- Но нельзя же так безответственно!
- Конечно, нельзя. Только ты не о том думаешь.
- То есть?
- А то есть, - заговорил Антонин так же легко, но чуть серьезней тоном, - кое-кому надо решить для себя, кто он. Точнее, она. Если ты берешься сделать свое земное житейское дело, - например, сдать экзамен, то уж так его и делай. Как земное житейское дело, без всяких там волшебных помощников. А уж если ты хочешь это дело сделать волшебным, то будь готова, что оно таким и будет. Хоть немножечко, да будет. Или ты студентка Инна, или ведьма Инна. Я думаю, последнее тебе нравится больше.
Инна смутилась и чуточку испугалась.
- Антонин, мне что, надо это прямо сейчас выбрать? На всю жизнь? Ты... ты хочешь уйти?
- Сразу такой переполох, - вздохнул Антонин. - Да нет же. Не вижу причин нам разлучаться. В обозримом времени, по крайней мере. Ты другому научись - решай, какой и когда тебе быть. По-моему, немножко хлопотно каждый раз перерисовать карту, если не знаешь урока. По-моему, проще что-то выучить. А с другой стороны, можно и так, если нравится. Но уж берешься волшебничать, так и сама будь готова ко всяким невероятностям.
Инна молча это обдумала и признала, что Антонин прав.
- Ага, прониклась, - отозвался Тошка. - Знаешь что, милая Инночка - я думаю, тебе надо все переварить. Может, нам сделать перерыв в наших изысканных рандеву? Этак денька на два.
Он угадал её мысль.
- Но если что, я позвоню, - оговорила Инна. - Вдруг...
- Ага, вдруг станет страшно одной в пустой квартире, - договорил за неё Антонин. - А тут подружка за стеночкой... Конечно, звони!
Он и напоследок её поддел, но Инна уже не обиделась. Обиделись на неё - это была тетя Федосья, она позвонила ей в тот же вечер.
- Как ты могла... - с пьяной убежденностью задышала она в телефонную трубку. - Как ты могла подумать такое про родную тетку... Я напишу твоей маме, как ты меня обидела!..
- Тетя Федосья, я сказала, что мне надо готовиться к экзамену, и больше ни одного слова, - твердо возразила Инна. - Больше я ни-че-го не говорила вообще.
- О, я так расстроилась, - продолжала не слушая тетя Федя. - Такое подумать про родную тетку! У меня будет сердечный приступ... Людмила Тарасовна уже вызвала врача!
- Меньше надо пить, - отрезала Инна.
- Как ты меня обидела!..
- Федосья Марковна, если вы не оставите меня в покое, - пообещала Инна, - я сама напишу маме обо всем. И перестану пускать вас в квартиру. Так что лучше больше сюда не приходите.
В ответ послышалось негодующее "О!" и всхлипыванье, но Инна уже положила трубку. В квартире было как будто тихо, и все же Инне почудилось где-то далекое-далекое и тихое-претихое "Ну вот, молодцом, давно бы так" но Антонин ведь ушел, а значит, это всего лишь почудилось.
Ночью Инне и правда стало как-то одиноко. Она ворочалась на кровати, а потом подошла к окну, разглядывая небо и втайне ожидая увидеть дорожку снежных ступенек. Их не было. Вздохнув, Инна повернулась от окна и пошла включать телевизор - ей не спалось, и она решила скоротать время смотря какой-нибудь ночной канал. Отоспаться можно было и днем, следующий экзамен был ещё нескоро. Инна сделала шаг и в темноте налетела на кресло, невесть когда очутившееся посреди комнаты. Ругнувшись шепотом, она поднялась с пола и нашарила на стене выключатель.
Зажегся свет. Посреди комнаты не было кресла - на ковре лежал тигр. Он дернул хвостом, моргнул от яркого света и лениво зевнул, добродушно глядя на Инну голубым глазом. Тигр был перевязан широким розовым бантом с надписью "От Доры. Чтобы ночью было не страшно".
- Бог ты мой, - произнесла потрясенная и ужасно растроганная Инна. - А куда же я тебя дену-то, а?
Полосатый, ты колбасу
ешь?
"Какая
колбаса, - вздыхал Саша
Песков, обозревая утром пустой холодильник, - хоть бы килька в пряном рассоле нашлась, что ли!" С деньгами было плохо, Саша Песков втридорога купил на днях книгу любимого поэта, а до получки было... раз, два, три... да, четыре дня. Это если вовремя дадут. Снова вздохнув, Саша закрыл глаза, и воображению поэта живо представились витрины мясного отдела их универсама.
- Где живет колбаса, - вслух проговорил он и решил, что эта строчка отличный моностих.
Оставалось пить кипяток, натощак это очень полезно, и заменять пищу телесную пищей духовной. Саша Песков поставил кассету ветхозаветнейшего "Юрай Хипа" и стал смаковать. "Лайк э хунгри поуит ху дазнт ноу..." выводил солист группы Дэвид Байрон, что было как нельзя близко к теме, правда, насчет "вплотную к совершенству", как пелось про голодного поэта, вот в этом уж Саша Песков не был уверен, но какая разница. "Мунлайт найт афтэ мунлайт найт..." - неслось из динамика, и Саша Песков закрыл глаза на любимом месте.
Красивые, божественно красивые здания, нет, не белые, хотя и такие тоже, а разных цветов, и что интересно - таких, какие, кажется, вовсе не существуют, и дорожки необычных закругленных ступенек, уходящие в реку, а главное - золотистое небо... Сашу Пескова будто тряхнуло - от ослепительного видения, вдруг всплывшего перед глазами, он едва не полетел со стула на пол, чуть-чуть бы и отключился - а может, на секунду и впрямь отключился, но в следующий миг он спешно открыл глаза и дернул рукой, хватаясь за край стола. И хорошо, что схватился - от того, что он увидел, впору было и вправду слететь со стула.
В полутора метрах от него, прямо на газовой плите, стояла какая-то девочка в пурпурном платьице и, радостно глядя на Сашу, что-то говорила, беззвучно шевеля губами. Крошке было лет восемь, и самое дикое во всем, это то, что прямо под ней, под правой подошвой нежданной гостьи, горела синим пламенем горелка, не выключенная Сашей Песковым, - однако, прелестное создание не обращало на пламя ни малейшего внимания.
- Итс ауэ ритэн ту фэнтэси, - выпевал певец Байрон, а Саша Песков, сам не соображая, что делает, медленно поднялся, шагнул к плите и выключил газ. Затем он осторожно протянул ладонь, сам не зная, чего ожидать - то ли того, что рука пройдет его видение насквозь, то ли...
Произошло ни то, ни это - не дойдя до туфельки его незваной гостьи пальцы Саши Пескова наткнулись на какую-то невидимую преграду, а сама девчушка неуловимым движением спрыгнула на пол и пошла из кухни в комнату. В полном обалдении Саша последовал за ней. "Это с голодухи. И с недосыпа. Глюк", - где-то стороной мелькнула у него мысль, но размышлять обо всем у Саши в это время просто не было сил. А девочка меж тем оглядела пристанище Саши Пескова и, повернувшись к нему, снова что-то произнесла - Саше показалось, что это был вопрос. Его о чем-то настойчиво спрашивали, кажется о картинах - на стенах комнаты их было несколько, остались от Векслера, и на одну из них девочка в розовом платьице показывала рукой. На миг Саше Пескову показалось, что он понял вопрос.
- Нет, - отрицательно замотал он головой, - это не моя. Я не художник. Это кто-то из приятелей Бори Векслера нарисовал.
Краем глаза он кинул взгляд на картину и вдруг сообразил нарисованное там походило - ну да, на тот самый город, что... Саша Песков как-то непроизвольно закрыл глаза, и опять - город под золотистым небом предстал так ясно, будто он рассматривал его наяву, или даже ещё ясней. Голова у поэта Саши закружилась, он присел на постель, а открыв глаза и поморгав, обнаружил напротив себя все ту же девчушку. Она внимательно разглядывала его и вновь и вновь что-то говорила - объясняла, а может, снова спрашивала, и Саше Пескову уже начало казаться, что ещё немного - и он станет её понимать. А ещё он как-то со стороны подумал, что его положение невероятно до комичности - куда бы он не открыл глаза, все равно попадает в сон. "Осталось только сознание потерять, может, тогда и очнусь", - услышал он откуда-то со стороны свой голос, понял, что говорит вслух сам с собой и расхохотался - конечно, смехом нервным и самым глупым. Девчушка придвинулась ближе, она протянула к нему руку, не то желая ободрить, не то проявляя участие к его состоянию - "Что с тобой? Тебе плохо?", но Саша Песков не мог ей уже ответить ни голосом, ни движением - он истерически смеялся, и тогда наконец его видение стало отступать, отдаляться, то есть сама девочка стояла как прежде, но что-то отодвигало её - и вот она уже скрылась, пропала, стала невидима за каменной, вещественной, материальной непрозрачной стеной. Мигом позже Саша Песков справился с приступом смеха и вскочив с дивана бросился к стене - но, конечно, не было никаких трещин и вмятин и вообще никаких следов. А город? Саша закрыл глаза - нет, и тут одна серая пелена и светлые линии - контуры предметов его жилья.
- Вот это глюк! - выпалил он вслух, громко - и наконец смог задуматься, умом относительно трезвым - а что же такое произошло?
- Сач э бьютифул дрим, - твердили из динамиков "Хипы", и до Саши вдруг дошло: уже кончалась четвертая песня альбома! Выходит, две предыдущие уже прозвучали. Когда? У него что, ещё и провалы в памяти, ко всему? Все заняло, так ему показалось, минуты от силы три - но, похоже, ещё минут десять куда-то потерялись. Он сидел, силясь хоть что-то вспомнить - и вдруг, словно что-то щелкнуло в голове - всплыла, из ниоткуда, отчетливая картинка: он стоит вместе в девочкой в этом самом городе и что-то ей объясняет - но тотчас картинку сдуло, он ничего не вспомнил толком, осталось лишь чувство абсолютной уверенности, что это тоже б_ы_л_о, вместе с остальным произошедшем сегодня. Затем, столь же мгновенно и чуть отчетливей, к сознанию пробилась другая картинка, и теперь он даже услышал - девочка его благодарила:
- Спасибо за Вайку!
- Какого Вайку? - спрашивал он - и - все, только какие-то недосягаемые тени в памяти - и, кажется, мордочка какого-то зверька...
Саша Песков размышлял обо всем целый день. Нет, он не искал правдоподобных посюсторонних объяснений. Крыша поехала - это было бы слишком просто, да и не поехала она, с чего бы вдруг? Он даже не пил, в последний раз с полгода назад, что ли. И кроме того, Саше Пескову с самого начала стало ясно, что объяснение всему есть, только не из близлежащих искать надо было где-то... Где-то в невероятном, незнаемом - короче, за пределами известного. Все-таки Саша Песков был поэт и не так уж держался общепринятого и всем дозволенного, а иначе какие тогда стихи. У него был свой способ понимать - в таких случаях он как раз не размышлял умом, а отступался от всяких рассуждений. Иногда ложился спать, иногда это была только полудрема с полуобразами и полумыслями, но в любом случае полчаса-час спустя он вдруг приходил в себя с невесть откуда взявшимся ответом. Эти догадки ниоткуда несли в себе печать какой-то неоспоримой истинности, и Саша Песков привык на них полагаться, хотя и не мог бы четко обосновать подобных выводов, а кроме того, иногда эти догадки его-таки подводили - реальность с ними не вполне сходилась. Впрочем, это касалось случаев особого рода, когда он был в чем-то лично заинтересован - видимо, эта вот личная задетость и портила дело. Сейчас было не так - конечно, все произошедшее относилось к нему, но лежало за гранью всего, что задевало лично его, и Саша Песков попробовал свой старый способ заглянуть, как её называют иногда, в сумеречную зону.
Из своей полудремы он-таки кое-что вынес - четкое ощущение, что ответ есть и он его каким-то образом знает. Оставалось только его вытащить наружу, из этого самого сумеречного знания. Взгляд Саши упал на картинку, с тем - а может, и не с тем - городом: акварелька была небольшой, клочок бумаги, а линии не особенно отчетливы, и при желании узнать в ней можно было любое место на свете. Но Саше Пескову казалось все же, что город т_о_т.
- Ну, предположим, - бормотал он сам с собой, - предположим, что я нагляделся на эту картинку и незаметно для себя у меня сочинилась целая... целая страна. Этакая воображаемая реальность. Или даже так - она не у меня сочинилась, а у того, кто рисовал. А я её с картинки каким-то образом внутрь себя срисовал. Теперь, допустим, эта страна начала внутри меня жить своей жизнью. Но она же все-таки внутри м_е_н_я, может же она как-то нечаянно мне показаться? Наверное, может... Или, - приходила новая догадка, - может даже это и неслучайно. Мало ли, может, _и_м_ от меня что-то нужно и тогда, очень может быть, эта страна взяла создала вот такую девочку - и наверх, со мной побеседовать.
- Да, - продолжал он, - но тогда что же произошло? Как бы не глюк, но все равно воображение. Получается, все в моей голове происходило. Саша, вдруг спросил он сам себя, - а если не в твой голове? Если все эти воображаемые миры совсем не такие воображаемые и где-то существуют?
Он посоображал на этот счет ещё и решил пообщаться с Аликом - это был его знакомый, ученый до мозга костей, но взглядов самых широких и не ортодоксальных. Ума у него было побольше, чем у иных профессоров, и его мнению Саша Песков доверял. По крайней мере, Алик мог подсказать что-нибудь важное. Как-никак, одна голова
хорошо, а две
лучше.
"А
жаль все-таки, что