Приходиться быть честным пред самим собой, потому что рядом все равно больше никого нет. Я думал, что мне удастся избежать невзгод, и прожить остаток жизни легко и просто, но ошибался. И теперь открытое горестям сердце наполняется ядовитой кровью и стучит с удвоенной силой. Я угасаю, угасаю, но кто-то невидимый умело разжигает пламя снова. Не сгораю никогда...
Забавно, наверное, наблюдать за человеком со стороны. А когда в человеческом теле борются между собой страх за незнакомых людей и безразличие к собственной судьбе, это вдвойне забавнее. И только одна маленькая мыслишка, словно надоедливая мошка, вьется вокруг виска: сделал ли ты хоть что-нибудь хорошее в своей жизни, Дарвей?
И тут же к ней присоединяется еще одна. А за ней еще. И вот их уже целый рой жужжит вокруг твоей головы.
Любил ты кого-нибудь, а, монах?! Любили ли тебя, и не одну ночь за звонкую монету? Дорог ли ты хоть кому-нибудь? Чьи слезы упадут на твой могильный холм? Кто не захочет с тобой расставаться ни на миг и последует за тобой даже через предел смерти?
Однако я не хочу знать ответы на эти вопросы, именно потому, что знаю ответы.
Поздно я принял решение щадить человеческую жизнь. В ней вся суть, и как только я раньше этого не понял? Она для того и дана, чтобы делать и исправлять ошибки. А я свои ошибки уже исправить не могу. Сижу здесь, в этой изменчивой пустыне и жду неизбежного конца.
Провидение хранило меня, пока я добирался сюда. Я не встретил препятствий ни со стороны людей, ни со стороны природы. Редкая удача, когда собратья не пытаются тебя ограбить, а Рок, словно специально отвернулся, и не замечает твоего существования. Я пришел сюда раньше бакетов, успел...
Но разве я мог представить, что с Плато Безумцев открывается такой великолепный вид?
Желтые холмы вдалеке продернуты фиолетовой дымкой. С наступлением вечера небо поражает своей глубиной. А если провести воображаемую линию от тех коричневых холмов к горизонту, то посередине, словно воткнутая в песок палочка, возвышается одинокая сосна. Что она забыла здесь? Вероятно, даже у сосновых семечек есть своя судьба. И вместо того, чтобы как все расти в лесу, она украшает собой здешний край.
Я тоже "не как все" и тоже украшаю собой пески. Хотя "украшаю" это не совсем подходящее слово. Скорее уж вношу разнообразие в общую картину.
Да, я был грешен, но что есть грех как не душевная слепота? Там на помосте, сжимая в руке топор, я прозрел. И Вейнок заплатил за это своей жизнью. Боюсь только, что слишком поздно...
Бакеты скоро будут здесь. Безвольные тряпичные куклы на руке Хаоса, только тела, без намека на душу. Их тоже жаль, ведь когда-то давно это были простые существа со своими горестями и радостями. Имели талант, но, потеряв бдительность и оказавшись слишком близко к мраку, позволили утащить себя в его темницу. Их искра погасла. А тело осталось, и продолжает жить в угоду своему жуткому властелину.
Орки совсем близко. А с ними и шараны. Волосы на затылке уже становятся дымом от их предвестника - ледяного ужаса, щемящего сердце.
Это означает, что наступило время действовать... Решение принято давно. Я не должен оставить себе ни единого шанса на надежду возвращения к людям. Интересы многих важнее интересов одного, ведь так? И уж точно интересы всего живого, важнее интересов одного человека.
Я уже потерян для всех, поэтому не стоит медлить. Только сделав это, я смогу больше не отвлекаться на мешающие тени. У меня останется только реальность. Жестокая холодная истина. Я открою свой разум правде от которой больше не смогу спрятаться.
Господи, будь ты невидимым законом вселенной или живым существом - все равно кем! Будь кем угодно, но помоги мне... Мне так страшно...
Дарвей зачерпнул песок ладонью и медленно просеял крупинки сквозь пальцы.
- Отличная иллюзия, - пробормотал он тихонько. - Мастерская. Мне будет не хватать подобных иллюзий. Немножко обмана для нашего же блага...
Собравшись с духом, он вынул нож и проверил его лезвие. Тот, как и ожидалось, был довольно острым. Монах сглотнул комок, стоящий в горле и нахмурился. Маленький кусочек металла, приятно холодивший руку, лишал его всякого мужества. Но он уже поклялся, а клятвы нужно выполнять.
Дарвей приблизил нож к глазам. Самому это сделать невероятно трудно. Руки дрожат, голова непроизвольно отклоняется назад. В нем слишком силен животный инстинкт самосохранения. Разуму трудно одержать верх над телом... Значит, он должен обмануть тело. Пускай оно ничего не почувствует хотя бы первые пять секунд. Тогда у него хватит времени, чтобы осуществить задуманное. Он немного исправит бренную оболочку, возможно - даже улучшит, только и всего.
Монах постарался сосредоточить все свое внимание на слове "улучшит". Оно вселяло в него надежду. Он замер, держа острие ножа на уровне глаз, позволяя сознанию постепенно слиться с внешним миром. И в самый последний момент, когда контуры земли и неба стали размываться, он сделал резкое движение рукой. И еще одно.
В начале Дарвей действительно ничего не почувствовал. Он даже успел обрадоваться, что его минует расплата за содеянное, но чудес не бывает. Нахлынувшая спустя мгновения боль завладела им без остатка.
Закрывая ладонями кровоточащие раны, еще совсем недавно бывшими его глазами, он в бессилии катался по песку и кричал. Кричал так громко и долго, что охрип. И даже когда у него пропал голос, беззвучный крик продолжал звучать в его голове. Кровь, льющаяся из-под пальцев, никак не хотела останавливаться.
Монах находился на грани потери сознания от боли. Наступила самое страшное мгновение в его жизни. Он был совершенно беспомощен, наедине со своим мучением. Жалкий слепой калека, один как перст в этой проклятой пустыне без друзей и соратников. Вздумай бакеты напасть на него прямо сейчас, он не смог бы оказать им сопротивления.
Дарвей прополз несколько метров и затих. Отныне, он, как и желал, целиком принадлежал миру огней. Иллюзии - не более чем тонкие прозрачные контуры проявлялись то тут то там, позволяя ему ориентироваться в пространстве. Всюду были серебряные линии, тоньше, чем самая тонкая паутина. Монах был уверен, что они издают звон, но столь тихий, что его уши различить не в состоянии. Стоило ему шевельнуться или вздохнуть, как нити натягивались, и мир тотчас менялся.
Отчего-то в воспаленном мозгу возник образ больного бешенством волка. Но теперь животное было здорово, его шерсть отливала золотом, а в пасти не было и следа жуткой пены. Зверь излучал приятный свет, согревающий и дающий надежду посреди этой черноты.
Волк наклонил голову и заскулил, сопереживая его боли. Он заглянул мужчине в призрачные глаза, и тот поразился, увидев насколько у него осмысленный прямо-таки человеческий взгляд. Животное, несомненно, понимало, что происходит.
Но сейчас это было не так уж важно... Душа монаха согрелась его теплом.
Все наши добрые деяния, так же как и злые, возвращаются к нам и дух волка, которому он помог много лет назад тоже явился, чтобы поддержать в трудную минуту.
- Спасибо, - прошептал Дарвей. - Спасибо...
Волк лизнул его руку и тихонько тявкнул.
- Что ты хочешь сказать мне? Что-то важное? - он погладил его по загривку.
Животное отошло на несколько шагов, и, подняв голову вверх, завыло. Но это был не тоскливый вой замерзших голодных хищников, который нередко можно услышать в зимнем лесу. Нет, это был властный призыв, приказ собраться всем вместе. Зверь снова завыл, на этот раз еще громче. Дарвей почувствовал под ногами непонятную вибрацию.
Потом волк разбежался и прыгнул прямо на него. Монах инстинктивно закрыл лицо руками, но волк, ударившись об его грудь, рассыпался мириадами золотых осколков, мириадами крошечных солнц. Застыв на мгновенье, они ослепительным потоком хлынули в его душу, заполняя собой выжженные бедами и ненавистью пустоты.
И тот час же со всех сторон к нему устремились другие души, временно пребывавшие вне физического тела. Божественные искры сливались друг с другом, раздувая в его сердце огромный пожар.
Ах, до чего же ему было хорошо! Ради этого стоило жить - пылать, не сгорая, ощущать в себе миллионы жизней, быть пронизанными их добрыми эмоциями, мыслями, деяниями. Обладать памятью стольких живых существ, быть любимым и любящим. Перестать, наконец, быть одиноким!
Стать безгранично добрым, но горе тому, кто осмелиться причинить тебе зло. Ведь быть добрым, не означает быть слабым. Ощущать в себе силу, невероятную силу, чувствовать мощь способную изменить весь мир и изменять его, зная, что все перемены только к лучшему.
Дарвей каждой клеткой своего нового, невероятно разросшегося тела чувствовал, что Господь, которому обращаются люди в своих молитвах, существует, и он любит их всех, каждое творенье, каждый камень и травинку, пронизывая собой все сущее. Ведь как можно не любить самого себя? Свое собственное воплощение?
Его любовь глубока и бесконечна, как и он сам. Это так просто понять, будучи здесь наверху, освободившись от иллюзий придуманного мира, и так сложно на земле, особенно тем, кого уже затянул омут отчаяния. Тихий шепот сердца, открывающий истину, редко достигает их ушей.
Прислушайтесь, прислушайтесь же к его шепоту! Безумцы, растрачивающие жизнь на пустяки, строящие ее на песке, безумцы, которым золотая монета подменила солнце - остановитесь! Есть вещи более важные. Да что там говорить, все вещи более важны, чем погоня и обладание тем, чего никогда не существовало. Остановитесь, замрите и посмотрите в небо. Вспомните, когда вы в последний раз просто любовались им, боясь утонуть в необъятной синеве и в тоже время не в силах оторвать взгляд? А ведь будучи ребенком вы делали это не раз.
Странное дело, в детстве небо к нам намного ближе. Но стоило стать взрослым, вырасти, как оно отдаляется все дальше и дальше.
Дарвей выпрямился и, закинув голову, рассмеялся. Порыв ветра унес его смех, и он с новой силой зазвучал где-то над высохшим руслом реки. Это было жутковатое зрелище: бледный мужчина, словно покойник, с кровавыми разводами на лице и руками, перемазанными кровью торжествующе смеется, бросая вызов мраку.
Слепец, бросающий вызов тьме...
Сейчас Плато Безумцев как никогда в жизни оправдывало свое название.
Тьма не заставила себя ждать. С глухим рокотом шараны разорвали реальность и просочились в мир, зависнув над плато в виде желто-зеленого чумного облака. Бакеты были рядом с ними. Их непомерно раздутые тела были уже мертвы. Кожа полопалась и теперь висела клочьями.
Но Дарвей ничего этого не видел. Для него они были только сгустками мрака. Хаос обдавал его своим зловонным дыханием, стремясь удушить. Монах стойко сопротивлялся ему, ведь теперь он была ни один.
Последняя преграда на пути тьмы к победе...
Разрушителю осталось сделать небольшое усилие, въесться с помощью шаранов в плато, взять под контроль последнюю точку и тогда вселенная будет разломана на куски, закручена в бешеном водовороте, рвущим всякие связи. Серебряные нити порвутся, божественные искры погаснут, не останется ничего. Создатель погибнет, убитый своей противоположностью.
Острые стрелы, выпущенные орками, пронзили тело Дарвея, но он, как ни в чем не бывало, остался стоять. Он уже давно стал намного больше чем просто человеком. Монах не знал, как ему победить, да и не думал об этом. Его больше радовал сам факт собственного существования. Вот он стоит, заглядывает в нутро мрака и не боится.