- Не скажу.
Я сомневался в правильном ответе, поэтому не хотел говорить ни "да", ни
"нет".
- Подумай.
Я немного помолчал.
- Это сердце, наверное. А здесь течет кровь, она красная. А синяя - я не знаю.
- Синяя - это тоже кровь.
- Она правда синяя?
- Нет, она красная, но темнее. Ты умеешь рисовать?
О, да, я умел рисовать. Я умел рисовать лучше всех. Но это было слишком просто и потому скучно. Только когда мне хотелось похвастаться или получить пятерку в школе, я рисовал так, что все только ахали. Чтобы точно нарисовать, нужно просто посмотреть, а потом точно обвести те линии, которые увидел - вот и все. Год назад родители приводили меня куда-то, вроде бы в школу, но в необычную. Туда, где учат рисовать. Но там я выдержал только месяц.
- Меня даже учили рисовать, - ответил я, - но учили неправильно и мне не понравилось.
- Как неправильно?
- Они говорили, что нужно долго смотреть и потом уже рисовать. И сначала рисовать неправильно, а потом правильно - прорабатывать детали. А я рисовал сразу правильно и по-ихнему не учился.
- А такой рисунок сможешь? - он показал мне на книгу.
- Тогда мне нужен красный карандаш.
Кощеев покопался в столе, но нашел только синий и химический.
- Попробуй вот этим.
Я стал рисовать как всегда: слева направо и сверху вниз. Вначале я нарисовал красивые переплетения жилок, потом красно-синее сердце в центре (оно получилось черно-синим, но так ещё красивее) и перешел к жилкам внизу.
- Вот. Красиво?
- Очень. А ещё что-нибудь можешь?
- Конечно.
Я взял синий карандаш и стал рисовать Синюю. Это было очень просто: сначала я вспоминал самые темные места на её лице и платье, зарисовывал их с большим нажимом; потом вспоминал места посветлее и делал их светлее; потом чуть заштриховывал самые светлые места. Я нарисовал целых три портрета, а Кощеев сидел и смотрел. Я рисовал синюю Синюю в Синей Комнате, поэтому синего карандаша мне хватало.
- Какая красивая девочка, - сказал врач, - и на всех рисунках одно и то же лицо. Это кто?
- Это Синяя, разве непохожа? Она любит со мной целоваться, похвастался я.
Кощеев не обратил внимания на мое хвастовство.
- Я не верил, что это возможно, - сказал он. - Ты станешь художником, когда вырастешь.
- Не стану.
- Тогда ты будешь выступать в цирке и станешь знаменитым артистом. Хочешь?
- Не хочу.
- А что ты хочешь?
Я подумал.
- А давайте, я вашу роспись подделаю? Я могу нарисовать её даже задом наперед.
- Не надо. Теперь я верю. Хорошо, если бы каждый имел хоть десятутю часть твоих способностей. Только десятую. Вот такое - это уже слишком.
- Это потому что я эпсилонэриданец.
- Кто?
- Это такой, ненастоящий человек, который притворяется настоящим. Он сверху похож на настоящего.
- А, сказка такая.
- Не сказка, а фантастика.
- Тебе не надоело фантазировать?
- Я не фантазирую и никогда не обманываю. Я все говорю совершенно точно.
- Тогда где ты был вчера ночью?
- Я говорил с комнатой.
- И что она тебе сказала?
- Она сказала, что она везде. Она прорастает корнями во все, даже в шарики, которые есть в моем кармане. Она даже в этой комнате есть сейчас и слушает. Она прорастает далеко даже за город, но там ей скучно, потому что за городом ничего живого нет. Там одни пустыни. Если вам интересно, я могу подробно рассказать о всех этих пустынях. Хотите проверить?
- Хочу. Ты что-то сказал о шариках?
Я достал шарики и положил их на стул.
- И ты говоришь, что твоя комната прорастает во все, и даже в эти шарики?
Что она везде?
- Ага. Она сказала, что шарики внутри бесстуктурные.