- Не я, почтеннейший. У меня есть лошадка.
- А чем ты собираешься ее кормить? Я на нее тратиться не собираюсь.
- Это само собой. Но ежели от меня будет толк, то я заработаю и на прокорм лошадке, а нет - так ты все одно меня выставишь. Ну а на первое время осталась у меня еще пара монет.
- Ну... я не знаю.
- Яррл... - Женский голос тих, но настойчив.
- Ладно. Но конюшню чистить и все такое будешь в свободное время. А сейчас отведи лошадь и возвращайся сюда. Хочу не откладывая посмотреть, способен ли ты отработать хотя бы харч.
- Да, почтеннейший.
- Этот по крайней мере не грубиян, - ворчит кузнец, отворачиваясь и берясь за молот.
Рейса, слегка покачав головой, улыбается Доррину и обращается к мужу:
- Я провожу его на конюшню.
Следом за однорукой женщиной юноша направляется к сараю и трем стойлам. В первом мул, второе и третье свободны.
- У Петры есть гнедая и повозка, но они сейчас на рынке.
- Петра - это твоя дочка?
- Да, и славная дочка, - в голосе Рейсы почему-то слышится нотка раздражения.
- Значит, тебе повезло, - улыбается Доррин.
- А ты что, вправду подмастерье кузнеца?
- Во всяком случае, был им. А еще я целитель.
- Целитель? И хочешь работать в кузне?
- Ну... в общем, меня тянет к металлу.
- Понятно. Но ты и впрямь целитель, один из Черных?
Доррин кивает, невольно глядя на ее культю. Женщина качает головой:
- Ну, это никакому целителю не под силу. А вот животных ты лечишь?
- Если не слишком тяжелый случай.
- Как насчет коз?
- Ими не занимался, но могу попробовать.
- Тогда пристраивай тут лошадку, да собери свои вещички - отнесешь в каморку. Место не ахти, но всяко лучше сарая, а со временем, думаю, Яррл устроит тебя поудобнее. Как освободишься, взглянешь на мою козу.
Взяв грабли, Доррин разравнивает глину, потом разбрасывает поверх нее солому и, расседлав Меривен, чистит ее. Затем, перекинув через плечо сумы и прихватив спальный мешок, он следует за Рейсой. Она указывает ему дверь в заднем углу, за которой находится комнатушка с единственным окном, закрытым ставнями, но незастекленным. Грубые половицы пропитались пылью, а всю обстановку составляют приделанная к стене койка с соломенным тюфяком, табурет да колченогий стол, на котором стоит покореженная медная масляная лампа.
- Скромно, зато уютно.
Положив свои вещи, Доррин поворачивается к Рейсе:
- Пойдем к твоей козе?
В маленьком загоне возле сарая он видит козу со вздутым животом и проводит рукой по козьей спине, потом по бокам.
- Она носит.
- Я знаю.
- Я не великий мастер по части животных, но, по-моему, она вынашивает нескольких.
- Скольких?
- Кажется, трех.
- Можешь ты что-нибудь сделать?
- Попробую, - Доррин старается привнести добавочную гармонию в организм козы и неродившихся козлят. Хочется верить, что это поможет. Наконец он выходит из загона, утирая лоб и стараясь не чихать от влажного запаха соломы.
- Ну как?
- Пока не знаю. Может потребоваться некоторое время...
- А вроде на ногах бедняжка стоит потверже, - говорит Рейса, глядя на козу.
Доррин, привалясь к изгороди, с трудом переводит дух.
- Э, паренек, да прежде чем идти в кузницу, тебе нужно подкрепиться. Садись на крыльцо, а я принесу что-нибудь перекусить. Я и забыла, что исцеление - это работа.
Доррин присаживается на верхушке крыльца, поставив ноги на нижнюю ступеньку. Прислушиваясь к доносящимся из кузни ударам молота, он подставляет лицо по-зимнему скупому на тепло солнцу. Весна еще не добралась до Дью.
- Вот.
- Спасибо, госпожа Рейса.
Женщина краснеет:
- Какая я тебе госпожа, паренек. Ты угощайся.
На поцарапанной деревянной тарелке лежат два ломтя овсяного хлеба, намазанных маслом, а поверх масла еще и густым, темным вареньем, и тонкий ломтик сыра. Помимо того, Рейса вручает юноше большую глиняную кружку с холодным сидром. Еда приходится кстати - слабость и дрожь в руках быстро проходят.