- Я слушаю тебя.
Гонец поклонился ему, как любому старшему по званию командиру, но Скаурус заметил его слегка поднятую бровь и поджатые губы - для аристократов-видессиан пиво было напитком простолюдинов.
- В палатке Его Величества во втором часу дня будет проходить офицерский совет.
В Видессосе, как и в Риме, день и ночь делили на двенадцать частей, считая от восхода солнца до заката. Трибун взглянул на небо.
- Ну что ж, времени достаточно, чтобы подготовиться.
- Не желаешь ли ты глоток эля? - спросил Виридовикс посланца, протягивая ему маленький бочонок с пивом. Марк видел, как под огненно-рыжими усами кельта зазмеилась улыбка.
- К сожалению, не могу, - ответил посланец Туризина. Голос его по-прежнему ничего не выражал. - Мне нужно передать поручение другим офицерам.
Поклонившись во второй раз, он исчез.
Как только гонец скрылся с глаз, Гай Филипп хлопнул Виридовикса по спине.
- "К сожалению, не могу", - передразнил он видессианина. Центурион и кельт громко рассмеялись, забыв свои ссоры.
- А не выпьешь ли ты глоток эля? - спросил его Виридовикс.
- Я? Великие боги, нет! Терпеть его не могу.
- Ну что ж, нет смысла пропадать хорошему напитку, - сказал Виридовикс и, припав к бочонку, сделал большой глоток.
***
Командиров, собравшихся в палатке Туризина, было легко разделить на тех, кто знал о падении Резаины, и тех, кто еще не знал об этом. Волны нетерпения пробегали по первой группе, хотя едва ли кто-нибудь мог сказать, чего, собственно, ждет. Остальные сидели спокойно, как на любом другом офицерском совете, когда ничего особенного ожидать не приходится. В течение первых десяти минут казалось, что так оно и будет.
Совет начался с того, что двое крепких охранников приволокли в палатку видессианского лейтенанта с длинной козлиной бородкой и испуганными глазами.
- Ну, что еще стряслось? - нетерпеливо спросил Туризин, барабаня пальцами по столу. У него были куда более срочные и важные дела, чем этот трясущийся юнец, что бы он там ни натворил.
- Ваше Величество... - дрожащим голосом начал лейтенант, но Гаврас взглядом заставил его замолчать и обратил взор на старшего стражника.
- Арестованный, зовущийся Пастиллас Монотэс, вчера вечером в присутствии своих солдат нанес Вашему Величеству злобное и грязное оскорбление. - Голос солдата, обвинявшего Монотэса, был лишен всякого выражения.
Видессианские офицеры, сидящие за столом, замерли с вытянувшимися лицами, а Туризин насторожился. Намдалени, каморы и римляне понимали свободу выражений как нечто само собой разумеющееся, но здесь была Империя, старое государство, переполненное правилами, строго регламентирующими отношение к членам императорской фамилии. Даже такой не вполне традиционный император, как Туризин, не мог потерпеть неуважения к своей высокой особе без того, чтобы не упасть в глазах подданных. Марк сочувствовал испуганному молодому офицеру, но знал, что не осмелится вмешаться в решение этого совета.
- Чем же именно этот Монотэс оскорбил меня? - спросил Император. В его тоне слышалась официальность, принятая при дворе.
- Ваше величество, арестованный говорил, что единственное, на что вы способны, - это осадить Видессос, что вы трусливый шакал, евнух с сердцем курицы и человек с рыком льва и душой мыши. Это его собственные слова, сказанные им, по-видимому, в состоянии сильного опьянения. - При последних словах в тоне гвардейца проскользнула наконец нотка человечности.
Туризин внимательно посмотрел на Монотэса, который от страха; казалось, становился все меньше и меньше прямо на глазах.
- Любопытную помесь зверей я собой представляю, а? - сказал он и усмехнулся.
Надежды Скауруса на благополучный исход дела возросли. Замечание Императора не было похоже на прелюдию к суровому приговору. Искренне заинтересованный, Гаврас спросил:
- Мальчик, неужели ты действительно сказал обо мне все это?
- Да, ваше величество, - пролепетал несчастный юноша, и его лицо стало бледным, как шелк-сырец. Он глубоко вздохнул и вдруг выпалил: Худшего мне было бы не придумать, даже если бы я выпил море вина!
- Какое неуважение, - пробормотал Баанес Ономагулос, но Туризин весело улыбнулся и закашлялся, чтобы скрыть разбиравший его смех.
- Заберите его и выведите наружу, - приказал он страже. - Дайте ему несколько тычков по заднице и гоняйте, пока винные пары не улетучатся из его башки. Я трусливая мышь, а? - фыркнул Император, вытирая выступившие от смеха слезы. - Ну, убирайся отсюда, живо. Чего ты здесь торчишь? обратился он к бормотавшему слова благодарности Монотэсу.
Юноша чуть не рухнул на землю, когда стражи отпустили его, и кое-как выполз из палатки.
Вместе с ним исчезло и веселье Туризина.
- Все ли здесь? - спросил Император.
Несколько стульев еще пустовало. Когда наконец последний вождь каморов ввалился в палатку, Туризин бросил на него яростный взгляд, нисколько, впрочем, не смутивший кочевника. Гнев оседлого человека не много стоил в его глазах - даже если тот и был Императором.
- Очень приятно, что ты соизволил присоединиться к нам, - начал Гаврас и тут же, оборвав сам себя, выпалил. - Предлагаю передвинуть палатки к стенам и начать штурм города через два дня.
Наступила тишина, взорвавшаяся через секунду множеством голосов.
Скаурус еще никогда не видел, чтобы командиры Туризина так возмущались.
- Тогда ты лопух и потерял остатки мозгов, которые у тебя еще были! перекрывая все вопли, гремел голос Сотэрика.
- Как ты объяснишь это сумасшествие? - вторил ему Аптранд, сын Дагобера.
В то время как Сотэрик пылал гневом, в голосе более старшего намдалени слышалось только холодное любопытство. Он глядел на Туризина так, словно перед ним был трудный текст, описывающий древние деяния Фоса.
- Намдалени никогда не знают, что происходит вокруг, - заметил Гай Филипп, однако недовольные крики сидящих вокруг офицеров заглушили его голос, в котором прозвучала легкая неприязнь - для профессионального солдата информация означала иногда жизнь. Намдалени наемники по призванию, слишком часто попадали впросак из-за своей неосведомленности. Скаурус понимал неодобрение старшего центуриона, как понимал и то, почему солдаты Княжества порой не знали о происходящих вокруг событиях. В глазах видессиан они были не только еретиками, но и людьми, готовыми напасть на Империю, если ситуация будет подходящей. Неудивительно, что новости так медленно доходили до них.
Туризин подождал, пока утихнет шум, и Марк, зная, что Император наиболее опасен, когда контролирует свой гнев, насторожился.
- Я потерял свои мозги? - холодно повторил Гаврас, смерив Сотэрика взглядом, словно орел, глядящий на бегущего далеко внизу волчонка. Сотэрик дрогнул и отвел глаза. Трибун невольно восхитился силой духа своего шурина, если не его здравым смыслом.
- Да, клянусь Игроком, - ответил намдалени. - Сколько времени мы просидели здесь, ничего не делая и ожидая, пока осажденные подохнут с голоду? Чего ради сейчас тебе вдруг приспичило лезть на стены? Из-за того, что какой-то щенок недостаточно почтительно отозвался о своем Императоре, ты готов начать этот дурацкий штурм и угробить свою армию? Это настоящий идиотизм, я тебе скажу.
- Следи за своим языком, островитянин, не забывайся! - прорычал Баанес Ономагулос, испытывавший к намдалени застарелую неприязнь, которая поборола даже его неоднозначные чувства к Туризину.
Другие видессианские офицеры неодобрительно заворчали. Если бы Сотэрик говорил таким тоном с Маврикиосом Гаврасом в присутствии Туризина, младший брат Императора наверняка бы взорвался. Но сейчас дерзкая речь намдалени была обращена к нему самому, и Туризин ответил серьезно и прямо, как делал это прежде его старший брат.
- Сейчас я объясню тебе "чего ради" мы должны штурмовать город, Сотэрик, сын Дости, - сказал Император. Сотэрик, казалось, был ошеломлен, услышав свое полное имя. Вспомнив, как старший Гаврас точно так же назвал когда-то и его самого, Скаурус понял, что Туризин позаимствовал еще один из приемов Маврикиоса.
- Итак... - Туризин в нескольких фразах описал создавшееся положение.
Голос его звучал устало и нетерпеливо, и молодой намдалени, чувствительный к насмешкам, которые были неотъемлемой частью характера и речи видессиан, прикусил губу в раздражении и замешательстве.
- Нам надо взять город штурмом, но совсем другой вопрос сможем ли мы это сделать? - с трудом выдавил он.