Когда взорвалась банка с соком, загадив стены магазина, Наташа позвонила Ахмету и всё ему доложила, как есть, ничего не скрывая.
— Сама не уследила, сама и чини, — сказал тот мстительно. — Я тебе и так чересчур много плачу.
Платил он ей тридцать тысяч рублей. По московским меркам — копейки. Наташка мысленно плюнула и, засучив рукава, взялась за ремонт, не надеясь ни на кого. А на кого, собственно, было надеяться? На вечно пьяного деда Васю? Тот, как пришёл на работу, поддатый, так и уснул, положив голову на прилавок. Надеяться можно было только на собственные силы, как в учении Чучхе. Сначала она решила вынести из подсобки весь товар, который там громоздился до потолка, отмыть его от томатного сока. Днём шли посетители, поэтому этой работой она могла заняться только вечером. За буханкой хлеба зашёл таджик, которого звали Абай Елдаев, он юда засто забегал за едой, когда мёл двор, и она предложила ему заняться переноской тяжестей из одной подсобки в другую, пообещав за это деньги. Тот, даже не спросив: сколько заплатят, принялся за работу. Через час подсобка была готова к побелке. Она предложила деньги, но таджик покачал головой и показал пальцем сперва на батон белого, а потом на бутылку кефира и что-то сказал на своем тарабарском языке.
— Кефира тебе? И белого? И всё, больше ничего? — переспросила его удивленная Наташка. — Так мало?
Чучмек, кивнув, сказал с важным видом:
— Так мало.
— Ну ладно, — сказала она. — Хозяин-барин. Возьми хоть два батона и два кефира.
— Два батона и два кефира, — как эхо отозвался тот.
— А может, колбаски хочешь? Докторской? Свежая, бери!
— Свежая. Бери! — отозвался чучмек, растянув рот в улыбке до ушей.
Короче, Наташка поняла, что он ни фига по-русски не понимает. От избытка нахлынувших чувств — не то сострадания, не то жалости, а может, то от того, что чурка был ей просто симпатичен своей безотказностью, и еды ему дала, и денег пятьсот рублей.
Проводив его, наметила фронт работ. Надо было снять слой испорченной штукатурки, развести краску, подобрав нужный колор и привести стены в божеский вид. Еще год назад от такого рода деятельности её бы вытошнило, а сейчас она с энтузиазмом взялась за разведение краски. Утром 17 августа, идя на работу в свой «Продмаг», завернула в «Ситистор», что рядом с «Патио-пицца», купила на свои деньги кисть, складную стремянку, белую краску и вечером, заперев магазин, оставив спать за прилавком сторожа деда Васю, принялась за дело.
Она уже давно поняла, что не в работе дело, а в отношении к ней. Разве она могла год назад предполагать, что встанет за прилавок, будет отпускать мужикам пиво и водку, выслушивая их идиотские шуточки и сальные комплименты по поводу её внешности, стоически и даже с юмором сносить самые гнусные намёки. Конечно, не могла бы. А сейчас, поменяв взгляды на жизнь, делала эту работу быстро и даже с огоньком.