- А, понял, - парень покивал. - Я её снимал раньше у Векслера. Собственно, как снимал - платил за свет-газ да за квартиру, - объяснил он ненужное, как это водится меж людьми.
- Понятно. Что, я могу теперь пройти? - и не давая лохматому времени опомниться, она повернулась к нему спиной и стала сбрасывать шубу квартиранту оставалось только поспешно подхватить её - и вот, он уже размещал её на вешалке, а Галя улыбалась про себя: ага, как она его запрягла - с пол-оборота, теперь все, он уже вовлечен в священно(-ей-)служение - коготок увяз - всей птичке пропасть, а птичка-то ещё и не догадывается, лохматенькая!
Пройдя внутрь, Галя обнаружила, что комната более или менее чиста и прибрана - разумеется, на мужской манер - и записала в пользу лохматенького лишнее очко: он, по-видимому, жил очень собрано. На столе, однако, лежали в рабочем беспорядке бумаги - отложенные, скорее всего, ради приготовления чая - ну, а их перечерканность и томики поэтов на подоконнике объяснили и какого рода писанием занят пишущий. Тем временем квартирант, заскочивший на кухню выключить чайник, уже подоспел к столу, спешно собирая со стола перечерканные листки - очевидно, из скрытности или стеснительности не желая показывать _свое настоящее_. Но было поздно - Галя уже все поняла.
Не то чтобы она его тут, на свету, лучше разглядела или обстановка и эти бумаги на столе ей так уж много рассказали. Нет, главным было другое заискрившееся в ней счастливое знание, экспресс-справка, выданная сопутствующими послушными ангелами и духами: о событии, о сбывании - о нем, лохматеньком. Само собой, это был писатель или, скорее, даже именно поэт, и само собой, далеко не первый встреченный Галей. Само собой, артистов, литераторов и прочей художественной братии к ней хаживало немало - и иные без обиняков предлагали их усыновить (принять под опеку) ради их бурного темперамента, неухоженной гениальности и прочих мужских достоинств. И конечно же, были в числе Галиных знакомцев - а как же, при нефтяном-то муже - люди по-настоящему одаренные, на европейскую ногу прославленные и знающиеся с ней на равных, а не как с меценатшей, которую-куда-деваться-приходится-же-терпеть. Но сейчас было другое, неожиданное - то, рядом с чем не играло уже роли, какие он там пишет стихи - да хорошие, наверное, вон какой пламень в умных глазах, хотя это все пока так, до своих главных книг - но даже и не в них дело, пусть он и одной не осилит - здесь _не это_.
Этот парень был из _н_и_х_ - Галя ещё не знала, что у него там именно, такое же ли, к примеру, знание о себе настоящем, как у нее, или тут что-то другое, совсем другое. Похоже, птичка все же залетная, издалека, извысока Галя чувствовала в нем что-то Векслеровское, заоблачное - а это было единственное, перед чем она благоговела, потому что не могла уразуметь. Ну ведь как же это возможно - не искать сытного, сдобного, сочного, вкусного, - всего того, что произрождает к силе деток своих Великая мать! А Векслер и иже с ним улыбчиво отклоняли дары её - и не оскорбительно, не ругательно, не по заморенности или озлобленности, а этак кротко и _с_в_ы_ш_е_, и в этом умудрялись почерпать больше силы, чем в её сдобненьком, вкусненьком, сытненьком - и Гале оставалось только изумленно преклониться перед таким чудом. Вот и этот - на содержание такого, конечно, не взять - впрочем, это хотя бы экономней, расчетливо отметила про себя Галя, но уж остальное от неё не убудет. И подведя молниеносный баланс, она принялась за дело.
- Извините, вас как зовут?
- Саша.
- Галя, - и рука была протянута так высоко, что Саше оставалось только поцеловать. - Саша, вы меня чаем не напоите, а то я с утра...
А дальше все было быстро и легко. Даже разговоров понадобилось не слишком много, и естественно, все было безо всяких там выказываний ножек и грудок, прикосновений невзначай и сдержанных томных вздохов. Просто на середине какого-то своего стихотворения Саша остановился, а счастливое искрение внутри Гали усилилось до сплошного сияния, само собой перелилось вовне и, как волна прибоя, подвинуло лохматого Сашу к ней, близко, губы к губам - а дальше это же сияние растворило в себе их обоих.
И конечно, он оказался, каким полагается быть настоящему, из _тех_ нежным и мужественным вместе, и все вообще было лучше, чем можно было загадывать. И уж только потом, после всего, когда пришла пора слов, она попробовала разузнать о нем вот то, тайное, но Саша был упрямей, чем она думала, и не раскрыл этого.
- Ничего, успеется, - вслух произносила Галя, меж тем как Саша, уклоняясь от её любопытных вопросов, целовал ей руки и грудь.
- Что успеется?
- Выпытать твои волшебненькие секреты, конечно, - смеясь отвечала Галя. - Думаешь, ты один такой загадочный и все про других замечаешь? Я тоже волшебное существо. Знаешь, кто?
И поманив его пальчиком, Галя прошептала ему на ухо свое великое имя.
- Да ты что? - удивился Саша. - А я-то думаю, что же тут такое... "знакомое" - не договорил он, потому что тогда бы пришлось рассказать про свой великий поход, когда он видел её у края Последнего моря, а делать это сейчас ему как-то не хотелось.
- Угу! А по-твоему, почему ты так просто мне отдался - р-раз, и мой! Ты ведь женщин сторонишься, правда ведь?
- Н-ну, не то чтобы, н-но...
- Ничего, ничего, - говорила Галя не слушая его, - теперь ты у меня начнешь новую жизнь. Хватит тебе прятаться в свою ракушку. Мы все твои книжки издадим, компьютер тебе хороший подыщем, женим тебя...
- На ком? На тебе, что ли? - посмотрел он на неё иронически, ужасно напомнив тем Галиного мужа - ох, уж эти мужики! все одинаковые, - ну ничегошеньки ведь не понимают!
- Ну вот еще, на мне, - она засмеялась. - Буду я с мужем разводиться для этого! Нет, мы тебе подберем хоро...
- Так ты замужем! - он так и отпрянул от нее, огорошенный весь. - Но как же...
- Да, да! - с восхищением говорила Галя, любуясь его целомудренным замешательством. - Тебе и положено быть таким - нравственным, чистым, возвышенным... Какой ты у меня ангел!
И крепко поцеловав ангела Сашу, Галя стала одеваться. Она и так пропустила не одну важную встречу и даже не созвонилась насчет этого. Сделав наконец эти звонки, она дала себя поласкать чуть-чуть на прощание, велела ему быть дома вечером и вышла - а Саша с растерянно-счастливым лицом стоял в открытых дверях, пока её не увез лифт.
"Ну нет, я им его не отдам", - счастливо размышляла Галя выходя из подъезда. Каким таким _им_, она и сама не знала - наверное, всяким неведомым врагам и покусителям на чужое. Но уж что не отдаст, в этом она была уверена всем своим сердцем Великой - и конечно, не могла и подумать, что и небожителей судьбы иной раз пользуют просто потому, что те подвернулись под руку - ну, некому больше пробубнить "Кушать подано" или сбросить пару хвоинок с хорошей елки.
А Саша после ухода Гали слонялся из угла в угол, желая как-то оценить произошедшее и не имея решительно никаких мыслей на сей счет. Внезапно у него в голове загорелась забавная картинка - его новая знакомая, почему-то со старомодной почтальонской сумкой на боку и ещё с какой-то бумажкой в руке - не то телеграммой, не то конвертом. Что это _знак_, Саша сообразил, лишь вдоволь похмыкав и посмеявшись. А вот значение его он понял позже, когда заметил в прихожей на полу газету "Из рук в руки" - она, скорее всего, выпала из Галиной сумочки, потому что не с луны же ей было выпадать. Саша вспомнил, что он и сам давал в эту газету объявление - в раздел "Разное", насчет художника - дурацкая идея, конечно, а вдруг. Решив проверить, поместили ли уже его объяву, Саша развернул газету и нашел нужную страницу. Объявление уже напечатали. И не только его. Рядом, ниже, было другое: "Саша, у меня недостающая часть истории про Юму и Тапатаку. Жду вас начиная со среды в семь вечера на углу Кампроса у "Яблочка". Инна.". Телефона отчего-то не было, а день был среда. Вот почему вопреки воле Ее Самой и своему обязательству Саша Песков не был вечером дома - он был на углу Кампроса у "Яблочка" (правда, Гале он оставил записку).
А там, когда он озирался на перекрестке на плывущие мимо женские лица, из подъехавшей иномарки выбралась высокая красивая девушка и сама окликнула Сашу:
- Мужчина, вы здесь не по объявлению? Вы Саша?
- Да. А вы Инна?
- Нет, я Анита. Я её подруга, - и Анита сделала приглашающий жест. Садитесь, я все расскажу дорогой.
Пока она выруливала с обочины в нужный ряд, Саша Песков разглядел девушку получше и кое-что вспомнил.
- А знаете, я вас встречал раньше.
- Да, - согласилась Анита, - на выставке фантастов. Вы нас чуть с ног не сбили в дверях.
- А, это... - Саша улыбнулся. - Я там надеялся художника найти нужного. Тапатакского, - и он глянул в ей в лицо - поймет ли Анита.
Теперь засмеялась Анита.
- Не там искали. Вы и есть тот художник. Только рисовать ничего не надо. Понимаете, все
дело в рассеянности
Мэйтира...
Вот
именно, рассеянность Мэйтира
не единственно, но во многом она-то и явилась причиной всех потрясений Тапатаки времен Антонина. Когда Мэйтир ей обзавелся, то эта рассеянность поначалу казалась всего лишь простительной слабостью или даже намеренной причудой старого мага, хотя один из былых королей указывал Мэйтиру, что он в этом вопросе непозволительно легкомыслен. А маг не может быть легкомыслен - и Мэйтиру надо было или избавиться от своего недуга, или уж уходить в последнее путешествие.
С последним Мэйтир не торопился, а вот путешествий _обычных_ он долго не оставлял и заглядывал в самые разные миры, мирки и мирочки, не будучи в силах насытить свою ученую любознательность. В одном из таких он потерял свою тень - вернее, забыл её там по рассеянности.
А вот тень не забыла Мэйтира и, беспризорная, долго-долго скиталась по закоулкам миров и пространств в поисках своего хозяина, пока не попала в один из миров, который воистину был царством теней. Там её приютили, напитали, обучили разным хитростям и премудростям - и помогли продолжить свой поиск, вооружив новым замыслом и связав одним страшным обязательством. Собственно, перерожденная тень уже не находила это обязательство ужасным она должна была заместить живого, "исходного" Мэйтира - поначалу незаметно привязаться к нему вновь, потом обосноваться внутри и так же исподволь захватить его сознание, волю и наконец все его телесное существо - ну, а позже этот перевернутый Мэйтир должен был помочь теням захватить и всю Тапатаку.
В этой хронике излишне расписывать, как, когда и почему обитатели Тапатаки научились обходиться без тени - тени в её волшебном, магическом смысле, это давняя история, и она занесена в столь же давние хроники, а в разных магических пособиях и наставлениях в подробностях изложено, каким образом магу надлежит познать и во что обратить свою тень. Сказать кратко, маг преодолевает так называемое _разделение_ - и примерно это же проделала в свое время вся волшебная страна - и в том, в отличие от того, что толковала Антонину Найра, не было для Тапатаки ни малейшей опасности, особенно в пору, когда короли были при всех своих четырех волшебных регалиях. Ну, а Мэйтир был так стар, что потерял ту свою тень во времена ещё более отдаленные - впрочем, и мир-то тот был особенный, странный, и тень Мэйтиру он, можно сказать, навязал - а потом сам же и придержал её, не сразу пустив вдогонку.
Дальнейшее было причудливым сочетанием самых разных обстоятельств, разнородных сил, злых и добрых воль, дьявольских замыслов и небесного промысла - находок, влекущих горестные потери, и потерь, переходящих в бесценные обретения. Тень, как это и следует из предыдущих событий, разыскала Мэйтира и покорила его под свою руку - хотя и не совсем так, как предполагалось. Мэйтир не стал сознательным пособником теневой сатанинской игры, этого-таки проделать с ним не получилось - но тень сумела поселиться внутри и знать все мысли и использовать все знания древнего мага, а кроме того - она до такой степени им напиталась, что умела теперь отделяться и действовать сама - не как простая "бесплотная" тень, а как полноценный двойник Мэйтира, - итак, на старости лет опытнейший из магов Теи впал в _раздвоение_, что только усилило его рассеянность и чрезвычайно истощило его силу мага.
Не нужно объяснять, что Мэйтир-тень действовал не спеша и все подготовил с величайшей осмотрительностью и основательностью, включая появление в купели двоих принцев, из которых Северин был попросту подкидышем Мэйтира, хотя - хотя как ведь на то посмотреть - а можно посмотреть и так, что таков был непростой дар Тапатаке от короля Докейты, потому что вся история, нелишне повторить, это сплетение сил самых противоходных и разноликих. Ведь как-никак, страна прошла великое обновление, а когда же это давалось безболезненно и безвозмездно. Так или иначе, воспитание Мэйтиром принца Северина принесло свои плоды - при этом, Мэйтиру вовсе не было нужно, чтобы тот становился королем вместо Антонина или сознательно воплощал его замысел. Достаточно было, что он вызвал смуту, расколол и ослабил Тапатаку - к вящей легкости её последующего захвата, ну, а самому Северину Мэйтир, конечно, внушал несколько другое - мечту о верховенстве и короне Тапатаки.
Однако и Северин оказался не столь прост и послушен - он разгадал тайну Мэйтира с его раздвоением, он разглядел угрозу и в общем раскусил замысел теней - что сообразил не выдавать Мэйтиру, ни темному, ни светлому. Но и яд наставника-тени сделал свое дело - жажда первенства захватила Северина, он хотел доказать - кому? кому? - что он никакой не подкидыш, а настоящий наследник чудесной короны. И кроме того, Северин обманулся в своих вычислениях, потому что они действительно утверждали, что спасения для Тапатаки при любом раскладе событий _нет_, и открывать положение дел при этом становилось бессмысленным - смысл имело лишь то, что спасителем Теи и Тапатаки мог быть только он, Северин.
Тогда Северин, конечно, не мог знать, что вычисляет будущее _прошлой_ Тапатаки. В его расчетах не было ни забавной девчушки Юмы, нарушительницы всяческих взрослых установлений (даже сделанных милой Инессочкой), ни её пронырливого зверька Вайки, равно как и не было в этих построениях странной ведьмы из Срединного мира Инны с её странным знанием-незнанием волшебных тайн или лохматого искусника Саши, который упорно не брался рисовать Тапатаку, чем, в конечном итоге, помог ей куда больше, нежели бы своей бескрылой мазней. И наконец, вне всех расчетов оказался полет над Тапатакой птицы-смертника, своим кликом отменившей начертание судеб и исполнение приговоров. И то сказать, кто бы мог все предположить заранее? Сам прорицатель Кинн Гамм различал для Тапатаки только некоторую надежду и лишь смутно догадывался, с чем и кем она связана - и вот почему он горячо отстаивал на совете Теи, чтобы Юме позволили на свой страх и риск ошибиться - или же спасти Тапатаку. "Ну кто, кто кроме детей мог бы отважиться скормить Соллу неизвестно какому чудищу?" - смеялась потом Инесса, и все соглашались, что воля провидения вложила все в детские руки, а взрослые, конечно, действовали бы по правилам - и погубили бы все.
Впрочем, неверно полагать, будто все произошедшее - это заслуга одних лишь непослушных детей или влюбленной ведьмы Инны или даже их вместе. Каждый из тапатакцев был безупречен в этой общей битве, и если описать то, что делали для Тапатаки сам принц Антонин или хранитель границ Дора, или генерал Сильва, или любой из рыцарей Теи, то получилась бы совсем другая книга, а вернее, множество книг, каждая со своими героями и свершениями но конечно, все это невозможно вместить в одну летопись, так что лучше отослать желающих знать больше к хронике Доры или хронике Сильвы и прочим записям такого рода.
Можно упомянуть только, что рассеянность Мэйтира и в этом сыграла свою шутку - и даже не сказать, над кем она подшутила больше. Он, как это и подозревали иные из теитян, перепутал художника как живописца и художника как искусника, артиста. На самом деле Тапатаке годился любой художник, не обязательно именно рисовальщик - подошел бы и музыкант, даруй ему Юма звучание и голоса Тапатаки, - ну, а коль скоро она отыскала Сашу Пескова, то ему как литератору надлежало просто написать книгу о происходящем. Получилось же так, что это блуждание в трех соснах, над которым зубоскалили Мэйтир-тень и Северин, обратилось к пользе Тапатаки, ведь и Саша Песков кое в чем помог Юме - например, с её Чкой, да и Вайка... но это сейчас разбирать незачем, - в общем, хорошо смеется тот, кто смеется по-доброму.