- Что-то не так? - спросил агент, следя за выражением его лица.
- Просто неожиданно... Он такой, как бы это сказать?.. Похож, на мясницкий. Я привык работать более изящным оружием. - Монах достал метательный нож и подкинул его на ладони.
- Ты прав, - согласился Флей. - Извини, но это все, что у нас есть.
- Пусть колоду и топор вынесут наверх, - сказал Дарвей, одевая маску. - Не тащить же мне их самому.
- Хорошо. А вон и судья пожаловал, - Флей обрадовано подался вперед. - И вроде бы даже трезвый. Томеку не придется ораторствовать.
Судья оказался худеньким остроносым начинающим лысеть мужчиной. Испуганно смотря на собравшуюся толпу, он брел, путаясь в собственных ногах, меж сопровождавших его воинов.
- Пойду, поговорю с ним, - сказал Флей. - Надо ввести судью в курс дела, а то он наверно думает, что этот помост приготовлен для него.
- Возможно. Вид у него очень испуганный, - заметил монах.
Он снял плащ, бросил его на доски, сложенные возле лестницы и сам сел рядом. Дерево протяжно скрипнуло.
Дарвей скрестил пальцы и опустил голову. Ему нужно успокоиться.
- Э... Господин... - молодой воин незаметно подошел к нему и теперь пытался обратить на себя внимание.
- Что? - устало спросил Дарвей, не поднимая головы.
- Это та колода? Да?
- А ты видишь здесь еще одну? - насмешливо поинтересовался монах, презрительно взглянув на него.
Парень нервным движением поправил ножны и отрицательно качнул головой. Высокий, светловолосый, он, наверное, приходился Клиффу ровесником. Дарвей чувствовал, что юноша боится его. Маска палача страшит окружающих с той же силой, что и приковывает к себе их внимание. Кусок шелка, обыкновенный кусок шелка - но теперь он перестал им быть, превратившись в жестокий символ правосудия. И правосудия ли? Нет, только в право более сильного решать, что будет со слабым.
- Забирай. Чего стоишь?
- Да-да. - Парень обхватил ее и, поднатужившись, поднял вместе с топором. Воткнутый недостаточно глубоко, он тут же угрожающе накренился.
- Ты что с ума сошел? - Дарвей подскочил к нему и выдернул топор. - Без ноги остаться хочешь?!
- Простите, - сконфуженно ответил парень. - Я не подумал.
С топором в правой руке монах выглядел более чем угрожающе.
- Иди с глаз моих долой! - приказал Дарвей и добавил недовольно. - И это воин императора... Защита и опора империи...
Шум на площади нарастал. Народу заметно прибавилось. Новость о том, что собираются казнить какого-то ужасного преступника, за пару часов облетела весь городок. Все, у кого не было неотложных дел, поспешили сюда.
- Стервятники... - с неожиданной ненавистью сказал монах, глядя на многочисленные лица, застывшие в предвкушении. - Вам мало развлечений... Как смерть может быть развлечением? Боль одного - наслаждение для других. Из-за публики казнь превращается в спектакль.
Было без десяти двенадцать, когда под усиленным конвоем доставили пленника. Дарвей отвернулся, не желая встречаться с Вейноком взглядом. Заметив изможденного, оборванного мага, толпа радостно взревела.
Судья подождал, пока шум утихнет. Настало время оглашения приговора. Он развернул свиток и принялся читать. У судьи, столь невзрачного на вид, неожиданно оказался приятный глубокий голос.
К Дарвею подошел Томек.
- Вот ты где... Готов? - он скептически уставился на топор, лежащий на коленях.
- Вполне, - качнул головой монах. - Почему вы здесь? Я думал, что вы в ложе вместе с остальными.
- Я там был. Но общество здешнего градоправителя еще хуже, чем твое.
- Буду считать, что это комплимент.
- Так и есть.
- ...измене! - донеслось до них. - Именем императора Аленвора Двенадцатого этот человек приговаривается к смертной казни посредством отсечения головы.
- Судья во всю старается, - заметил волшебник, когда последний поспешно спустился вниз, сжимая в руках бумагу. - Ему бы глашатаем работать... Что сидишь? Твой выход. - Томек посторонился, пропуская Дарвея.
Монах, не говоря ни слова, встал, и пристально посмотрев на мага, встал на ступеньку. Как раз в этот момент часы на главной башне пробили двенадцать раз. Наступил полдень.
Пленник, со связанными за спиной руками, уже стоял на коленях, опустив голову на плаху. Дарвей поймал его взгляд и понял, что коварные щупальца безумия на время оставили Вейнока в покое. Жаль, ему лучше было бы не осознавать, что с ним происходит.
Монах с ненавистью взглянул на топор, чье лезвие ярко блестело на солнце, и хрипло спросил:
- Ты готов?
- К этому нельзя быть готовым... - ответил Вейнок. - По-вашему я виновен, но ведь не больше других. Почему казнят только меня?
- Остальные уже мертвы, - с горечью прошептал монах. - Не бойся, ты не будешь страдать.
- Ты не имеешь права говорить мне это! Ты не знаешь, что я чувствую!
- Я знаю. И мне, - Дарвей наклонился к нему, - во сто крат хуже. Мое сердце разрывается от боли.
- Лицемер! - прошипел пленник. - Ты делаешь это ради золота! Деньги - вот что тобой движет!
- Нет, - ответил он, перекладывая топор в другую руку, - мной движет милосердие. Только я могу избавить тебя от страданий. Освободить тебя из сетей безумия.
- Страдания?! Они ожидают не меня, а вас! - Вейнок перешел на крик, обращаясь к толпе. - Я хотел остановить эту войну! Навсегда! И я ни о чем не жалею! Слышите?! Не жалею!!!
Дарвей положил ему руку на голову, прижимая, а сам занес топор. И в этот момент воспоминания снова нахлынули на него. Под их напором монах едва устоял. Он увидел себя с обеих сторон. Он был и палачом и казненным одновременно.
Яростная боль разрывала его грудь на части. Весь ужас Вейнока, пережитый им однажды, снова был с ним.
Капли холодного пота выступили на лбу монаха, мгновенно пропитав собой маску. Он должен это сделать, должен... Это правильно. Он знает, что все равно это сделает.
В ушах гудело, а руки стали такими тяжелыми, будто бы кто-то невидимый крепко сжал запястья. За что ему это?! Он думал, что убивать легко! Но это неправда... Убивать страшно! Вот так самый жуткий кошмар становиться реальностью и его мучения не прекратятся сами.
Он должен немедленно разорвать существующую между ними связь!