- А, тот негодник, который затеял делать игрушки! Наслышан, как же!
Квиллер в сердцах швыряет нож на верстак и хватается за табурет, чтобы не упасть.
- Нет, я вовсе не игрушечник, - возражает Доррин, удивляясь тому, как ремесленник прознал про модели. Их и продано-то было всего две штуки.
- Ну как же нет, игрушки у тебя и впрямь хоть куда! - сердито щурится Квиллер, вытирая лоб. - Виллум поднял мой фургончик на смех и показал твой. Зачем ты его сделал? - голос игрушечника срывается на крик.
- Это была просто опытная модель, - отвечает Доррин. - Что же до изготовления игрушек, то как раз об этом я и хочу с тобой поговорить.
- Знаю я такие разговоры. Хочешь выведать мои секреты и отбить моих покупателей.
- Да ничего подобного, - со вздохом возражает Доррин. - Не нужны мне твои покупатели.
- Как это так? Хорошие покупатели всем нужны!
Скривившись, Квиллер наклоняется и трет себе лодыжку. Только сейчас юноша замечает, что правая нога ремесленника больна: она значительно больше левой и обута во что-то вроде мягкого кожаного мокасина. Позади табурета наготове трость с массивным набалдашником.
- Нужны, но я не игрушечник, - повторяет Доррин.
- Тогда чего ради ты затеял мастерить игрушки?
- Еще раз объясняю: я делаю не игрушки, а опытные модели, чтобы посмотреть, как будут работать машины. На это уходит время и материал. Чтобы возместить расходы, мне приходится продавать свои изделия. Я, конечно, понимаю, что тебе надо кормить семью...
- Не семью. Всего лишь овдовевшую сестру с сынишкой.
- Это и есть семья. Не знаю, как тут у вас... - Доррин умолкает, глядя на сморщившееся от боли лицо. Похоже, хоть явился он совсем не за этим, ему снова придется прибегнуть к целительству. - Что у тебя с ногой? Давно это?
- Да уж давненько. Мне ее фургоном отдавило. Я тогда был моложе, чем ты сейчас. Вот и пришлось все бросить и начать вырезать игрушки - чем еще было заняться?
- Не против, если я взгляну на ногу?
- На ногу? Ты же вроде пришел толковать насчет игрушек.
- Ну пожалуйста... - Доррин чуть не упрашивает, поскольку не может оставаться безучастным к боли.
- Валяй, коли приспичило, но Рилла ничем помочь не смогла, - говорит Квиллер, взявшись левой рукой за верстак. - Боль то чуток отпустит, то так проберет... По мне, так все знахари одинаковы. Но если хочешь - пожалуйста. И зачем только ты сюда заявился на мою голову?..
Касаясь лодыжки, Доррин хмурится, улавливая внутри красновато-белое свечение, и старается притушить его, вытеснив черным огнем гармонии.
- Эй, что ты сделал? - удивленно спрашивает игрушечник.
- Кость срослась неправильно, - объясняет Доррин, тяжело облокачиваясь о верстак и с трудом переводя дух. - Вправлять ее уже поздно, но болеть так сильно больше не будет - разве только в непогоду разноется.
- Мне нечем тебе заплатить, - сердится Квиллер.
- Никто у тебя денег не просит, - ворчит в ответ Доррин. - Я же тебе кость не вправил. И вообще я не мастер-целитель.
- А ведь я, почитай, и забыл, каково оно, жить без боли, - говорит Квиллер, потирая лоб. - Ну ладно, положим, ежели ты смастеришь игрушку-другую, это погоды не сделает... - размышляет вслух мастер.
- Тем паче что они не такие, как у тебя, а значит, мы не соперники, торопливо вставляет Доррин.
- Оно и ладно. Но ты, наверное, подумываешь о вступлении в гильдию?
- А что, есть гильдия целителей?
- Насчет целителей не знаю, я о ремесленной. Туда входят мастера, делающие разовые изделия на заказ, вроде моих игрушек. Не скажу, что от этого так уж много проку, но во всяком случае Спидларский Совет гильдейские жалобы разбирает, а взнос составляет всего несколько медяков в год.
- А ты входишь в гильдию?
- Иногда, когда доходы позволяют. Нынче времена трудные и зима холодная, так что не до жиру.
- Ладно. Спасибо тебе за сведения.
- Захочешь вступить, поговори с Хастеном, - говорит мастер, глядя на свой верстак. Там стоит деревянный фургончик и лежит поленце, из которого будет вырезан бык или лошадка. - Ну что ж, паренек, ступай. Больше мне тебе предложить нечего.
- Всего доброго, - тихонько говорит Доррин, склоняя голову.
- Спасибо. Благодаря тебе денек у меня сегодня поудачнее многих.
Мастер вновь берется за нож, а Доррин выходит в ветреный сумрак и вспрыгивает в седло.
LI
С помощью щипцов Доррин прилаживает железную полоску в паз, отмечающий нижнюю треть посоха, используя свое чувство гармонии, чтобы лоркен не обуглился от соприкосновения с горячим металлом. Железная скрепа прочно встает на место. Обливаясь потом, Доррин проделывает то же самое со второй, после чего опускает окольцованное металлом черное дерево в бак с водой. Потом, отхлебнув из кружки воды, Доррин берет щипцами первое навершие, помещает его в горн, раскалив до соломенной желтизны, надевает на кончик посоха и повторяет закалку. Все детали из черной стали на месте. Доррин кладет изделие на край очага и вытирает лоб тыльной стороной руки. Почти готовый посох светится чернотой, излучая гармонию. Однако полировать дерево и делать насечки на черной стали можно будет лишь после того, как посох охладится.
Ощутив в сумраке за горном чье-то присутствие, юноша оборачивается. В круг света вступает одетая в брюки и толстую куртку Петра.
- Чем занят?
- Да вот, - он указывает на результат своих трудов, - решил смастерить посох получше.
Девушка смотрит на окованное черное дерево и ежится:
- Он у тебя холодный, как звезды в зимнюю ночь.
Доррин молча убирает на полку щипцы и молот. Горн еще слишком горяч для того, чтобы вычищать сажу, а значит, заняться этим придется спозаранку.
- Знаешь, в каком-то смысле ты и сам такой же, - говорит Петра. - Люди находят тебя милым парнишкой, но снаружи ты холоден как лед, во всяком случае в сравнении с огнем, горящим у тебя где-то глубоко внутри. Надеюсь, твоя маленькая торговка окажется достаточно толстокожей, чтобы с этим справиться.
- Маленькая? Да она выше меня ростом и в плечах шире.
Петра внимательно разглядывает посох, избегая прикасаться к нему, а потом переводит взгляд на Доррина:
- Вижу, ты по-прежнему учишься. Матушка говорила мне об этом, а я не верила. Выходит, зря.
Полураспахнутая куртка открывает тонкую сорочку. Доррин видит набухшие под тканью соски.