, как старые носовые платки. На плохо знавших его людей это производило потрясающее впечатление. Один эксперт, получив на отзыв проект, предложенный Громилой, осторожно осведомлялся, не проявляются ли у автора внешние признаки гениальности: скажем, не ходит ли он на руках во время обеденного перерыва, не кукарекает ли он по ночам?
Сильченко, выслушивая доклады Парамонова, уже несколько раз спрашивал, долго ли убийцы шофера и экспедитора будут гулять на свободе. В один из своих приходов Парамонов ответил:
— Теперь уже недолго, товарищ полковник. Разрешите пока детально не рассказывать. А в общих чертах сообщаю, что удалось раскрыть шайку мерзавцев, грабителей и воров, которыми, очевидно, и были совершены эти преступления.
— Почему не арестуете? — спросил Сильченко.
— Скоро арестуем, — ответил Парамонов. Парамонов лучше всех знал, что торопиться нельзя. Еще не все нити были прощупаны, многое могло ускользнуть, остаться невыясненным. Но дело шло к концу. Допрос фактов, придирчивое изучение обстоятельств — все приводило в одну точку. В этой точке сидел сварщик Афанасий Жуков, и вокруг него располагалось человек шесть-семь его ближайших приятелей и собутыльников. Парамонову с самого начала было ясно, что убийство совершено людьми, умевшими убивать и знавшими, на что они идут. Жуков давно уже казался ему подозрительным. Он крупно играл в карты, пил, держал себя в общежитии диктатором. Такие черты не могли быть воспитаны на советском заводе, не могли быть у человека, хвалившегося пятнадцатилетним производственным стажем. И окружение у Жукова было соответственное — пьяницы, бездельники и рвачи. Парамонов сидел, обложенный анкетами, справками, послужными списками: бумаги утверждали, что Жуков и Редько — рабочие украинских заводов, люди, примерные в труде, скромные в быту, активные общественники.
Парамонов запер эти бумаги в сейф с твердым убеждением, что Жуков и Редько не те люди, о которых говорили бумаги.
Он понимал, что одних подозрений недостаточно. Но скоро стали накапливаться и факты. Уже было известно, куда Жуков ходит, кто ему передаст спирт, каким образом ему приписывают проценты на производстве. Уже была установлена связь между отсутствием дома Жукова в определенные часы и случаями ограблений, происшедшими в эти часы. Уже несколько показаний потерпевших описывали внешние данные грабителя — фигуру, рост, физическую силу, — совпадавшие с такими же данными Жукова. И уже были точно известны пьяные разговоры Жукова и его друзей: в этих разговорах намекалось, что несколько неплохих делишек были сработаны и подготавливалось новое дельце — более крупное.
Парамонов часто бывал на всех строительных площадках, знакомился с ходом работ, разговаривал с рабочими. Два раза он заходил на третью подстанцию, уже почти полностью смонтированную, и Непомнящий с охотой показывал ему свое хозяйство. Во время одной из таких прогулок Парамонов встретился с Жуковым — тот варил арматуру для фундаментов конвертеров и поднял голову навстречу проходившему мимо Парамонову. Угрюмый, полный ненависти и озлобления взгляд столкнулся, как кулак с кулаком, со строгим, проницательным взглядом. И Парамонов и Жуков тотчас же отвели свои глаза: первый не хотел выдать, что следит за Жуковым, а Жуков не хотел показать, что знает об этом.
Жуков давно понял, что за ним следят. Он перестал пьянствовать и играть в карты. Он не устраивал дебошей, старался без приписок, по-настоящему, перевыполнять производственные нормы, даже выступил на собрании с предложением улучшить качество сварочных электродов. Секретарь партийной организации строительства посоветовал отметить его в стенной газете, и портрет Жукова целый месяц висел на стене в конторе под крупным заголовком: «Стахановцы освоили сварку при низких температурах».
И все же он знал, его подозревают. Он не мог сказать, кто приставлен следить за ним, — может быть, такого человека и не было. Но у него было такое чувство, словно его, как медведя в берлоге, со всех сторон обложили охотники и круг поисков сжимается все теснее. Комендант, заходя в их комнату, прежде всего подозрительно поглядывал на Жукова. Петрович, сторож общежития, если Жукова не бывало вечером дома, осведомлялся, где он. Соседи по комнате с особым вниманием прислушивались к каждому его слову.
Все это было нехорошо. Жуков поверил свои опасения Редько. Но Редько почтительно осмеял их.
— Пустое, Афанасий Петрович! Просто слава об нас такая, что на ноги наступать не следует, — вот все и сторонятся. А комендант на всех смотрит нехорошим взглядом — знаешь, как сейчас подтянули? Петрович обо всех спрашивает, кого нет, не об нас одних. Самое главное — документы у нас исправные. Смотри, как с той машиной спокойно дело прошло — двоих завалили начистяк, и никто не рюхнулся. А если бы и взяли, так прямых доказательств нет, а по подозрению — для суда недостаточно.
— Если возьмут, для суда чего-нибудь подберут, — мрачно проговорил Жуков. — Надо, чтоб совсем не брали, понял? Я людей этих знаю, они ничего не забывают. Начнут копать — докопаются, сколько годков мы с тобой по лагерям таскались, — думаешь, понравится? И вины прямой не найдут, а на волю таких побоятся выпустить… Нет, надо не попадаться. Боюсь я за тебя, Миша: станут к тебе ключи подбирать — расколешься!
— Не расколюсь: сам знаю, чего это потянет.
— Эх, не ко времени нам прятаться! — с досадой сказал Жуков. — Хочется мне главное дельце провернуть.
— Что ты, Афанасий Петрович! — с испугом зашептал Редько. — Засыплемся мы в таком деле, тут уж спрятаться не удастся. Ни в коем разе, говорю тебе!
Жуков злобно глянул на него, но промолчал.
Мысль о крупном деле не оставляла его. Жуков понимал, что подозрения, окружавшие его, сами по себе ничем ему не грозят. Он привык с пренебрежением относиться ко всякому розыску: хотя он не раз сидел в тюрьме по прямым уликам, а не по подозрению, все же то, что про него узнавали, было куда меньше того, что он в действительности совершал. Самые крупные его преступления так и не были раскрыты. А сейчас все благоприятствовало ему: полярная ночь, морозный туман…
И в день, когда назначили выдачу зарплаты, Жуков решился. Он сидел на металлической ферме, лежавшей среди кирпича, и делал вид, будто чинит отказавший сварочный аппарат. Жуков вызвал для этого Редько, работавшего дежурным слесарем.
План его был прост. Вечером в цех придет кассир выдавать зарплату ночным сменам. До одиннадцати он будет дремать в конторке мастеров над своим мешком, а в десять они это дельце провернут. Нужно будет посадить цех в темноту, люди, конечно, кинутся в кабинет начальства, на телефоны, а они втроем, с Пашкой Поливановым, — в конторку мастеров. Охранника, чтобы он стрельбу не поднял, возьмет на себя Пашка, а Жуков потолкует с кассиром. Того поганца на подстанции, что взялся заведовать светом, он тоже берет на себя — дело привычное, не ошибется!
Редько долго не соглашался. Его и жадность томила — в мешке кассира верных двести тысяч, ради такого куша стоит рисковать — и мучил страх: ограбить кассу — дело не шуточное, за это возьмутся по-настоящему. Кроме того, И. Парамонов в цехе, только что столкнулся с ним нос к носу, — что, если он к десяти не уберется?
Жуков потерял терпение. Грозно поблескивая глазами, он объявил, что пойдет с Пашкой без Редько. Но только после этого Редько живому не быть. Жуков предателей не милует, нет! И Редько сдался.
Непомнящий переселился на подстанцию и разместился в ней как дома. Он жил здесь в полное свое удовольствие — пил густой чай цвета отработанного машинного масла, звонил по телефону Кате Дубининой, принимал гостей: приходили Лесин и Назаров, особенно часто бывали Мартын и Катя, прибегали Яков Бетту и Най Тэниседо, как-то заглянули даже Жуков и Редько, работавшие по соседству. Все интересовались аппаратурой, и Непомнящий так часто ее объяснял, что в конце концов сам прекрасно ознакомился со всеми схемами, механизмами и приборами. Непомнящий не удивился, когда к нему зашел Жуков.
— Работаем, начальник? — спросил Жуков, одобрительно мотнув головой на литровую банку с чаем. — Работешка у тебя неплохая.
— Работа не пыльная, — согласился Непомнящий.
— Холодно на дворе, — сказал Жуков, расстегивая полушубок и садясь на стул. — У меня сварочный аппарат из строя вышел, теперь Редько его налаживает. А я вспомнил, что ты тут хозяйством командуешь, зашел погреться. Не выгонишь?
— Какой может быть разговор! Сиди! Непомнящий не любил и побаивался Жукова. Он при нем чувствовал какое-то стеснение. Жуков, развалясь на стуле, смотрел на Непомнящего взглядом, полным насмешливого любопытства, и, казалось, наслаждался тем, что смущал и связывал его. Чтобы не показать своего смущения и тревоги, Непомнящий подошел к столу и стал пить чай.
— Рассказал бы, что к чему тут у тебя, — предложил Жуков.
— Можно рассказать. — Непомнящий был готов на все, лишь бы прекратить это гнетущее молчание. — На этих щитах несколько панелей. Вот на этой дистанционная сигнализация от конвертеров и на конвертеры, тут же выключатели освещения в цехе. Это аварийный щит — в случае отключения станцией электроэнергии конвертеры переходят на аварийное питание от аккумуляторов. Это самые важные панели. — Он сжал губы и значительно посмотрел на лицо Жукова. Лицо Жукова выражало спокойное любопытство. — Это аккумуляторное хозяйство, токи зарядки, разрядки, — Непомнящий переходил от панели к панели, дотрагиваясь до приборов рукой.
— Интересная штука, — сказал Жуков равнодушно. — Все предусмотрено, чего требуется. А работает ли все это в натуре?
— Можешь не сомневаться, — заверил его Непомнящий, — работает, как часы.
— Проверить надо, — наставительно заметил Жуков. — Это мы сделаем так: выключи-ка мне все освещение в цехе, начальник!
Непомнящий с ужасом смотрел на Жукова. На лице у того проступала кривая усмешка. Непомнящий невольно глянул на телефон. Жуков не торопясь встал между ним и телефоном и выразительно подмигнул.
— Ты шутишь? — отступая на шаг, опросил Непомнящий.
Жуков сделал шаг к нему.