Только, смотри, не зубами, - сказал я.
- А вообще-то целуются в губы, - заметила она. - В щечку только маленькие детки целуются.
Подумаешь, большая детка нашлась.
- Давай в губы, - снова согласился я.
Синяя поцеловала.
- На что это было похоже? - спросила она.
- Ой, я не понял. Это было как-то неправильно.
Она поцеловала ещё раз, долго и со стоном; её губы двигались.
- А сейчас?
Сейчас я точно знал на что это было похоже.
- Сейчас это было похоже на такой большой бутон розы, который показыают на ускоренной сьемке, понимаешь? (Синяя кивнула.) Бутон розы, он раскрывается и выбрасывает лепестки, много лепестков. Это от того, что ты двигала губами.
- А ты был как деревянный. Ты тоже должен двигать губами. Ты совсем не умеешь.
- Давай ещё попробуем? - предложил я.
- Только в последний раз, - сказала она.
- Ну почему?
- Ну потому!
Мы поцеловались ещё раз. Я старался все делать правильно. В этот раз я тоже знал на что был похож поцелуй. Он был похож на вулкан - вулкан взрывается и из него выбрасывается горячая светящаяся лава. Это было точно как лава - один к одному.
Я захотел продолжить, но Синяя отодвинулась и села в самом углу подоконника. Ну и пусть, не понимает она своего счастья. Я же от своего просто кипел и лопался и удивлялся тому, что ещё цел.
- Скажи, а сегодня правда вчерашний день? - спросил я.
- Что?
- Какое сегодня число?
- Нашел о чем спрашивать! Девочкам обычно комплименты говорят.
- Ну скажи.
- И не проси даже.
- Но осмотр будет завтра или вчера?
- Конечно завтра.
Я успокоился. Сегодня действительно была вчерашняя ночь. Значит, все хорошо.
Свет внизу не горел. Казалось, Синяя Комната молчала, как человек, который хочет заснуть, но не может и беспокойно ждет приближения утра. Оказывается, её настроение тоже может прокиснуть.
Мы сидели молча. Снежное пространство снаружи было единственно реальным, нет, реальной была и темнота, но иначе - темнота - и ничего в ней. Мы примостились на жесткой узкой грани, отделяющей свет от тьмы, бытие от небытия, будущее от прошлого, картинку на экране от бога. Ведь бог есть любовь, и любовь есть бог.
Или бог - она, которая все может, которая создала меня, которая создала даже себя и котороя снизошла до разговора со мной? Комната?
Близкая невидимость её волос сливалась с невидимостью стены, но мне казалось, что я могу рассмотреть нечто. Я любовался её невидимыми волосами, любовался спокойно и расслабленно, впервые за свою короткую жизнь просто любовался чем-то.
На что ты смотришь?
Я смотрю на твои волосы.
Но ты же не можешь их видеть?
Я вижу их не глазами.
А так лучше? - она откинула волосы назад.
Нет, хуже. Я не хочу, чтобы что-то менялось.
Я не буду меняться.
Никогда?
Никогда-никогда.
Она пошевелилась немного и наваждение исчезло. Но что-то осталось, что-то более сильное, чем наваждение.
- На что ты смотришь? - спросила она.
- Я смотрю на твои волосы.
- Но ты же не можешь их видеть?
- Я их вижу не глазами.
- А так лучше? - она откинула волосы назад. Я совсем не удивился абсолютной правильности чтения мыслей. Так, значит, и должно быть. Наши мысли будто танцевали парный танец, свиваясь и сплетаясь доуг с другом.
- Нет, так хуже. Я не хочу, чтобы что-то менялось.
- Ой! - вскрикнула она.
Внизу вдруг зажегся свет. Свет проплыл снизу, наискосок, коснулся по пути её лица, коленей со скрещенными тонкими-тонкими руками на них, и ушел глубоко ввысь Синей Комнаты. Отразившись от потолка, он закружился мелкой снежной пылью, покрыл сиянием её волосы, плечи, выступающие складки на рукавах халата.