- Любой старик на весельной лодке может попасть на Мосфейру, - так же проворчал Банитчи. - И спросите у меня, смогу ли я найти домик вашей матери.
Старик на весельной лодке не сможет попасть на Мосфейру незаметно. Брену очень хотелось оспорить слова Банитчи. Но ему не хотелось сообщать эту информацию Табини или Банитчи задаром.
- В Мальгури вам будет намного лучше, - сказал Банитчи.
- Какой-то дурак сунулся в дверь моей спальни! Да может, это просто мой сосед выпил и возвращался домой через сад. Наверное, он побоялся признаться, чтобы его не обвинили в покушении на убийство, - а теперь у меня на дверях проволоки!..
Брен тут же опомнился. В присутствии Табини не кричат. И в в вопросе о проволоках Табини поддержал мнение Банитчи. Брен напомнил себе о своем месте, оробел и спрятал дернувшиеся губы за чайной чашкой.
Табини выпил ещё глоток чая, поставил чашку на стол; Банитчи свою отодвинул в сторону.
- И все же, - сказал Табини. - Расследование продвигается успешно, и ваша помощь в нем не требуется. Положитесь на мое мнение. Делал ли я когда-либо что-то вам во вред?
- Нет, айчжи-ма.
Табини встал и протянул руку - у атеви такого обычая не было. Табини сделал это первый раз, когда они знакомились, а после того - крайне редко. Брен поднялся, взял протянутую руку и торжественно её пожал.
- Я считаю вас одним из основных достояний моей администрации, проговорил Табини. - Пожалуйста, верьте: все, что я делаю, исходит именно из такой оценки, даже это изгнание.
- Но что я сделал не так? - спросил Брен. Рука его все ещё оставалась в плену огромной ладони Табини. - Совершил ли я лично что-то такое, что следовало сделать иначе? Как смогу я в дальнейшем справляться лучше, если никто мне не подскажет?
- Мы продолжаем расследование, - негромко сказал Табини. - Мой личный самолет сейчас заправляют топливом. И, пожалуйста, не сталкивайтесь с моей бабушкой.
- Но как я смогу этого избежать? Я не знаю, чем вызвал всю эту историю, Табини-айчжи. Как же мне вести себя мудрее, чем прежде?
Пальцы Табини чуть сжались, потом выпустили его руку.
- А разве кто-то сказал, что тут есть ваша вина, Брен-пайдхи? Передайте бабушке мое почтение.
- Да, айчжи-ма. - Табини оставил ему лишь одну возможность - сдаться. Он решился только на самый косвенный бунт. - Смогу ли я получать там свою почту?
- Никаких трудностей не возникнет, - сказал Банитчи, - если пересылать её через управление безопасности.
- Мы не хотим объявлять во всеуслышание, где вы находитесь, - объяснил Табини. - Но служба безопасности, конечно, должна знать. Будьте осмотрительны. Соблюдайте все меры предосторожности. Отсюда вы поедете прямо в аэропорт. Все обеспечено, Банитчи?
- Никаких затруднений, - ответил Банитчи.
Что значит "все", Брен не имел представления. Но ему оставалось лишь распрощаться по всем правилам церемониала.
* * *
"Прямо в аэропорт", очевидно, означало именно это: прямо вниз по лестницам, в Бу-чжавид, до самого нижнего внутреннего уровня, где находилась железнодорожная станция, соединенная веткой с железнодорожной системой всего континента.
Эта станция в самом сердце Бу-чжавида очень хорошо охранялась станция, которой могли пользоваться только най'айчжиин, сам айчжи и его персонал; для обычных пассажиров был другой вокзал, чуть ниже по склону.
Повсюду были охранники - ничего необычного, так всегда, сколько он тут ни бывал. Брен полагал, что они несут постоянную охрану путей и вагонов, которые дожидались здесь, - ответственные власти не могли знать, когда у кого-нибудь возникнет желание воспользоваться этими вагонами или когда у кого-нибудь другого возникнет желание причинить вред этим вагонам или их пассажирам.
Их ожидал вагон - с виду товарный. Его прицепят к проходящему поезду, и он двинется в путь, как самый обыкновенный товарный вагон, один среди сотен таких же, не выделяясь накрашенными на борту и, легко догадаться, постоянно меняющимися номерами.
Это был вагон Табини - роскошно обставленный зал заседаний на колесах. Вот сюда и привел его Банитчи.
- Полагаю, кто-то его проверил, - сказал Брен.
Он уже пользовался этим вагоном - но лишь раз в год ездил в нем по своим собственным делам, во время регулярных поездок в аэропорт, и уж, конечно, не тогда, когда речь шла о кровной мести. Вся процедура вызывала у него какое-то сюрреалистическое ощущение.
- Направляется в аэропорт, - сказал Банитчи, просмотрев бумаги, никаких вопросов. Не нервничайте, нади Брен. Уверяю, мы не перепутаем вас с багажом.
Банитчи шутил. А Брен боялся. Он нервничал, пока шел сюда, нервничал на платформе, но все же прошел в заднюю часть этого лишенного окон вагона и опустился в мягкое кресло, не имея возможности видеть ничего, кроме роскоши вокруг и единственного телевизионного экрана, показывающего станцию и торопливых рабочих. Он испытывал ошеломляющее чувство - словно его проглотили живьем и выплюнули туда, где ни один землянин никогда о нем не услышит. Он никому не сообщил, куда уезжает, он так и не позвонил Диане Хэнкс и не послал письма домой - теперь у него уже не было твердой уверенности, что Банитчи доставит это письмо, даже если написать его сию минуту и попросить передать на почту.
- Вы едете со мной? - спросил Брен.
- Конечно. - Банитчи стоял, глядя на экран монитора. - А! Вот она.
Со стороны лифта появилась тележка, загруженная высоким штабелем белых пластмассовых ящиков. Тележка катилась к их вагону, сзади её толкала Чжейго. Вот тележка появилась в дверях вагона уже не изображением на экране, а вполне реальная, и застряла на неровном порожке. Чжейго дергала её и бранилась, Банитчи пошел помочь. Брен поднялся, чтобы предложить и свои силы, но тут колесики перекатились через порог и из-за ящиков показался Тано - он толкнул тележку с другой стороны и тоже вошел в вагон.
На этой тележке, думал в смятении Брен, наверное, все, что было у меня в жилище, если, конечно, три четверти ящиков не содержат багаж Банитчи и Чжейго. Они не стали снимать груз с тележки - просто закрепили её у передней стенки целой паутиной ремней.
И никакого толку возражать или протестовать. Любые вопросы в эту минуту только рассердят тех, кто старается отправить нас в дорогу со всем необходимым. Брен вернулся к своему кресло, сел и больше не трогался с места, а Банитчи и Чжейго подошли к выходу, хотя, впрочем, порога не переступили, только подписали какие-то бумаги и потолковали с охранниками.
Через некоторое время они вернулись в вагон, сказали, что поезд уже на подходе и их прицепят через несколько минут. Тано тем временем предложил ему какой-то безалкогольный напиток, он взял, чисто машинально, а потом появился Алгини и принес Банитчи на подпись ещё одну, последнюю бумагу.
"Что за бумага? - спросил себя Брен. - О чем в ней говорится? Может, о моей ссылке и аресте в Мальгури?"
В тюрьме вдовствующей айчжи, где она умирает, - эта печально известная, разобиженная на весь мир женщина, дважды не получившая пост айчжи.
Интересно, а она может выбирать себе место жительства, или слухи не врут?.. Слухи о том, что ей, обидевшей Табини, теперь очень мало что можно выбирать по своей воле.
* * *
Реактивный самолет быстро поднимался над беспорядочно расползшимся Шечиданом - среди скопища черепичных крыш глаз выделял три или четыре крупных центральных здания: общественный "Регистрационный центр", "Сельскохозяйственная ассоциация", длинный комплекс "Шечиданской стальной компании", шпиль "Западной горной и промышленной", административный корпус "Аэрокосмической корпорации Патанади". Заключительный разворот, уже с выходом на курс, под крылом самолета пронесся Бу-чжавид, проскользнул укрепленный холм, переплетенные квадраты террас и садов - Брену даже показалось, что он заметил тот самый дворик, где живет... и в мгновенном всплеске страха подумал, увидит ли когда-нибудь свою квартиру снова...
Они достигли крейсерской высоты - выше предполагаемого потолка какого-нибудь случайного частного пилота. Появилась выпивка. Заботливый Тано. Умелый и опытный Тано. Брен надулся - он не хотел, чтобы ему начал нравиться Тано, заменивший слуг, которых он очень любил, которые работали с ним с самого его прибытия в Шечидан и которых теперь, наверное, перевели к какому-нибудь безликому бюрократу, не удосужившись даже объяснить причин. Это несправедливо по отношению к ним. Это несправедливо по отношению к нему. Они ему нравились, хотя они наверняка не поняли бы даже самой идеи понятия "нравиться". Он привык к ним - а они исчезли.
Но нечего дуться на Тано и Алгини - новые слуги ничем не заслужили несправедливого отношения; он это понимал и, соблюдая положенную атевийскую вежливость, старался не проявлять своей обиды и недовольства, не показывать вообще никаких эмоций по отношению к этим двум чужакам. Он сидел, откинувшись на спинку, с ничего не выражающим лицом (насколько ему удавалось), и смотрел на проплывающую под крылом землю и облака, мечтая, чтобы вместо Мальгури самолет летел на Мосфейру, к покою и защищенности.
И ещё он мечтал, чтобы Банитчи и Чжейго были культурно или биологически приспособлены понимать слова "друг" и "союзник". Да, об этом он тоже мечтал. С таким же успехом можно мечтать перейти Мосфейрский пролив босиком.
Противно ныло в животе. Сию минуту Брен был почти убежден, что сделал очень серьезную ошибку, не позвонив Диане Хэнкс сразу после покушения, пока шла ещё погоня и поиски, пока можно было - до того, как Банитчи и Чжейго получили приказ не подпускать его к телефону.
Но тогда он об этом даже не подумал - сейчас он и припомнить не мог, о чем вообще думал тогда, видимо, испытал умственный шок, сначала стараясь игнорировать всю эту историю и выглядеть смельчаком перед Банитчи; потом взялся самолично "улаживать", пусть даже из-за страха, что Хэнкс возьмет ситуацию под свой контроль, - понимал, что не может удержать дела в руках, понимал - а все равно отрицал, что события уже вышли из-под контроля.
А теперь, насколько можно понять, уже выбирать не из чего и дальнейшее от тебя не зависит, раз не захотел открыто взбунтоваться после приглашения Табини уехать в поместье - тогда, несколько часов назад, - в самом деле, не устраивать же скандал в том далеком захолустном аэропорту, орать "убийство", "похищение" и просить у случайных встречных спасения от айчжи.
Дурацкие мысли. Такие же дурацкие, как мысль отказаться от приглашения Табини при тех обстоятельствах, - и теперь дурацкие, когда начал думать о телефоне в поместье на озере, о том, чтобы позвонить на Мосфейру оттуда, куда его везут; заказ на переговоры с Мосфейрой попадет обратно в Бу-чжавид на разрешение, и снова замкнется тот же проклятый круг...
Рано или поздно управление на Мосфейре начнет гадать, почему он не звонит... скажем, через недельку-другую молчания. В общем-то достаточно долгие перерывы между его звонками не представляют собой ничего необычного.